Тесты 

Астафьев произведения о войне список. Окопная правда о войне виктора астафьева. Интересные факты из жизни

Российский, советский писатель, прозаик. драматург, эссеист. Внес огромный вклад в отечественную литературу. Крупнейший писатель в жанре "деревенской" и военной прозы. Ветеран Великой Отечественной Войны.

Биография

Виктор Астафьев родился в селе Овсянка, недалеко от Красноярска. Отец писателя Петр Павлович Астафьев через несколько лет после рождения сына попал в тюрьму за "вредительство", а когда мальчику было 7 лет его мать утонула в результате несчастного случая. Виктор воспитывался бабушкой. Выйдя из заключения, отец будущего писателя женился во второй раз и с новой семьей уехал в Игарку, однако ожидаемых больших денег не заработал, напротив попал в больницу. Мачеха, отношения с которой у Виктора были напряженные, выгнала мальчика на улицу. В 1937 г. Виктор попал в детдом.

Окончив школу-интернат Виктор уехал в Красноярск, где поступил в школу фабрично-заводского ученичества. Окончив учебу, он работал составителем поездов на станции Базаиха под Красноярском, пока в 1942 г. не пошел добровольцем на фронт.Всю войну Астафьев прослужил в звании рядового, с 1943 года на передовой, получил тяжелое ранение, был контужен. В 1945 г. В. П. Астафьев демобилизовался из армии и вместе со своей женой (Марией Семеновной Корякиной) приехал на ее родину - город Чусовой на западном Урале. У супругов было трое детей: дочери Лидия (1947, ум. в младенчестве) и Ирина (1948-1987) и сын Андрей (1950). В это время Астафьев работает слесарем, чернорабочим, грузчиком, плотником, мойщиком мясных туш, вахтером мясокомбината.

В 1951 г. в газете "Чусовской рабочий" опубликован первый рассказ писателя и с 1951 по 1955 год Астафьев работает литературным сотрудником газеты. В 1953 году в Перми выходит его первая книжка рассказов - «До будущей весны», а в 1958 г. роман «Тают снега». В. П. Астафьева принимают в Союз писателей РСФСР. В 1962 году семья переехала в Пермь, а в 1969 году - в Вологду. В 1959-1961 годах писатель учился на Высших литературных курсах в Москве.С 1973 года в печати появляются рассказы, составившие впоследствии знаменитое повествование в рассказах «Царь-рыба». Рассказы подвергаются жёсткой цензуре, некоторые не выходят вообще, но в 1978 году за повествование в рассказах «Царь-рыба» В. П. Астафьев был удостоен Государственной премии СССР.

В 1980 году Астафьев переехал жить на родину - в Красноярск, в село Овсянка, где и прожил всю оставшуюся жизнь.Перестройку писатель воспринял без восторга, хотя в 1993 г. был одним из литераторов, подписавших знаменитое "Письмо 42-х". Однако, несмотря на многочисленные попытки втянуть Астафьева в политику, в целом писатель остался в стороне от политических дебатов. Вместо этого писатель активно участвует в культурной жизни России. Астафьев член правления СП СССР, секретарь правления СП РСФСР (с 1985) и СП СССР (с августа 1991), член Русского ПЕН-центра, вице-президент ассоциации писателей "Европейский форум" (с 1991), председатель комиссии по лит. наследию С.Баруздина (1991), зам. председателя - член бюро президиума Междунар. Литфонда. Был членом редколлегии журнала "Наш современник" (до 1990), член редколлегий журналов "Новый мир" (с 1996 - обществ. совета), "Континент", “День и ночь”, “Школьная роман-газета” (с 1995), тихоокеанского альманаха "Рубеж", редколлегии, затем (с 1993) редсовета "ЛО". Академик Академии творчества. Народный депутат СССР от СП СССР (1989-91), член Президентского совета РФ, Совета по культуре и искусству при Президенте РФ (с 1996), президиума комиссии по Гос. премиям при Президенте РФ (с 1997).

Скончался 29 ноября 2001 года в Красноярске, похоронен в родном селе Овсянка Красноярского края.

Интересные факты из жизни

В 1994 г. создан "Некоммерческий фонд им. Астафьева". В 2004 году фондом учреждена Всероссийская литературная премия им. В. П. Астафьева.

В 2000 г. Астафьев прекратил работу над романом "Прокляты и убиты", две книги которого были написаны еще в 1992–1994 годах.

29 ноября 2002 года был открыт мемориальный дом-музей Астафьева в селе Овсянка. Документы и материалы из личного фонда писателя хранятся и в Государственном архиве Пермской области.

В 2004 году на автодороге «Красноярск-Абакан», недалеко от поселка Слизнево, установлена блестящая кованая «Царь-рыба», памятник одноименной повести Виктора Астафьева. На сегодняшний день это единственный в России памятник литературному произведению с элементом вымысла.

Астафьевым изобретена новая литературная форма: "затеси", - своеобразные короткие рассказы. Название связано с тем, что писатель начал их писать во время строительства дома.

Виктор Астафьев

Рассказы

Тихая птица

Старая скопа, чуть пошевеливая тряпично-вялыми, дыроватыми во взмахе крыльями, плавно и упрямо кружилась над Енисеем, выглядывая добычу.

Выше по реке огромная гидростанция перемалывала воду, обращая силу и мощь ее в электроэнергию, и тугими, круто свитыми волнами, ударом ли зеленого от напряжения слива, гулом ли могучих машин и кружением колес оглушало иль придавливало мелкую, реже крупную рыбу. Плыла она кверху брюхом, шевелила жабрами то открывая небу красный их жар, то закрывая на вдохе хрустящие крышки жабр в узкие щели и настойчиво пытаясь опрокинуться на бок, затем на белое, чуткое брюхо. Иной рыбине удавалось стать на ребро, кверху «святым пером», и даже на некоторое время разворотиться головой встречь течению, бороться с ним, рассекать воду, упираясь хвостом в струю, упрямо плыть вверх и вверх, куда-то туда, где исток рыбьего рода или где была когда-то большая вольная вода вечности, заронившая в рыбий мозг неистребимый зов к движению, к воде обетованной или к чему-то, так и не отгаданному хитромудрым человеком, который делает вид, будто все вокруг постиг, а уж про такую молчаливую тварь, как рыба, и знать-то нечего - она и годна лишь в котел да на сковородку.

В первые годы работы гидростанции, как и на всех загороженных реках, рыбы у плотины толклось много и хватало ее всем: и птицам, и зверям, даже ненасытным воронам хватало. И людям, которых тут, как и ворон, звали стервятниками за то, что они вылавливали полудохлую, а то и дохлую рыбу, хватало и на пропой и на закусь.

Но прошли годы, рыба, истолченная водой и железом, которая померла, которая нашла другие пути и воды, зашла и обжила их, и редко уж, редко пронесет по Енисею, обмелевшему, суетливому, со дна вывернутому, будто старый овчинный тулуп, галечными, серыми шиверами и отмелями, зевающего окунька либо судорожно шепчущую что-то вялым ртом сорожонку, искрящегося чешуею ельчишку, и тогда старая скопа из лохматого, малоподвижного существа, похожего на истрепанную меховую шапку, скуки ради кем-то кинутую в небо, сразу преображалась, сжав тело и крылья, падала стремительно и расчетливо вниз, ловко с одного захода брала с воды добычу.

Скопа жила в рыжих скалах, продырявленных пещерами, по левому берегу Енисея. На одиноком, ветром остеганном дереве было у нее и начинало уже рассыпаться издалека видное гнездо. Здесь, на левом берегу реки, не так еще шумно и людно, как на правом, редко, как бы крадучись, по кромке каменистого берега проковыляет к дачам частный «жигуленок» или прохрапит напряженным мотором самосвал с уворованным бетоном, грузовик с гвоздями и пиломатериалами.

Скопа привыкла к этому украдчивому, рвущемуся шуму и редкому движению, да и живет она высоко. Под деревом, одиноким и полузасохшим, в расщелине, заросшей жимолостью, шипицей и таволожником, у нее есть спокойная засидка. Она там спит и может о чем-то думать свою птичью, никому не ведомую думу, а над нею проносятся ветра, самолеты, хлещутся летами и оседают меж камней осенями торопливые и какие-то неспокойные листья, сорит обломками сучков и прелью гнезда старое дерево. К одиночеству скопе не привыкать: одиночество - удел хищника, даже такого смиренного, как скопа, очищающего от дохлятины и больной рыбы большие и малые водоемы, в особенности новые, так страшно загаженные всякой зарослью водорослей, еще не наладившие ни берегов, ни жизни водяной, ни погоды, ни природы.

Пищи старой скопе надо уже немного. Летний день велик, и она углядела бы и схватила с воды пяток-другой рыбок, не спеша расклевала бы их в камнях, и мышки за нею подобрали бы, источили и косточки. У мышек очень острые резцы, их зубу любая кость дается. Это они, мышки, истачивают и обращают в прах сброшенные в тайге оленьи и сохатиные рога, павших от ран и болезней зверьков и зверей: мышка, ворон, скопа - санитары, и какие санитары вод и лесов!

Но стара скопа, стара. Затупились когти на ее лапах и очерствела на них кожа, ссохлись пальцы. Чтобы донести пойманную добычу до скал, надо скопе крепче зажать ее в когтях, и она садится на сплавную бону, сделанную из пиленого бруса, широкую и удобную бону, добивает клювом рыбину, если она еще живая, и пробует упрыгать, скатиться с боны, затем уже уверенно берет птица в лапы, зажимает в когтях рыбину и неспешно, махая крылами, направляется в скалы, в рыжие, древние камни, наполненные мудрым молчанием тысячелетий, чтобы там, в горделивой, высокой дали, попитаться, очистить о камни клюв и, отдыхая, глядеть вниз, на суетящиеся по реке моторки, катера и буксиры, на «Ракету», детской игрушкой пролетающую то вверх, то вниз по реке. У нее, у «Ракеты», и дымок-то сзади какой-то легкий, тоже игрушечный. Качнет куда-то и зачем-то плывущие бревна, пошевелит скрипучую бону, ударит по берегу, катнет отточенный волной камешник, выбросив на него кору, щепу, обломки деревьев, мусор и мазутные тряпки. И долго, уже после того, как «Ракета» унесется, исчезнет за островами, среди городских, недвижных громад, возле берега будет еще мутной полосой поплескиваться успокаиваться и отстаиваться вода. И, задремывая, старая, высокая птица раздвоит в зрачке мир: солнечное поднебесье с животворительной голубизной - в верхней половине - и мелкий, суетный, нижний мир, исходящий шумом и вонью, с этой все колышащейся, все бьющейся в берег, грязной, взбулгаченной полоской воды.

Отдохнет, успокоится, наберется сил старая птица - и снова на работу, снова круг за кругом над рекой, словно в бесконечном, утомительном и сладком сне, парит, неприкаянная, всеми забытая душа. А по берегу на бонах и на бревнах сидят вороны и сторожат свой момент. В Сибири вороны черны, что головешки, никакого просвета на теле, никаких теней и оттенков, и характер у здешней вороны, что у черного каторжника: ни себе, ни птицам, ни людям от нее покоя нет. Вместе с сороками ворона тащит все, что уцелит глаз, вплоть до мыла во дворе и на пристани. Беспощадно чистит скворечники и гнезда от яиц и птенцов, дерет зазевавшихся цыпушек, рвет харч из рюкзака у забывчивого, мечтательного рыбачишки. Друг дружку вороны тоже не жалуют: видят, что какой-то проныре повезло, раскопала она что-то или стибрила, в клюве добычу несет, похарчиться метит - немедленно оравой бросаются догонять, отбивать - братство тут не в чести. Ворона, которая постарей да поопытней, съестное урвет или добудет - скорее молчком махает в бурьян, под застреху сарая либо в заломы бровей и там, воровски озираясь, поскорей жадно исклевывает в одиночку - корку хлеба, дохлятину, случается, и кильку в томате выкушает. Алкаши напьются на берегу, посваливаются, ворона у них все тут и подберет, издолбит; один раз из стакана бормотухи клювом хватанула, головой затрясла, к реке попрыгала - горло промывать: бормотуху вороны еще не освоили.

За скопой вороны никогда не бросаются сразу. Увидев, что та разжилась рыбкой, они приотпустят ее до середины реки и тогда с торжествующим, враждебным криком и гомоном бросаются вслед за добытчицей, быстро настигают и атакуют ее со всех сторон, рыча при этом и каркая. Кажется, я даже разбираю, что они кричат: «Отдай, хар-харя, отдай! Наш харрррч! Харрч!..»

Скопа какое-то время увертывается, вихляется, жмется к воде, скользит над рекой. Вот уж и берег недалеко, и скалы с родными расщелинами близки - там разбойницам-воронам ничего с нею не сделать, там она спрячется от черной банды в камнях, в сохлом, колючем кустарнике. Скопа умеет прятаться, умеет найти такое место и так засесть в ухоронке, так сложится вся и замрет, что сама сделается похожей на камень, даже шакалье всезрящее око вороны не различит ее в камнях.

Но скопу гонит черная банда, наторевшая в разбое и воровстве, ее подшибают снизу, налетают сверху, будто вражеские истребители, и долбят клювами, цапают лапами, и орут оглушительно, стайно, вразнобой и все вместе: «Харрррч! Харрч! Хар! Хар! Хар…» Вот и перья вышибли иль вытеребили из старой птицы, по хребту с прореженным пером и когтями прошлись. И не выдержала скопа натиска, разжала скрюченные лапы, уронила из когтей добычу. Серебрушкой сверкнув на солнце, рыбешка упала в воду, вороны, клубясь, закружились над ней, погнались вниз по течению, хлопаются, орут, толкают друг дружку, но рыбку с воды взять не могут и в конце концов теряют ее и с руганью рассыпаются по сторонам. Рассевшись по бревнам, они клювами укладывают на себе перья, приводят себя в порядок и угрюмо ворчат: «Уплыл харррч! Улетела харрря!» - однако нам торопиться, мол, некуда, наша жизнь такая - ждать, терпеть и надеяться. Но над заломами из бревен, над бонами и всей вороньей сворой почитай еще с полчаса мотается, хлопает крыльями мама-ворона и кроет своих детушек подслушанными на берегу, от пьянчуг почерпнутыми словами, главным образом блатными: «Фрайеррра! Харрри! Трррепачи! Тррретий срррок на земле мотаете, а жррратву, корррм урррвать не можете, хмырри!» Детки, смиренно подогнув лапы, прижимаются брюхом к нагретым бревнам, безропотно внимают ругани родителей, учатся уму-разуму.

Скопа, лишившись добычи, всякий раз издавала протяжный, тонкий стон и махала слабевшими крыльями к берегу, к скалам, и я никогда не видел - куда она улетает, где садится, потому что вблизи и на фоне скал она делалась незаметной. Какое-то время еще мелькало что-то серенькое, мохнатое, трепыхалось ночной бабочкой иль пыльным листиком в воздухе, но свет скал, их рыжевато-серая тень постепенно вбирали в себя птицу, и всякое движение замирало, ничто не тревожило покой каменных громад - ни крики, ни стон, ни взмахи крыл, и только ночью, сперва за Караульным быком, потом на спуске от него и по узкой полосе берега мелькал иногда свет машинных фар да прорезал темноту и полоской ложился на воду огонек терпеливого рыбака иль приютившегося у реки туриста.

К осени скопа над Енисеем появляться перестала. Улетела ли тихая птица...

Виктор Астафьев мог бы на фронт и не идти. Имел на то законное право. По окончании фабрично-заводского училища ему, как «составителю поездов» - дипломированному железнодорожнику, выдали «бронь». Игарский детдомовец и сирота Витька Астафьев за зиму перед войной окончил шестой класс. Далее находиться в социальном заведении ему не разрешили, вышел возраст. Надо было начинать самостоятельную жизнь, думать о дальнейшей судьбе, а, значит, и как-то выбираться с Севера. Денег на дорогу юноша заработал сам, поступив коновозчиком на кирпичный завод, существовавший в те годы в Игарке. Подросток забирал на лесокомбинате опилки, грузил их на телегу и вёз к топкам, где обжигались кирпичи. К лету необходимая сумма денег для покупки билета на пароход была скоплена, а в Красноярске он поступил учиться в железнодорожную школу фабрично-заводского обучения № 1 на станции Енисей - прообраз современного профтехучилища.

На Западе уже гремела вовсю война. Почти без отдыха, вечно голодные, по сути, ещё дети, Виктору едва исполнилось восемнадцать, юные железнодорожники постоянно были заняты делом. На станцию Базаиха один за другим прибывали эшелоны с оборудованием эвакуированных заводов, людьми. На одном из поездов из Ленинграда, отцепили вагон, в него по пути следования из блокадного города, переносили и складировали умерших. Виктора включили в погребальную группу. Как потом он писал в «Последнем поклоне»: «Похоронами я был не просто раздавлен, я был выпотрошен, уничтожен ими, и, не выходя на работу, отправился в Березовку, в военкомат - проситься на фронт». Случилось это спустя всего четырех месяцев с начала его трудовой биографии.


Доброволец Астафьев, как и большинство молодых призывников его возраста, в 1942 был направлен вначале в 21-ый стрелковый полк, находившийся под Бердском, а затем его перевели в 22-й автополк в военном городке Новосибирска, и только весной 1943 отправили на передовую…

В августе 1994 года в один из приездов Виктора Петровича в Игарку мы несколько теплых вечеров просидели с ним вместе на крылечке лесокомбинатовской гостиницы - немыслимое для меня счастье. О чём только не говорили, но всё-таки темы войны тогда так и не коснулись. Я боялась спросить, зная, как легко можно растревожить его израненное сердце. Видимо, и Виктору Петровичу в городе детства хотелось лишь приятных воспоминаний, тех, что были до…

В следующий, последний приезд Виктора Петровича была встреча с читателями в 1999 , снятая санкт-петербургским оператором Вадимом Донцом для фильма «Всему свой час. С Виктором Астафьевым по Енисею» . Именно на встрече с читателями прозвучал вопрос библиотекаря Светланы Богд ановой: «Ваши первые произведения добром пропитаны, сейчас какой-то жёсткостью отдают. Почему?»

Теперь-то понятно, почему. В девяностые Виктор Петрович написал самое главное свое произведение о войне - роман «Прокляты и убиты». Написал, несмотря на идущую в периодической печати травлю писателя. Такую хлёсткую и беспощадно ёмкую оценку войне, заключённую уже в самом названии романа, мог дать только человек, имевший огромную смелость, перенёсший страдания и сказавший открыто то, что перечеркнуло все созданные ранее мощной монументальной пропагандой художественные произведения о героике войны. Он писал:

«Я был рядовым бойцом на войне и наша, солдатская правда, была названа одним очень бойким писателем «окопной»; высказывания наши — «кочкой зрения».

И вот его «окопные постулаты», родившиеся с первых дней нахождения в учебной части под Новосибирском: никакой серьезной подготовки, никакого обучения молодых, необстрелянных бойцов не велось. «О нас просто забыли, забыли накормить, забыли научить, забыли выдать обмундирование» . По словам Астафьева, когда они, наконец, прибыли из запасного полка на фронт, войско было больше похоже на бродяг. Это были не солдаты, а истощённые уставшие старички с потухшими глазами. От недостатка сил и умения большинство из них погибало в первом же бою или попадало в плен. «Они так и не принесли Родине той пользы, которую хотели, а, главное, могли принести».

Большинство солдат ходило в гимнастерках со швом на животе. Такие же швы были и на нательном нижнем белье. Многие не знали, отчего этот шов, недоумевали, объяснение же было простым - одежда была снята с мёртвых. Так её не снимешь, только разрезать надо, потом зашить. Поняв это, и сами солдаты стали таким образом одеваться, снимая одежду с мёртвых немцев - те к войне готовились по-серьёзному, сукно было добротным, меньше изнашивалось. Украинские крестьянки, а именно на Украине начинался боевой путь солдата Астафьева, зачастую принимали наших солдат за пленных немцев, не понимая, кто перед ними в столь жалком облачении. Виктору Астафьеву досталась гимнастерка с отложным воротничком, видимо, младшего офицера, но в ней больше вшей водилось - вот и всё её преимущество. Только в декабре 1943 часть, наконец, обмундировали. И молодой боец вместе с другом не преминули сразу запечатлеть себя на фото.

Воевал рядовой Виктор Астафьев в 17-й артиллерийской, орденов Ленина, Суворова, Богдана Хмельницкого, Красного Знамени дивизии прорыва, входившей в состав 7-го артиллерийского корпуса основной ударной силы 1-го Украинского фронта. Корпус был резервом Главного командования.

«Веселый солдат» Виктор Астафьев был шофёром, артиллеристом, разведчиком, связистом. Не штабным телефонистом, а линейным надсмотрщиком, готовым по первому приказу командира ползти под пули, разыскивая порыв на линии. Вот так писал он сам о специфике своей военной должности телефониста впоследствии: «Когда руганный-переруганый, драный-передраный линейный связист уходил один на обрыв, под огонь, озарит он последним, то злым, то горестно-завистливым взглядом остающихся в траншее бойцов, и хватаясь за бруствер окопа, никак одолеть не может крутизну. Ох, как он понятен, как близок в ту минуту и как же перед ним неловко - невольно взгляд отведёшь и пожелаешь, чтобы обрыв на линии был недалече, чтобы вернулся связист «домой» поскорее, тогда уж ему и всем на душе легче сделается».

Связисты и возможность смертельного исхода испытывали чаще других, и радость жизни у них была острее. Недавно проанализированная мною печальная статистика боевого пути воинов, призванных Игарским военкоматом , подтверждает сказанное: северяне зачастую назначались связистами, а среди них был больший процент как погибших, так и - получавших награды. Вторит этому и боец Астафьев: «И когда живой, невредимый, брякнув деревяшкой аппарата, связист рухнет в окоп, привалится к его грязной стенке в счастливом изнеможении, сунь ему - из братских чувств - недокуренную цигарку. Брат-связист её потянет, но не сразу, сперва он откроет глаза, найдёт взглядом того, кто дал «сорок», и столько благодарности прочтёшь ты, что в сердце она не вместится».

Впрочем, и правительственной наградой командования был оценен труд «линейщика». В бою 20 октября 1943 красноармеец Астафьев четыре раза исправлял телефонную связь с передовым наблюдательным пунктом. «При выполнении задачи от близкого разрыва бомбы он был засыпан землей. Горя ненавистью к врагу товарищ Астафьев продолжал выполнять задачу и под артиллерийско-минометным огнём, собрал обрывки кабеля, и вновь восстановил телефонную связь, обеспечив бесперебойную связь с пехотой и ее поддержку артиллерийским огнем» - так написано в наградном листе при представлении старшего телефониста Астафьева к медали «За отвагу»…

Вот бы сейчас посмеялись мы над литературными опусами штабного писаря, но Виктор Петрович сей документ и в глаза, возможно, не видел, а потомкам оставил воспоминания совсем иного плана:

- Один раз тащили-тащили на плечах и на горбу полуторку взвода управления со связью, со стереотрубой, бусолью, планшетами и прочим имуществом, и встала машина, не идёт: это мы за ночь, то запрыгивая в кузов, то обратно, натаскали полный кузов грязи, перегрузили бедную полуторку. Выбрасывали грязь кто лопатами, кто котелками и касками, кто горстями и к месту сосредоточения бригады успели почти вовремя, - рассказывал он о ночном марш-броске киношникам, посланным Никитой Михалковым перед съёмками нового фильма «Цитадель» к великому сибирскому писателю-фронтовику за «приватными» впечатлениями военных будней.

Живо представляю, как слегка прищурив раненый глаз, он пересказывает им этот и другой, известный ему со слов командира своего дивизиона эпизод из ещё одного ночного марш-броска. Командир тот был, немногим старше своих подчинённых, но «крутого нрава до первого ранения, который мог и пинка солдату отвесить» , и крепкое словцо употребить:

- Толкали, толкали, качали, качали как-то машину и всё, перестала двигаться техника. Выскочил я из кабины с фонариком, ну, думаю, сейчас я вам, разгильдяи, дам разгон! Осветил фонариком, а вы, человек двадцать, облепили кузов машины, опёрлись на него, кто по колено, кто по пояс в грязи — спите… Я аж застонал…

Вот так воевал наш земляк. Но не этих, по сути невинных баек изнеможённого в переходах солдата не могли простить будущему писателю «победоносные генералы».

По признанию Астафьева, именно война стала причиной того, что он взялся за перо. В начале 50-х Виктор Петрович ходил в литературный кружок, открытый при местной газете «Чусовской рабочий» на Урале, там однажды услышал он короткий рассказ одного писателя - в войну политработника. Война у того была красивой, а главное, что возмутило, об этом писал тот, кто тоже был на передовой. У Астафьева, по его словам, аж зазвенело в контуженой голове от такого вранья. Придя домой и, успокоившись, он решил, что единственный способ бороться с ложью - это правда. И за ночь на одном дыхании написал свой первый рассказ «Гражданский человек» (современное название «Сибиряк»), в котором описал войну, какую он видел и знал. И это было началом.

Приводя этот известный факт, биографы писателя не всегда говорят, что вернуться с войны бывшему детдомовцу было некуда. С женой-фронтовичкой он отправился в ее родной уральский городишко Чусовой. Квартиранты-переселенцы не думали освобождать семье фронтовика занятый ими и не оплачиваемый флигелёк во дворе. Вернувшийся с войны майор-свояк, занял лучшее в доме место в комнате на втором этаже, забив до отказа помещение трофейным тряпьем и «через губу» разговаривал с младшим по званию Виктором, вынужденным ютиться с молодой женой в кухне за печкой на полу. Виктор то снег разгребал, то вагоны разгружал, прежде, чем получил место сторожа на колбасном заводе, где в ночную смену и родился этот рассказ. Поведала об этом жена писателя Мария Корякина. Рассказала не только о перипетиях семейной жизни вернувшихся с войны фронтовиков, но и об умершей от диспепсии в младенческом возрасте дочке Лидочке. У молодой матери от постоянного недоедания не было достаточного количества молока.

Понятно, что темой начинающего писателя стали события минувшей войны. В актив рождающегося писателя в 1960 добавляется лирическая повесть «Звездопад», а в 1971 «Пастух и пастушка». Современная пастораль - вносит автор пометку в подзаголовок последней. Обе повести поэтичные, трогательные и трагичные произведения о первой любви, искалеченной, погубленной войной. Не раз я, как и многие мои сверстники, перечитывала их, видимо, о них упоминала и игарский библиотекарь Светлана Богданова - «добром пропитанные»…

Впрочем, если в «Звездопаде» автор воздерживается от рассказов о боях, перенеся действие в военный госпиталь, то в «Пастухе и пастушке» уже начинают появляться страшные эпизоды, навечно засевшие в память солдата. Война калечит молодые души героев, она стирает хорошее, оставляя ярчайшее, невольно подмеченное, в мозгу засевшее и продолжающее мучить кошмарами автора.

В мирное время в памяти постаревшего солдата Астафьева зияют аккуратные парные дыры в жирном украинском чернозёме - это оставленные бойцами во время марш- броска валенки, потому что «раз вытащил, два вытащил, на них пуда три такой грязи, что на третий раз шагнул и дальше пошёл босиком» .

Или вот ещё один из поведанных михалковским визитёрам рассказ о привале в осеннем припорошенном снежком лесу, толи на поляне, то ли на болотце. Подложив под себя на кочку пучок вырванной торчащей из снега сухой травы, сидит солдат Астафьев, хлебает быстро остывающий суп. Чувствует, что-то склизко под ним, встал, «твою мать, немец, вмёрзший в землю подо мной. Ну чего? … стерни побольше наложил и обратно сел. Некогда, и жрать охота. Вот так вот втягиваешься в войну. Говорят, опыт войны. Вот оно. Чтоб ты мог жрать, спать, как скотина последняя, терпеть вошь… Помню, у нас щеголеватый был офицер, двумя руками в голову залез: Ну, до чего надоели эти вши».

Впоследствии эпизод с поедаемым вшами офицером нахожу и в романе «Цитадель».

Для Астафьева - самое страшное на войне - привычка к смерти. Когда смерть становится повседневной, обыденной и уже не вызывает никаких эмоций, когда можно сидеть и без отвращения есть на замёрзшем трупе противника.

Страшные потрясения молодого Астафьева, продолжающие тревожить память его и пожилого, - когда при отступлении от Житомира по отступающим, уже убитым, разбитым, шли наши танки, машины, транспортёры: «…в шоссе, в жидкой грязи трупы, раскатанные в фанеру, только кое-где белые косточки вылезут, и зубы… Танки идут, гусеницы наматывают, шинелёнку, кишки, вот такое эстетическое зрелище».

Война Астафьева действительно совсем не похожа на то, что мы привыкли видеть в военных фильмах, или читать в военной прозе. Герои большинства литературных произведений шли в атаку с криками «Ура!», закрывали амбразуры, погибали, вызывая огонь на себя. По словам Астафьева, о войне столько наврали и так запутали всё, с ней связанное, что в конце-концов война сочинённая затмила войну истинную.

Непоправимое сотворила война с Витенькой Астафьевым: «Маленький, совсем малограмотный, я уже сочинял стихи и разного рода истории, за что в ФЗО и на войне меня любили и даже с плацдарма вытащили, но там на плацдарме осталась половина меня - моей памяти, один глаз, половина веры, половина бездумности и весьполностью остался мальчик, который долго во мне удобно жил, весёлый, глазастый и неунывающий».

(Из письма Астафьева Курбатову, «Крест бесконечный»,Иркутск, 2005)

Самое тяжёлое и трагичное в воинской биографии Астафьева - это форсирование Днепра осенью 1943. В воду, без подготовки, без передышки, развивая недавний успех на Курской дуге, солдаты прыгали голыми, несли узелки с одеждой и винтовки над головой. Переплавлялись без специальных плавучих средств, кто как может. На том участке, где плыл Астафьев, из 25 тысяч человек до другого берега добрался только каждый шестой. А таких точек переправы было десятки. В битве за Днепр советские войска потеряли около 300 тысяч солдат: «большинство потонуло бессмысленно, из-за бездарной подготовки, так ни разу и не выстрелив» .

Всю жизнь Астафьев утверждал, что мы победили в этой войне только потому, что просто завалили немцев трупами, залили их своей кровью. И он имел право так говорить. Рядовой Виктор Астафьев воевал на Брянском, Воронежском, Степном и Первом Украинском фронтах - в самой гуще военных действий. На Днепровском плацдарме Астафьеву повредило глаз и серьёзно контузило:

- Пакостно ранило в лицо. Мелкими осколками кассетной бомбы, или батальонной мины и крошевом камней… повредило глаз, раскровенило губы, лоб, ребята боялись до медсанбата не доплавят, - рассказывал он впоследствии.

В районе польского города Дукла Астафьев получил тяжелое сквозное пулевое ранение левого предплечья с повреждением кости: Когда ранят - по всему телу идёт гулкий удар, откроется кровь, сильно-сильно зазвенит в голове и затошнит, и вялость пойдёт, будто в лампе догорает керосин, и жёлтенький, едва теплящийся свет заколеблется и замрёт над тобой так, что дышать сделается боязно и всего пронзит страхом. И если от удара заорал, то, увидев кровь, - оглох от собственного голоса и звона, ужался в себе, приник к земле, боясь погасить этот исходный свет, этот колеблющийся проблеск жизни.

(Астафьев В.П. «Всему свой час», Москва, «Молодая гвардия», 1985)

В действующей армии солдат Астафьев пробыл до сентября 1944, выбыв из нее по тяжелому ранению, но продолжая мыкаться по нестроевым частям, выполняя обязанности то почтальона, то конвоира вплоть до конца 1945.

Почти каждой семьи коснулась война смертельным крылом. Были трагические потери и у Астафьевых. 24 сентября 1942 под Сталинградом погиб его дядя - родной брат отца Иван, до войны - рубщик на лесобирже Игарского лесокомбината. Как передовика производства в мирное время его портрет был помещен на городскую Доску Почета, а сам юноша направлен на учебу в Ачинский сельхозтехникум. В войну Иван Астафьев был телефонистом, или разведчиком, достоверные данные об этом не сохранились. Не знал Виктор Петрович и место его гибели, уточнив судьбу дядьки только спустя десятилетия после окончания войны. Помог ему в этом волгоградский собрат-писатель, родившийся в Игарке Борис Екимов.

Еще один дядька - крестный отец писателя Василий, всего лишь на десять лет старше Виктора. Балагур, весельчак, любимец женщин, прозванный за неуёмный характер «Сорокой» он был ближе всех Виктору в юношеские годы. Его в феврале 1942 провожал Виктор на фронт из Красноярска. Василий, хитростью обойдя военную цензуру, дал Виктору знать, что, дескать, воюет танкистом с ним рядом, на Украине. На Лютежском плацдарме под Киевом был тяжело ранен, направлен в госпиталь, но в пути был обозначен как без вести пропавший. Как впоследствии признавался Виктор , он придумал встречу с ним, уже мертвым, описав ее в романе «Последний поклон». На самом деле, последнее пристанище солдата неизвестно.

Василию Астафьеву едва исполнилось 29, Ивану - 24. К чести игарчан, фамилии родственников Виктора Петровича - Василия Павловича и Ивана Павловича Астафьевых занесены на городской мемориал памяти погибших. Даже больной неизлечимой кожной болезнью отец писателя Пётр Павлович призывался на войну.

Фронтовая биография рядового Виктора Астафьева отмечена орденом Красной Звезды, медалями «За отвагу», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов», «За освобождение Польши».
Виктор Петрович Астафьев не только имел моральное право написать, но и просто обязан был сделать это, сказав самое важное, оставив в наследство потомкам то, что пережил сам и его семья, и что, так он считал, не должно было стать для будущих поколений предметом их личного познания и переживания.



Кроме повестей «Звездопад», «Пастух и пастушка», «Так хочется жить», «Обертон», «Весёлый солдат», многие рассказы и затеси написаны Виктором Петровичем о войне. Невольно, в чертах большинства героев видится автор - детдомовец Витька из заполярного города, не всегда названного, но узнаваемого по тем ярким деталям, которые присущи только Игарке - репрессированные, лесоперевалка, морские суда, особенности охоты и рыбалки в окрестностях города.

В первой половине 1990 Астафьев писал: «Да, пишу книгу о войне, давно пишу, но не о 17-ой дивизии, а вообще о войне. Солдатскую книгу, а то генеральских уже много, а солдатских почти нет». И еще: «Я всю свою творческую, а может и не только творческую жизнь готовился к главной своей книге - роману о войне. Думаю, что ради неё Господь меня сохранил не только на войне, но и в непростых и нелёгких, порой на грани смерти, обстоятельст-вах, помогал мне выжить. Мучил меня памятью, грузом воспоминаний придавливал, чтобы я выполнил главный его завет - рассказать всю правду о войне, ведь, сколько человек побывало в огненном горниле войны, столько и правд привезли они домой».

В необходимости писать по-иному, чем сделали до него, всё больше и больше убеждало писателя наблюдаемое им в жизни отношение к судьбам фронтовиков. В американской литературе после окончания вьетнамской войны появился термин «потерянное поколение». Советская пропаганда продолжала говорить о воине-победителе. Хотя реалии мирной жизни были иными. Контуженному Астафьеву не пришлось более водить поезда по железной дороге - дело, которому он был обучен и мечтал этим заниматься. Ни жилья, ни добротного питания молодые инвалиды войны получить не могли. Многие из вернувшихся с фронта живыми, спились, либо умерли от продолжавших их мучить ранений уже в первые послевоенные годы. Но более всего терзали сознание солдат эпизоды их военной юности. И Астафьев вытолкнул, наконец, из израненной памяти то, что нестерпимо жгло его изнутри.

11 февраля 1993, закончив черновик второй части книги, Виктор Петрович писал другу, литературному критику Курбатову: «Хотел избежать лишних смертей и крови, но от памяти и правды не уйдёшь - сплошная кровь, сплошные смерти и отчаянье аж захлёстывают бумагу и переливаются за край её».

Писатель считал войну «преступлением против разума». И критики, и политики признают, что с исторической точки зрения в романе «Прокляты и убиты», правдоподобно описаны события Великой Отечественной войны. Но предельно натуралистично описанный быт солдат, взаимоотношения между подчиненными и командирами, собственно боевые действия вызвали целый поток недовольства не только у командующих военными действиями, но и у рядовых участников войны.

И хотя Астафьев убеждал своих оппонентов-генералов хотя бы не лгать самим себе: «Сколько потеряли народу в войне-то? Знаете ведь и помните. Страшно назвать истинную цифру, правда? Если называть, то вместо парадного картуза надо надевать схиму, становиться в День Победы на колени посреди России и просить у своего народа прощения за бездарно выигранную войну, в которой врага завалили трупами, утопили в русской крови» , его не желали слышать и собратья по штыку. Для них, чудом вернувшихся с фронта живыми, война, совпавшая с их молодостью, - самый яркий, по сути, героический период жизни.

Помню, как резко оборвал однажды заплакавшегона встрече с молодёжью ветерана, пытавшегося рассказать о случаях людоедства на фронте, мой отец, тоже участник той войны: «Не о том ты, дескать, Пётр, говоришь». Пережившие сами свинцовые мерзости войны, они, по-видимому, инстинктивно хотели уберечь и нас, да и сами старались стереть из своей памяти увиденное и пережитое. Эффект страуса…

Астафьев с гражданским мужеством открыто заявлял: Нас и солдатами то стали называть только после войны, а так - штык, боец, в общем, - неодушевлённый предмет…

И его обвиняли… в отсутствии патриотизма, в клевете на русский народ… Вырывали строчки из сказанных сгоряча фраз, перетолковывали на свой лад. А он хотел, чтобы мы знали всю правду о войне, а не только официально разрешённую.

«Вдоль дороги и в поле россыпью бугорки чернеются. Иные горящие танкисты в кювет заползли, надеялись в канавной воде погаситься, и тут утихали: лица чёрные, волосы рыжие, кто вверх лицом, видно пустые глазницы - полопались глаза-то, кожа полопалась, в трещинах багровая мякоть. Мухи трупы облепили. Привыкнуть бы пора к этакому пейзажу, да что-то никак не привыкается».

(Астафьев В.П. «Так хочется жить», Иркутск, «Вектор», 1999).

Астафьев считал, что преступно показывать войну героической и привлекательной: Те, кто врёт о войне прошлой, приближают войну будущую. Ничего грязнее, жёстче, кровавее, натуралистичнее прошедшей войны на свете не было. Надо не героическую войну показывать, а пугать, ведь война отвратительна. Надо постоянно напоминать о ней людям, чтобы не забывали. Носом, как котят слепых тыкать в нагаженное место, в кровь, в гной, в слёзы, иначе ничего от нашего брата не добьёшься.

Или о мыслях «окопников»:

- Это вот тяжкое состояние солдатское, когда ты думаешь, хоть бы я скорее умер, хоть бы меня убили. Поверьте мне, я бывал десятки раз в этом положении, десятки раз изнурялся: хоть бы убили.

А героический подвиг командира по спасению жизни солдата, по убеждению Астафьева, - это неожиданно прозвучавшая от него команда подчинённому:

Иди, выспись.

Ну как вы тут, ребята, мало же вас, копать же надо, работать…

Иди, тебя это не касается…

Вот так два раза спас жизнь окопнику Астафьеву его командир отделения. Ушёл солдат Астафьев, где-то упал в дубовом лесу на какую-то подстилку и заснул мёртвым сном. Сколько спал, ничего не помнит, потом встал, сходил на кухню, поел немного каши, в общем, отдохнул, пришёл - полный сил, хохмач, - весёлый солдат… Чем не героический поступок? Герои романа «Плацдарм» привыкли по словам Астафьева, «полуспать, полузамерзать, полубдеть, полуслышать, полужить…» (Астафьев «Прокляты и убиты»).

.

Роман «Прокляты и убиты» остался незаконченным, в марте 2000 писатель заявил о прекращении работы над ним, в ноябре 2001 Виктор Петрович Астафьев умер.

А незадолго до смерти, в июле, депутаты Законодательного Собрания Красноярского края отказались выделить лежавшему в больнице с тяжелыми последствиями инсульта, по сути, смертельно больному человеку денежное вознаграждение в размере всего-то трёх тысяч рублей как дополнительную пенсию фронтовику.
Горестн о…

« Астафьевская» правда о войне, по мнению уральца Гладышева, оказалась несвоевременной? Неуместной? Лишней? Предостережение писателя о том, что тот кто врёт о войне прошлой, приближает войну будущую, запомнилось. Думаю, осмысление окопной правды Виктора Петровича Астафьева - дело чести и политиков, и рядовых граждан страны.

Война ужасна, и в организме нового поколения должен быть выработан устойчивый ген невозможности повторения подобного. Ведь не зря же эпиграфом своего главного романа великий писатель, говоря языком сибирских старообрядцев, поставил: «писано было, что все, кто сеет на земле смуту, войны и братоубийство, будут Богом прокляты и убиты» .


В центре фильма - интервью российского прозаика Виктора Петровича Астафьева, в котором тот делится воспоминаниями о Великой Отечественной войне.

Жанр: документальный
Год выпуска: 2010
Режиссер: Андрей Зайцев.

Виктор Петрович Астафьев (2 мая 1924, с. Овсянка, Енисейская губерния, СССР - 29 ноября 2001, Красноярск, Россия) - выдающийся советский и российский писатель. Лауреат двух Государственных премий СССР (1978, 1991) и трёх Государственных премий РФ (1975, 1995, 2003)

Виктор Петрович Астафьев родился 1 мая 1924 года в селе Овсянка (ныне Красноярский край) в семье Петра Павловича Астафьева и Лидии Ильиничны Потылициной. Он был третьим ребёнком в семье, однако две его старшие сестры умерли во младенчестве. Через несколько лет после рождения сына Пётр Астафьев попадает в тюрьму с формулировкой «вредительство». В 1931 г. во время очередной поездки Лидии Ильиничны к мужу, лодка, в которой среди прочих плыла она, перевернулась. Лидия Ильинична, упав в воду, зацепилась косой за сплавную бону и утонула. Виктору тогда было 7 лет. После окончания путины, возвратившись в Игарку, Пётр Астафьев попал в больницу. Брошенный мачехой и родными, Виктор оказался на улице. Несколько месяцев он жил в заброшенном здании парикмахерской, однако после серьёзного инцидента в школе получил направление в детский дом.

В 1942 году ушёл добровольцем на фронт. Военную подготовку получил в учебном автомобильном подразделении в Новосибирске. Весной 1943 года был направлен в действующую армию. Был шофёром, связистом в гаубичной артиллерии, после тяжёлого ранения в конце войны служил во внутренних войсках на Западной Украине.

Был награждён орденом Красной звезды, медалями «За отвагу», «За освобождение Варшавы», «За победу над Германией».

В бою 20.10.1943 г. красноармеец Астафьев В. П. восемь раз исправлял телефонную связь с передовым НП. При выполнении задачи, от близкого разрыва бомбы, был засыпан землёй. Горя ненавистью к врагу, тов. Астафьев продолжал выполнять задачу и под артиллерийско-миномётным огнём, собрал обрывки кабеля и вновь восстановил телефонную связь, обеспечив бесперебойную связь с пехотой и её поддержку артиллерийским огнём.
- Из наградного листа на медаль «За отвагу»

«Непарадная» война Виктора Астафьева


Более чем за полвека с момента окончания Великой Отечественной войны мы привыкли к пышным фразам о героизме и подвигах советских людей на войне, которые слились в единую, во многом пафосную картину. Но когда фронтовики делятся воспоминаниями о том, что происходило на полях сражений, война предстает в самом отвратительном и неприглядном обличии...

13 мая в рамках киноклуба «Золотой Витязь» прошел показ документального фильма режиссера Андрея Зайцева «Виктор Астафьев. Веселый солдат» (2010 г.) – картины о «непарадной» войне.

Виктор Астафьев – русский писатель­-фронтовик, известный такими произведениями, как «Последний поклон», «Царь-­рыба», «Печальный детектив»; ушел на фронт добровольцем, прошел войну простым солдатом, был сначала водителем, потом артразведчиком, в конце войны – связистом. Говорил о войне всегда неохотно, прикасался к этой теме только в коротких рассказах, небольших повестях. Но все же через 40 лет написал роман «Прокляты и убиты», рассказав страшную правду той войны.

Документальный фильм «Виктор Астафьев. Весёлый солдат» был выпущен к 86­-летию писателя. В его основе – запись трехчасового разговора с Виктором Петровичем в феврале 2000 г., сделанная для режиссера Никиты Михалкова, который в то время работал над сценарием «Утомленных солнцем – 2» и которому были важны те детали войны, которые мог подметить именно писательский взгляд. Интервью проходило в родном селе Астафьева Овсянка Красноярского края, в домашней обстановке, поэтому Виктор Петрович чувствовал себя свободно и порой не стеснялся в выражениях.

По признанию писателя, именно тема войны послужила причиной взяться за перо. Его возмутило, как неправдоподобно в послевоенной прозе описывалась война, представала героической, красивой, победоносной. Писатель сетовал на то, что война сочиненная затмила войну истинную. Такому описанию войны Астафьев противопоставил в своих произведениях правдоподобное изложение военных событий.

В фильме А. Зайцева Астафьев вспоминает нелицеприятные подробности тех лет: как в запасном полку (который в романе «Прокляты и убиты» называется «чертовой ямой»), призванном готовить новобранцев, на самом деле не было никакой подготовки, как не хватало обмундирования и вещи приходилось снимать с убитых немцев, как не заботились о предании земле тел наших погибших, в отличие от немцев, которые всегда хоронили своих убитых, как нередко мародерствовали похоронные команды.

Самые тяжелые воспоминания Астафьева – это форсирование Днепра при осеннем наступлении Красной Армии в 1943 г. Форсирование не было подготовлено, в очередной раз командование понадеялось на «русский авось» и самоотверженность солдат. Только на участке В. Астафьева из 25 тысяч человек добралось до берега лишь 3600.

Цена человеческой жизни была тогда ничтожна мала. Людские потери никого не интересовали. Главным был результат, победа любой ценой. По словам писателя, людей бросали в печь войны, как солому.

Для В. Астафьева самое страшное на войне – привычка к смерти, когда она становится повседневной и уже не вызывает никаких эмоций. Поэтому писатель считал преступным романтизировать войну, делать ее эффектной, героической, привлекательной.

В фильме использована хроника военных лет. Но это не те официальные военные репортажи, часто постановочные, утвержденные к показу зрителям. Хроника в фильме «Виктор Астафьев. Веселый солдат» обнажает неприукрашенную, страшную правду о войне: простые солдаты, перевозящие мины через реку, бой под плотным вражеским огнем без криков «Ура!»; поле, усеянное убитыми, изуродованные трупы. Эти записи много десятилетий пролежали «на полке» и не были представлены широкому зрителю.

В фильм также включены фрагменты из спектакля «Прокляты и убиты». Проникновенная игра актеров А. Филимонова и Р. Бондарева ведет зрителей по страницам романа В. Астафьева, острее передает боль и трагедию событий, рассказанных писателем.

Фильм сопровождается закадровым текстом, который читает известный российский артист Алексей Петренко. Размеренный, спокойный, негромкий рассказ о судьбе писателя, об обстоятельствах съемок интервью с ним, комментарии военной хроники органично вплетаются в канву фильма, помогают донести до зрителя позицию Астафьева.

Фильм награжден призами «Золотой орёл» как лучший неигровой фильм, «Лавровая ветвь» как лучший полнометражный неигровой телевизионный фильм, призом зрительских симпатий международного фестиваля документального кино «Флаэртиана».

После просмотра фильма трудно было начать обсуждение в зале. Зрители какое­-то время еще находились под впечатлением. Все же разговор состоялся. Участники киноклуба не только делились впечатлениями от просмотренного фильма, но и вспоминали рассказы своих близких о войне, говорили о сегодняшнем отношении – своем личном и со стороны государства – к тому времени, празднику 9 Мая.

Фильм прозвучал как резонанс к той парадности, сопровождающей День Победы и День памяти и скорби 22 июня – пожалуй, единственные дни, в которые вспоминают о войне. Пусть правда Астафьева кого­то отталкивает, с ней можно не соглашаться до конца, но фильм смотреть надо, чтобы знать, какой ценой досталась Победа, чтобы ненавидеть войну, – в таком едином мнении сошлись участники киноклуба «Золотой Витязь».

А. Турканова

Комментарии: 0

    Они защищали страну, совершали подвиги. Затем, когда война была уже позади, терпели нечеловеческие страдания. И уже сама их жизнь, само существование тоже стало подвигом. Тысячи инвалидов: безруких, безногих, неприкаянных, промышлявших нищенством по вокзалам, в поездах, на улицах… Грудь в орденах, а он возле булочной милостыню просит. Избавиться от них, во что бы то ни стало, решило правительство СССР. 1952 году калек-инвалидов ВОВ тайно вывезли в специальные интернаты. В течение нескольких месяцев страна-победительница очистила свои улицы от этого «позора». Их собирали за одну ночь со всего города специальными нарядами милиции и госбезопасности, отвозили на железнодорожные станции, грузили в теплушки и отправляли в специальные «дома-интернаты». У них отбирали паспорта и солдатские книжки - фактически их переводили в статус заключенных.

    Тысячи тех, кто вышел с полей сражений полными или почти полными инвалидами, цинично прозвали “самоварами” за отсутствие конечностей и сослали в многочисленные монастыри, дабы не портили своим убожеством светлый праздник миллионов. До сих пор неизвестно, сколько живых человеческих обрубков погибло в таких ссылках, их имена не рассекречены до сих пор.

    Казалось бы, мы знаем о Великой Отечественной войне все. Но в этой киноленте с уникальными архивными кадрами открываются тайные, ранее неизвестные или тщательно замалчиваемые страницы предыстории войны и ее начала. Фильм первый «Накануне» рассказывает о советских разведчиках и контрразведчиках, героях незримой тайной войны против фашистской Германии, которая началась задолго до трагической ночи 22 июня 1941 года, о невидимом противостоянии двух разведок. Фильм второй «Расплата» рассказывает о войне. Начало войны - это трагическая неподготовленность нашей армии, огромные человеческие жертвы и потери, это приказ №270, объявивший всех, кто попал в плен, предателями и изменниками Родины, это массовый героизм народа, но это и страх, и паника в Москве.

Астафьев Виктор Петрович; Россия, Красноярск; 01.05.1924 – 29.11.2001

Произведения Астафьева известны далеко за пределами нашей страны. Многие из них были переведены на различные языки мира и издавались большими тиражами. И это не удивительно. Ведь в 80-х годах Виктора Астафьева рассказы граничили на грани цензуры, а в зарубежных изданиях его не редко называли, наравне с , совестью советского народа. При этом многие его произведения вошли в школьную программу, что способствовало завоеванию высокого места в нашем рейтинге .

Виктора Астафьева биография

На Урале где поселился Виктор Петрович Астафьев, он перепробовал множество профессий. Сначала он был слесарем, затем подсобным рабочим, кладовщиком, учителем и попробовал множество других профессий. Свое место он нашел в редакции газеты «Чусовский рабочий». Здесь впервые появляется возможность произведения Астафьева читать вначале в качестве статей, а затем и рассказов.

Первый же Виктора Астафьева рассказ был опубликован в 1955 году в журнале «Смена». Это был рассказ «Гражданский человек». После этого он покинул газету и начал работу над романом «Тают снега», который был издан в 1958 году. В дальнейшем появилось еще множество повестей и рассказов Виктора Астафьева. Как и большинства других писателей того времени, прошедших войну таких как , и многих других его произведения были о войне и около военной теме. Хотя в своих произведениях Астафьев уделял немало внимания и деревне. Его книги стали очень популярны в нашей стране и за рубежом за что Виктор Астафьев не раз был отмечен разнообразными премиями и наградами. Умер Виктор Астафьев в 2001 году и похоронен в родном селе Овсянка.

Произведения Астафьева на сайте Топ книг

Среди произведения Астафьева представлены достаточно широко. А в преддверии Дня Победы на фоне роста интереса к книгам о войне Виктора Астафьева рассказы пользуются особой популярностью. Это позволило многим книгам писателя попасть в наш рейтинг . При этом ко многим из них интерес только нарастает, так что можно рассчитывать на рост их позиций в рейтингах нашего сайта.

Виктор Астафьев список книг

Кроме представленных ниже повестей и романов Виктора Астафьева в его творчестве представлено огромное количество рассказов. Перечень всех из них достаточно велик и в нашем списке книг Виктора Астафьева они не представлены.

  1. Весёлый солдат
  2. Где-то гремит война
  3. До будущей весны
  4. Звездопад
  5. Из тихого света
  6. Кража
  7. Ловля пескарей в Грузии
  8. Обертон
  9. Пастух и пастушка
  10. Перевал
  11. Печальный детектив