Как Солженицын бандеровцев зауважал. ОУН и дух свободы. Бандеровцы против уголовников. Урок истории

В 1946-1955 годах в советских ГУЛАГах развернулась полноценная война, в которой за жизнь «под солнцем» столкнулись самые разные группировки. На фоне войны между русскими «блатными» ворами и «суками», а также лагерного террора происходило структурирование и спайка заключенных, объединяющихся по этническому и политическому признаку. По частоте упоминания в лагерных документах сразу за ворами шли западные украинцы из числа ОУН* и чеченцы, к которым примыкали все северные кавказцы и мусульмане.

Влиятельной силой в жизни советского лагеря были литовцы из состава «лесных братьев» и группировки из бывших власовцев. Особой жестокостью и спайкой отличались осужденные казаки, которые «воевали» против всех.

Противостояние «блатных» и «сук» ослабла воровскую власть в лагерях и пустующую нишу занимали зеки, осужденные по политическим статьям. В отличие от «врагов народа» 30-х годов новая волна заключенных была лишена комплекса вины и имели огромный опыт в организации подпольной деятельности. Подавляющее большинство заключенных имело военный опыт и решительность противостоять воровским группировкам.

Оуновцам* удалось при помощи зашифрованных посланий установить связь между своими соратниками в разных лагерях СССР. Кроме этого «западники» как еще называли украинских националистов, стремились занять лагерные посты, доступные для заключенных. Ради этого они шли на запугивание зеков из других группировок и осведомителей. Большинство из украинских националистов были осуждены на 20-25 лет и не боялись получить дополнительные сроки, что делало их действие еще более решительным.

Адаптировавшись в заключении, и освоив тактику «воров» занимать важные для лагерной жизни посты, украинцы стали заниматься пропагандой и даже поднятием восстаний против режима. Отношение «оуновцев»* с другими группировки складывались по-разному. В 1952 году в лагере Камышлаг разгорелась борьба между «западниками» и чеченцами, которые объединились с «суками». Западники попытались перетянуть на свою сторону кавказцев, но те посчитали, что выгодней быть в дружбе с русской группировкой.

С прибалтами украинцы чаще всего действовали в союзе. Так в конце 1952 года в Дальнем лагере литовцы по указанию бандеровцев убили эстонского заключенного, который сотрудничал с администрацией. В 1951 году в «Речном лагере» столкнулись украинские националисты и чеченцы, к которым примкнули заключенные из азиатских республик. Обе группировки стремились поставить своих людей на административно-хозяйственные должности, но никто не хотел уступать. В результате драки лидер «чеченов» и его телохранитель были убиты. Перед смертью вожак потребовал, чтобы рядом с его трупом лежало 20 вражеских тел и чеченцы приложили все усилия для выполнения задачи.

Летом 1952 года в Лагере Песчаном против русских заключенных объединились кавказцы, азиаты и бандеровцы. Однако часто ради совместного проживания группировки примерялись и могли действовать совместно. Так в когда Береговом лагере №5 в конце 1951 была раскрыта группа, готовившая групповой вооруженный побег. Ее лидером оказался русский, а его заместителем украинский националист.

В Степном лагере сформировала группа из белорусских националистов, оуновцев*, восточных украинцев и русских. Часто политические осужденные всех национальностей объединялись для совместного противостояния уголовникам, стремившимся подмять лагерную жизнь под себя.

К началу 1950-х многочисленные украинские националисты «навели порядок» в ГУЛАГе, поставили себя в большинстве лагерях как привилегированную верхушку. Но этим они не удовлетворились, и занялись подготовкой восстаний. Весной 1952 года повстанческие настроения и действия были отмечены в Камышовом лагере, в 1953 восстали сразу шесть лагерей с численностью заключенных 30 тысяч человек.

Этнические группировки и русские коллаборационисты не оставляли «надежд» на начало войны между СССР и США, что спровоцировало увеличение давления со стороны администрации. На это зеки ответили волной бунтов, которые прокатились по ГУЛАГам с 1952 по 1953 годы. Основной силой восставших стали западные украинцы, литовцы, власовцы и бывшие полицаи. Понимая, что силой исправить ситуацию невозможно, после смерти Сталина в марте 1953 года в СССР была объявлена амнистия.

*ОУН-организация, запрещенная на территории РФ

. Автор - Адам ЦИРА
Из украинских националистов, арестованных в Кракове, все женщины, а также большинство мужчин сначала были размещены в камерах женского филиала учреждения Хелцлов (Helclо"w), а часть мужчин — в тюрьме Монтелюпих (Montelupich) в Кракове. Оставшаяся под опекой Украинского комитета помощи группа этапированных националистов насчитывала несколько десятков человек; в их числе были и двое братьев Степана Бандеры — Александр и Василий .

Двадцатого июля 1942 г. полиция безопасности отправила из Кракова в КЛ Аушвиц 70 заключенных под номерами 49689—49758 . Среди них, преимущественно поляков, было 24 бандеровца, которые получили номера с 49721 по 49744. После прохождения карантина в блоке № 11 их первоначально поместили в блоке № 13 .
Следующий отрывок из воспоминаний бывшего заключенного Яна Олшовского (№ 6157), работавшего на регистрации вновь привезенных заключенных, относится скорее всего к этим украинцам: «Только в одном случае наши писари, составляющие описи, проявили равнодушие к судьбе вновь прибывших заключенных. Это было при заполнении данных, относящихся к группе бандеровцев, которых отправили в лагерь, поскольку они восстановили против себя... своих гитлеровских хозяев. Тогда часть блока № 11 была предназначена для карантинного помещения, и у входа в него поздним вечером поместили список этой группы. Высокомерные и заносчивые, уверенные в обещанных им СС снисхождении и привилегиях, эти заключенные с открытой враждебностью вели себя по отношению к польским заключенным и устроили дебош, который прекратила с применением силы вызванная обслуга блока» .
Первым из тех заключенных, называемых в лагере Bandera Gruppe или Bandera Bewegung («Группа Бандеры», «Движение Бандеры») , был зарегистрирован Василий Бандера (№ 49721), студент факультета философии, проживавший в Кракове. Вместе с ним были привезены: Леонтин Дякив (№ 49723) — выпускник факультетов права и богословия; Дмитрий Яцив (№ 49727) — юрист; Роман Полутранка (№ 49737) — банковский служащий из Станислава; Николай Коваль (№ 49729) — журналист из Дрогобыча, Петр Мирчук (№ 49734) — журналист; Степан Ленкавский (№ 49731) — автор «Декалога украинского националиста». Только двое последних из перечисленных пережили освенцимский лагерь .
.

Василий Бандера

Вскоре — 24 июля — из тюрьмы Монтелюпих в Аушвиц привезли 60 узников. Они получили номера от 51426 до 51485. Главным образом это были польские политзаключенные.
Вместе с ними был этапирован еще один брат Степана Бандеры — Александр (№ 51427), доктор общественно-политических наук ; в дальнейшем он погиб в лагере раньше, чем его младший брат Василий . Его смерти в строительной команде «Нойбау» («Neubau») косвенно способствовал студент из Пшемысля Францишек Подкульски (№ 5919). Выполняя функции ворарбейтера (руководителя работ), он принуждал Александра к непосильной работе.
Бандеровцы, которые выжили в Аушвице, утверждали, что над ними издевался также Юзеф Краль (№ 17401) , по профессии строительный техник, выполнявший обязанности оберкапо в «Нойбау». Это, однако, не находит подтверждения в других источниках; для примера можно привести отзыв Станислава Гадомского (№ 18878): «Это был очень порядочный человек... В этой команде работал более года, если бы не Краль, испустил бы в лагере дух. Благодаря помощи Краля как-то продержался, впрочем, Краль также помогал многим другим, много кричал, но зла не причинял» .
Физическое перенапряжение и, скорее всего, избиение другими польскими заключенными стали причиной того, что Александр Бандера был помещен в больничный блок № 20. Здесь 10 августа 1942 г. врач СС в ходе осмотра отобрал 75 заключенных, которых в тот же день по распоряжению СС умертвили инъекцией фенола в сердце. Одним из убитых был Александр Бандера .
Петр Мирчук, который после войны осел в Канаде, в своих воспоминаниях утверждает , что Василий Бандера преследовался и был избит польскими заключенными, членами подпольной группы в лагере во время работы в «Нойбау». Главным виновником его смерти, по мнению Мирчука, также являлся упомянутый Францишек Подкульски, который будто бы говорил, издеваясь над Василием: «Ты — Бандера, а я — пантера» .
Из сообщения Леона Соберая (№ 1879) следует, что Василия Бандеру перепутали с его братом Степаном, по приказу которого в 1934-м был убит министр внутренних дел Польши Бронислав Перацкий. Это и стало косвенной причиной смерти Василия: «Главным организатором исполнения приговора украинцу, убийце Перацкого (мнимому. — А. Ц. ), был Франек Подкульски, в этом ему помогали: Болек Юсиньски (Юзиньски) , трубочисты Тадек и Эдек, капо «Нойбау» Казик и другие, имен которых не помню. ...Франек Подкульски и Казик составили план исполнения приговора. Франек стал убийцей, а остальные наблюдали, чтобы никто не видел. Франек незаметным движением толкнул убийцу Бандеру, и тот свалился с высоты... Увидев это, один из украинцев доложил в политический отдел (Politische Abteilung) ... В политический отдел были вызваны те, кто принимал участие в исполнении приговора... Болек Юсиньски (Юзиньски), оба трубочиста — Тадек и Эдек и другие через несколько дней пребывания в бункере... последовали в уголовный транспорт в Заксенхаузен. Франек и Казик всю вину исполнения приговора взяли на себя и погибли в блоке № 11» .
Владимир Мартынец (№ 49773) в показаниях засвидетельствовал, что с высоты трех метров Василия Бандеру вместе с тачкой сбросил Юзеф Краль . Последний категорически отрицал, что якобы намеревался издеваться над заключенными из «группы Бандеры» .
По поводу причин смерти одного из братьев Степана Бандеры, вероятнее всего Василия, Зигмунд Гаудасиньски (№ 9907) сделал такое заявление: «Летом 1942 года работал в команде «Нойбау» помощником писаря... После прибытия в блок 16 капо Эдвард Радомски указал нам на заключенного небольшого роста, который по подмосткам подвозил штукатурам строительный раствор, заявляя при этом, что это украинский преступник Бандера, ответственный за смерть многих поляков. Тогда заметил, что ворарбейтер Феликс Марута (позже — один из капо команды) жестоко обходился с Бандерой, утверждая, что это расплата за преступления, которые тот совершил по отношению к его семье и другим полякам» .
В результате вышеуказанных событий 5 августа 1942 г. Василий Бандера попал в лагерную больницу, где позже умер .
Ежи Табю, находившийся в лагере под фамилией Весоловски (№ 27273), дал показания, что когда он работал санитаром, был свидетелем смерти одного из братьев Бандеры (очевидно, это был Василий. — А. Ц. ), который умер от поноса в больничном блоке № 28. В своих показаниях он также засвидетельствовал, что раньше к нему в комнату приходили многие украинцы, которые просили, чтобы о Василии хорошо заботились .
В результате следствия, проведенного по поводу смерти брата Бандеры лагерным гестапо, Францишека Подкульского посадили в карцер блока № 11, а впоследствии, 25 января 1943 г., расстреляли у «стены казней». Тогда же казнили Феликса Сулиговски (№ 8635), писаря строительной команды «Нойбау», который до войны был городским служащим . У той же стены окончили свою жизнь капо «Нойбау» Вильгельм Шима (№ 6038) и арестант этой команды Юзеф Лихтенберг (№ 988) , а также — о чем уже упоминалось — Казимеж Колодыньски .
Бывший заключенный Людвик Раевски (№ 42170) в своем донесении утверждает, что при посредничестве ротмистра Влодзимежа Колиньского (№ 3135) контактировал с подпольной группой военных, состоящей из польских арестантов команды «Нойбау» , которой руководили Казимеж Колодыньски и Феликс Сулиговски. По его мнению, после смерти Василия и Александра Бандеры эта группа была раскрыта, а 13 ее членов расстреляны у «стены казней» .
В причастности к смерти братьев Степана Бандеры лагерное гестапо подозревало и Юзефа Краля , исполнявшего, как было уже упомянуто, функции оберкапо в команде «Нойбау» . Его также обвинили в сотрудничестве с тайной лагерной организацией и 18 декабря 1942 г. заключили в карцер блока № 11, откуда после тяжелого следствия с пытками освободили 15 февраля 1943 г. .
Восьмого августа 1942-го из тюрьмы Монтелюпих в КЛ Аушвиц отправили 63 заключенных, которые получили номера 57317—57379. С польскими политзаключенными тогда прибыли 23 члена ОУН(Б) . Как и другие попавшие в лагерь украинские националисты, они по большей части были арестованы в различных населенных пунктах на территории довоенных Юго-восточных кресов* Второй республики Польша. Чаще всего в Монтелюпих их направляли после предварительного заключения в других тюрьмах, например Тернополя или Львова . Регистрация бандеровцев из этого транспорта была проведена в блоке № 19.

___________________________________
* От польск. kresy — окраины, пограничные области.

Статус и бытовые условия бандеровцев в лагере

Бывший заключенный Казимеж Смолень (№ 1327), который работал в команде Aufnahme («Прием»), регистрирующей вновь привезенных в Аушвиц, утверждает, что очередные партии украинцев из «группы Бандеры» из тюрьмы Монтелюпих в Кракове этапировал гауптшарфюрер СС Малотки, который в лагере контактировал с эсэсовцем Гансом Старком . По распоряжению Малотки украинцы из этой группы должны были находиться в концлагере Аушвиц под надежной защитой. Выполняя это распоряжение, Старк принял решение о размещении бандеровцев в изолированном блоке № 11 .
Николай Климишин (№ 57340), привезенный в Аушвиц 8 августа 1942 г., так описал первые часы своего пребывания в лагере: «Вечером в блок № 11 пришли поляки с палками. Их было более десяти, начали спрашивать, кто здесь из ОУН(Б). Никто из нас не отозвался. Так три раза спрашивали, угрожая, что убьют на месте, если найдут. Когда, несмотря ни на что, никто из нас не вызвался, они начали одного за другим спрашивать имя и фамилию. Если имя и фамилия звучали по-польски, отправляли в блок... Когда подошла моя очередь, сказал свою настоящую фамилию и что я украинец. Но на вопрос «откуда» сказал, что из Житомира. «Где находится Житомир?» — «Около Киева» — ответил. «То есть ты не из польской Украины?» — «Нет» — даю ответ. «Тогда иди в блок» — решил один из них» .

Список транспортов вместе с фамилиями бандеровцев, этапированных в КЛ Аушвиц

Во время этапирования в лагерь других украинских националистов Малотки узнал, как встретили бандеровцев в блоке № 11, и направился туда с Гансом Старком на беседу с заключенными бандеровцами. От имени украинцев выступили Климишин, Рак и др. Результатом предъявленных тогда жалоб стал перевод всех бандеровцев в два помещения блока № 17. Бандеровцы находились вместе и между собой разговаривали исключительно на родном языке. Они даже создали украинский хор .
Кроме того, следует добавить, что в больничном блоке № 20 была выделена отдельная палата для больных бандеровцев. Дело в том, что польские заключенные подозревали их в сотрудничестве с эсэсовцами, и украинцы в лагерной больнице хотели сами оказывать медицинскую помощь своим друзьям, опасаясь поляков.
Врач Владислав Фейкель (№ 5647) утверждает, что бандеровцы получили отдельное помещение в палате № 4 на первом этаже блока, где у них было два своих медбрата — Михаил Шевчук (№ 121343), давний друг Фейкеля по учебе, и молодой санитар Леонид Мостович (№ 57353). Однако своего врача они не имели .
В более ранних своих воспоминаниях Фейкель написал намного больше, не скупясь на критику в адрес бандеровцев, указывая, что до заключения в Аушвиц они верно служили Гитлеру и его режиму. По мнению Фейкеля, эта группа была гротескной и в то же время трагической: «Замена ожидаемого почета печальным пребыванием в лагерных условиях их ничему не научила. Были окружены всеобщей ненавистью и презрением почти всего лагеря, потому что все видели, что на их совести тысячи убитых невинных людей. Также по этим причинам даже в больничном отделении другие заключенные не могли скрыть неприязнь по отношению к ним. Несмотря на это, мы, врачи, старались обращаться с ними как можно более корректно» .
Уже упомянутому Леону Собераю запомнилось, что во время бесед с бандеровцами в Аушвице некоторые из этих заключенных выдавали себя за министров несостоявшегося украинского правительства .
Кроме того, как утверждает Фейкель, бандеровцы подчеркивали, что являются почетными арестантами (Ehrenha..ftlinge). Их не расстреливали и не «газовали», также они были освобождены от некоторых издевательств, но на этом их привилегии кончались. В главном лагере они находились (как уже упоминалось) в отдельном блоке, в лагерной больнице имели отдельное помещение, находящееся в инфекционном отделении. Таким образом, в палате, куда госпитализировали бандеровцев, концентрировались всевозможные случаи тифа, дифтерии и других заболеваний, поскольку представители этой особой группы не хотели лечиться с другими заключенными, помещенными в больницу исключительно по причине болезни, без сортировки по национальному признаку .
«Запретил коллегам, — пишет Фейкель, — выдавать им лекарства, нелегально добываемые заключенными, ограничивая их только «официальным» снабжением... Сейчас кому-то это может показаться жестоким или бесчеловечным, но это была нормальная реакция; не могли простить им недавнего прошлого, как и тогдашней лояльности к режиму» .
Среди бандеровцев, привезенных в Аушвиц вместе с Николаем Климишиным, был и Лев Ребет (№ 57368) — один из ближайших соратников Степана Бандеры, член украинского правительства , сформированного на основании «Акта 30 июня» в 1941 г. Лагерь он пережил, как и привезенный сюда немного ранее другой член этого правительства — Степан Ленкавский . После войны доктор Лев Ребет был одним из основателей и активным деятелем в эмиграции Организации украинских националистов за границей .

Лев Ребет

В 1942 г. бандеровцев — кроме двух названных транспортов — массово уже не привозили из Монтелюпих, но единично их по-прежнему направляли из этой тюрьмы в КЛ Аушвиц. Например, 30 сентября 1942-го был привезен Ярослав Рак (№ 66676), перед войной осужденный и приговоренный за помощь, оказанную убийце Бронислава Перацкого. Единично из тюрьмы Монтелюпих их еще направляли в КЛ Аушвиц в 1943 г., а двоих 8 мая 1943 г. привезли туда из тюрьмы Праги.
Николай Климишин пользовался наибольшим авторитетом у заключенных-бандеровцев, и они называли его старостой. Об этом он упомянул во время одной из бесед с Людвиком Раевским, когда утверждал, что знает о существовании в лагере подпольной организации и желает передать ей основные постулаты группы бандеровцев, чтобы наиболее ослабленным из них давали работу «под крышей». Также Климишин потребовал, чтобы в блоке № 11 был принят на работу врач-украинец — бандеровец Василий Стронцицкий . Это одобрили арестанты-поляки: Юзеф Циранкевич (№ 62933), Станислав Клодзиньски (№ 20019) и Адам Курилович (№ 18487) .
Следует отметить, что в первые месяцы пребывания в Аушвице отношения между польскими заключенными и бандеровцами были исключительно напряженными. Ситуация особенно накалилась, когда однажды в обособленную больничную палату блока № 20 зашел, вероятно по ошибке, пьяный санитар СС Йозеф Клер. Он собирался выбрать нескольких больных украинских националистов для умерщвления инъекцией фенола в сердце, однако это ему не удалось. Зато бандеровцы ошибочно считали, что это была провокация, подготовленная польскими заключенными, и начали жаловаться и доносить на них в лагерное гестапо.
Владислав Фейкель, понимая, что ситуация становится очень опасной, решил попытаться изменить взаимоотношения. Для этого он отправился в блок № 17, где жили бандеровцы, и сказал, что хочет обсудить дела их больных. Бандеровцы ответили, что не станут говорить с поляком на эту тему. «В тот момент, — вспоминает Фейкель, — ко мне на помощь пришел счастливый случай. С кровати третьего яруса соскочил какой-то высокий, темноволосый заключенный, подошел ко мне и тепло поприветствовал. В первый момент я его не узнал, но вскоре вспомнил: это Михаил Шевчук — мой давний университетский приятель из Львова. Шевчук прервал неприятную и напряженную дискуссию и сказал мне, что посетит меня вечером» .
Он сдержал слово, и в тот же вечер пришел на обещанную встречу с несколькими другими бандеровцами. Последние обязались лояльно относиться к полякам и просили о дальнейшей помощи для своих больных.
Фейкель принял их предложение, надеясь, что таким образом можно будет предотвратить опасность. Он назначил для опеки над их больными надежного польского врача Тадеуша Шиманьского , а также по-прежнему гарантировал работу в больнице в качестве медбратьев бандеровцам Шевчуку и Мостовичу . С этого момента взаимоотношения изменились.
«Дошло даже до того, — вспоминает Фейкель, — что бандеровцы до конца пребывания в лагере предупреждали меня о некоторых неблагоприятных замыслах гестапо по отношению к больнице. (Необходимо признать, что Шевчук и Мостович уже после эвакуации освенцимского лагеря помогали группе поляков, находящихся в лагере в Эбензее.)» .
Третьего октября 1943 г. из тюрьмы на ул. Лонцкого во Львове в Аушвиц привезли 239 женщин (номера 64085—64323) и 730 мужчин (номера 154392—155121), которых разместили в Бжезинке. Среди заключенных этого транспорта было около 50 украинских националистов. Благодаря хлопотам Николая Климишина в лагерном гестапо, служащим которого был унтершарфюрер СС Клаус Дылевски, до войны обучавшийся в Гданьске с украинскими студентами, будущими членами ОУН, все они были переведены из Бжезинки в основной лагерь в Освенциме и размещены в блоке № 17, что многим из них, несомненно, спасло жизнь .
С этим транспортом прибыл и Степан Петелицкий (№ 154922), арестованный немцами за националистическую деятельность и отправленный в тюрьму в Золочеве, откуда его перевезли во львовскую тюрьму на Лонцкого. Позже его переводили в Аушвиц, Маутхаузен и в Эбензее, где он и был освобожден 6 мая 1945 г. .
Следующий большой транспорт — 55 женщин (номера 66315—66369) и 230 мужчин (номера 159046—159275) — прибыл из этой тюрьмы в Аушвиц 28 октября того же года .
Вместе с польскими политзаключенными в этих транспортах прибыли и 132 украинских националиста (в том числе 122 мужчины и 10 женщин), преимущественно украинских студентов . В упомянутых львовских транспортах кроме членов ОУН(Б) были также члены УПА , которая с весны 1943 г. составляла вооруженное крыло ОУН(Б) . В отличие от польских заключенных большинство этих людей в лагере также выжили . Можно предположить, что причиной вышеупомянутых арестов среди членов ОУН-УПА, привезенных в концлагерь Аушвиц из Львова, стал перенос действий ОУН-УПА из Волыни в Восточную Галицию — это вызвало массовые репрессии немцев против украинцев .
Бандеровцы, размещенные в блоке № 17 осенью 1942 г. , занимали две комнаты и находились под покровительством политического отдела или лагерного гестапо, работая в различных хороших командах «под крышей», что давало им шансы на выживание . Они работали, к примеру, на складах арестантской одежды или вещей, полученных «на хранение» от привезенных в лагерь заключенных, в лагерной больнице, пекарне, на скотобойне, а также на кухнях (для заключенных и для эсэсовцев) .
В команду Aufnahme, где работал Казимеж Смолень, были включены трое бандеровцев: Николай Климишин, Зенон Винницкий и Борис Витошинский. Этот явный факт избранности украинцев из «группы Бандеры» польские заключенные трактовали как определенный вид инфильтрации политическим отделом команд, к которым они были причислены.
Как позже выяснилось, эти опасения были преждевременны, а подозрения — безосновательны, что в своем сообщении подтверждает Казимеж Смолень: «Не слышал, чтобы кто-то из украинцев нашей команды доносил в политический отдел. А такую возможность они имели, так как упомянутый гауптшарфюрер СС Малотки время от времени появлялся в Аушвице, беседовал с украинцами и интересовался условиями их пребывания в лагере, следовательно, если бы они хотели, то могли ему рассказать свои замечания» .
Среди бандеровцев, заключенных в концлагерь Аушвиц, можно было заметить не только антипольские, но и антинемецкие настроения.
Чеслав Аркушиньски (№ 131603), работая в лагерной больнице, описывает такой случай: «Другим больным, который перед пробуждением после наркоза выступал против немцев, но также против поляков, был украинский националист по фамилии Чайковски. Произносил целые речи насчет свободной Украины. Из того, что он говорил, следовало, что это был очень интеллигентный и образованный человек» .
Стоит отметить и такой положительный отзыв Казимежа Смоленя об уже упомянутых трех бандеровцах, работающих вместе с ним в Aufnahme: «Говоря о наших украинских коллегах по команде, необходимо добавить, что они сотрудничали с нами — поляками — при составлении нелегального списка транспортов с заключенными. Список этот был скрытно отправлен из концлагеря Аушвиц и сохранился. Если бы эсэсовцы из политического отдела узнали об этой нашей деятельности, ее участникам грозила смерть. В упомянутом списке транспортов можно в числе прочих узнать руку Климишина» .

Соглядатаи из группы бандеровцев

Блок №17

Бывший заключенный Герман Лангбейн (№ 60335) утверждает, что СС использовала непримиримую вражду между бандеровцами и поляками, вербуя соглядатаев из этой украинской группы.
Одним из них был Богдан Комарницкий (№ 3637) , который формально не принадлежал к группе бандеровцев, но в лагере полностью находился под их влиянием . Перед установлением контактов с бандеровцами он был дежурным заключенным в штрафной команде и в исправительной команде в блоке № 11, где издевался над другими и хвастался числом убитых заключенных . Позже работал писарем в лагерной канцелярии, регистрирующим вновь прибывших заключенных, сначала в основном лагере в Освенциме, потом в Бжезинке, где спас жизнь еврейке Элизе Спрингер, направив ее во время регистрации в группу тех, кого оставляли в живых, а не к обреченным на умерщвление в газовых камерах . В январе 1945 г. он был вывезен транспортом в Маутхаузен. После войны бывший заключенный Михал Кула (№ 2718) дал показания: «Во время транспортировки все время находился в сопровождении коменданта транспорта оберштурмфюрера СС и только благодаря этому доехал живым до Маутхаузена. Там «порекомендовали» его местным заключенным, которые действительно его избили, но остался жив и был переведен СС в команду в Мелке (Melku)» .
По мнению Лангбейна, опасным соглядатаем был также Борис Кравченко (№ 105441), привезенный в Аушвиц 4 марта 1943 г. из Флоссенбурга. Лангбейн, ссылаясь на послевоенные показания раппортфюрера Вильгельма Клаузена, утверждает, что Кравченко принадлежал к группе бандеровцев, хотя неизвестно, был ли он украинцем. Находясь в качестве врача в карцере блока № 11, он доносил, когда арестантский персонал помогал там заключенным. Позже Кравченко был переведен в подлагерь «Фюрстенгрубе» (Furstengrube) в Весоле, откуда его вновь собирались перевезти 18 сентября 1944 г. в Лейтмериц (Leitmeritz) (подлагерь Флоссенбурга). Тогда лагерфюрер подлагеря в Весоле по фамилии Шмидт предупредил о доносительской деятельности Кравченко заключенных-поляков, которые будто бы собирались его линчевать .

Транспорты в концлагерь Маутхаузен и общий баланс потерь

Пребывание в концлагере Аушвиц пережили большинство заключенных в нем бандеровцев, которые благодаря покровительству лагерного гестапо позже работали в привилегированных арестантских командах . К тому же они получали в больших количествах продовольственные посылки от Красного Креста . Также часть из них позже освободили из концлагеря Аушвиц, например Ярослав Рак обрел свободу 18 декабря 1944 г., а Николая Климишина , Степана Ленкавского и Льва Ребета освободили на следующий день — 19 декабря .
Несмотря на это, бандеровцы также понесли потери, особенно в первые месяцы их заключения в концлагере Аушвиц. К примеру, из 48 украинских националистов, привезенных из тюрьмы Монтелюпих 22 июля и 8 августа 1942 г., здесь погибли 16 человек .
Также более десяти бандеровцев умерли в Эбензее (куда попали из Маутхаузена после их эвакуации туда из Аушвица в январе 1945 г. ) от страшного голода, что свирепствовал в этом лагере весной 1945-го. Как вспоминает польский заключенный Ян Дзиопек (№ 5636): «Тогда ежедневно от голода умирали сотни заключенных. Крематорий не успевал сжигать тела, поэтому кучи трупов лежали под открытым небом» .
Из почти двухсот заключенных-бандеровцев в Аушвице, а после эвакуации — в Маутхаузене и Эбензее погибли в общей сложности более тридцати.

Вместо послесловия

Такова истинная картина пребывания бандеровцев в концлагере Аушвиц. Было их немного, что контрастирует как с численностью других категорий заключенных, так и с распространяемыми ныне заявлениями пробандеровских пропагандистов о массовой и «активной борьбе» ОУН на антинацистском фронте. Налицо особое отношение к ним со стороны лагерного начальства — их не травили газом, не расстреливали у «стены казней», не вешали перед строем, не уничтожали в качестве заложников. Они находились там на привилегированном положении, занимали отдельный блок, получали «блатные» должности и продуктовые посылки.
Да, некоторые из них погибли в концлагерях, однако соотношение умерших к общему числу заключенных бандеровцев также в несколько раз меньше по сравнению с другими категориями узников. При этом — будем откровенны — смерть их была вызвана исключительно «естественными лагерными» причинами: все-таки Аушвиц был лагерем смерти.
Что касается братьев Степана Бандеры, то к смерти Василия нацисты, по сути, не имеют никакого отношения — он погиб от рук заключенных поляков, отомстивших ему за «подвиги» брата Степана. Казалось бы, нацистская администрация вполне могла бы посмотреть на это сквозь пальцы — ан нет: проводится тщательное расследование, виновных выявляют и казнят, попутно репрессируется польская подпольная организация... И здесь опять-таки проявляется особое отношение... Да и Александру тяжелую лагерную жизнь устроили сами заключенные.
Также интересен факт освобождения некоторых украинских националистов из Аушвица в 1944-м. Иногда, особенно на начальном этапе, из лагеря освобождали заключенных «в воспитательных целях». Однако в то время как украинские националисты выходили на свободу, для советских военнопленных, евреев, поляков «выход» был один — через трубу крематория.
Перечень источников здесь: Перепост:

В лагерях украинцы показали себя как жестокая и фанатичная сила, - в отличие от других сообществ ГУЛАГа - способная на Поступок, обладали специфическими навыками существования в подполье, не останавливались перед убийствами, а главное - могли технически противостоять воровским группировкам, поскольку среди них были люди, осуждённые за политический бандитизм

В позиции и поведении группировок украинских националистов в лагерях прослеживалось сочетание двух мобилизующих факторов - «ненависть к Советской власти» и ненависть «вообще к русской национальности». Последнее могло сопровождаться тем, что «западники» старались приносить в жертву русских (Минеральный лагерь, март 1952-го), а в образе врага соединяли «русских, чекистов и секретное осведомление». Украинские националисты вели «рубиловку» таким образом, чтобы отвести подозрения в огульном антирусском терроре. В марте 1952 года из Минерального лагеря сообщали, что убийствам заключённых сопутствовало «распространение лживых слухов и всякого рода надписей», имевших целью создание общего мнения о них как о «негодяях и приближённых к администрации лагеря». Лишь после такой подготовки совершалось убийство намеченной жертвы.
Враждебное отношение к русским могло объединять обычно враждебные этнические группы. Например, летом 1952 года в Песчаном лагере отмечалось появление «группировки из числа заключённых кавказских и восточных национальностей, поддерживающих тесную связь с бандеровцами, враждебно относящимися к русским».

К началу 1950-х украинские националисты «навели порядок» в ГУЛАГе, поставив себя в лагерях как привилегированную верхушку. Но этим они не удовлетворились, и занялись подготовкой восстаний.
Весной 1952 года повстанческие настроения и действия были отмечены в Камышовом лагере, где бывшие члены ОУН, УПА и бандеровцы активно готовились к организации в лагере массовых беспорядков, нападению на охрану и освобождению из лагеря. Для этого западноукраинское подполье обладало достаточно разветвленной структурой. Был создан штаб, в который входили «служба безпеки», «служба техники», боевые группы и группы исполнителей террористических актов, политического воспитания и материального обеспечения.
Служба безпеки» была связана со старшими бараков и дневальными, вела систематическое наблюдение за заключёнными, выявляла среди них секретных сотрудников МВД и МГБ с целью их убийства. Заключённых, посещающих лагерную администрацию или вызываемых для допросов и опознаний, оуновцы запугивали, терроризировали и подвергали пыткам. Штабу через вольных работников удалось наладить нелегальную связь со ссыльными западными украинцами, проживавшими в ряде городов Кемеровской области.
Аналогичная информация поступила в июне 1952 года из Песчаного ИТЛ. Там подпольная бандеровская группа, возглавляемая заключёнными, имевшими «большой опыт по руководству украинскими националистами на воле», также создала руководящий центр и группы агитации, разведки и снабжения

По всему ГУЛАГу в 1952-53 годах поднималась волна восстаний зеков, руководство которых в основном осуществляли западные украинцы, литовцы, а также русские коллаборационисты (власовцы, полицаи и т.п.). Со смерть Сталина власть поняла, что единственный способ остановить восстание - это объявить амнистию заключённым, что и было сделано Берией в марте 1953 года. А в 1955 году были амнистированы и коллаборационисты - каратели, убийцы, воевавшие с немецким оружием в руках против советской власти. Советская власть в данном случае фактически сдалась перед угрозой тотального террора со стороны гитлеровских прислужников.

«Ночью бандеровцы вошли в барак и вывели двух бандитов. Те поняли, что их убьют». В конце 1940-х в лагерях ГУЛАГа вспыхнули так называемые «сучьи войны». В центре криминальных «разборок» оказались и украинские политузники — «бандеровцы».

«На воле я слышал о бандеровцах только черные слова, — пишет поэт Анатолий Бергер в мемуарах „Этап“. В 1969-1974 годах он отбывал наказание за „антисоветскую агитацию и пропаганду“ в Мордовии. — Вероятно, и такие слова нелживы: убийств и жестокости у них хватало. Но в лагере эти люди производили сильное впечатление. Лица у них были не такие, как у полицаев. Эти лица светились, дышали убежденностью и верой. Среди них не было стукачей. Сидя те же 25 лет, они сносили тяжкое наказание достойно. К евреям в лагере относились дружелюбно. Да и вообще среди бандеровцев было много людей образованных, знающих европейские языки. Они твердо верили в свое предназначение, в грядущую независимость Украины, в правоту своего дела».

Во время Великой Отечественной войны в Красную армию мобилизовали около миллиона заключенных. Пришлось брать оружие в руки и «ворам в законе» — хотя их «кодекс» запрещал любое сотрудничество с властью. Когда через несколько лет рецидивисты вернулись на «зону», начались проблемы с теми, кто ее не покидал. Так возникло деление на «чесняг» — тех, кто придерживался «воровского закона», и «сук» — предателей. В лагерях начались так называемые сучьи войны.

«А однажды с этапом в ту зону попал случайно вор, и его узнали враги, суки, — описывает автор воспоминаний „Четвертое измерение“ Авраам Шифрин. — Мы видели через колючую проволоку, как озверелая толпа сначала била его, а потом пыталась сжечь на костре. Несчастный кричал нам: „Мужики! Передайте людям, что я вором умер!“ Вся эта вакханалии шла под аккомпанемент стрельбы в воздух с вышек. Потом надзиратели забрали этого вора и унесли, но вряд ли он выжил».

Постоянные конфликты заставили руководство ГУЛАГа разграничить две уголовные группы. Сначала их разводили по разным камерам. Позже — даже по разным лагерям. Так, в БерЛАГе на Колыме «чесняги» отбывали наказание в основном на территории северного управления, «суки» — западного. На пересылках конвой спрашивал блатных, какой они «масти».

В конце 1940-х в лагерях появляется еще одна заметная группа — украинские политические заключенные, «бандеровцы».

«Они также отличались от всех, — вспоминает еврей Анатолий Радыгин в книге „Жизнь в мордовских концлагерях вблизи“. В 1974 ее издали в Мюнхене на украинском языке. — Когда вдруг к ковырявшейся массе подоходил мужчина подтянутый и аккуратный, спокойный и малословный, выбритый, в чистой рубашке и вычищенной обуви, в бережно разглаженной арестантской одежде, можно было почти без ошибки угадать его национальность, партийность и знамя, под которым он воевал».

Лагеря находились под полным контролем криминалитета. Часто под прикрытием администрации «воры» имели холодное оружие, которое направляли на разного рода «контру», в том числе и «бандеровцев».

«Большинство лагерного населения были западные украинки, в основном крестьянки, — пишет переводчик Майя Улановская в книге „История одной семьи“. — Эта, на первый взгляд, серая лагерная масса оставила о себе ярчайшее воспоминание. По всем лагере звенели их песни. Пели в бараках, пели на работе — если это была такая работа, как слюдяное производство, — пели хором, на несколько голосов. Эпические песни о казацкой славе, тоскливые — в неволе, в заброшенной семье, и бандеровские — всегда трагичные, о гибели в неравной борьбе».

«Воры в законе пытались держать в полном подчинении и остальных зэков, — пишет Валерий Ронкин в книге „На смену декабрю приходит январь“. — Коллега рассказывал и о том, как к ним в зону, где царил воровской закон, прислали большой этап бандеровцев. Те пошли к пахану и попробовали договориться с ворами, чтобы они не трогали политиков. Но на следующий день демонстративно был убит политический, не пожелавший делиться посылкой с ворами. После очередного убийства бандеровцы подожгли воровской барак, предварительно заколотив его двери. Выскакивавших из окон бросали обратно. С той поры воровская власть в зоне кончилась».

21 февраля 1948 года выходит постановление Совета Министров СССР, согласно которому для политзаключенных создают «особые лагеря»- «Особлаги». Их появление существенно изменило расклад сил. Здесь «бандеровцы» если и не составляли большинства, то могли образовывать большие сплоченные группы.

«Конфликты между враждующими лагерями „блатные“ — „суки“ были нам очень на руку, — вспоминает закарпатец Василий Рогач в воспоминаниях „Счастье в борьбе“. — После таких „разборок“ одних сажали в БУР (барак усиленного режима — А), других отправляли на этап. А в жилой зоне на некоторое время устанавливалось затишье — прекращались грабежи, кражи, опасные схватки. Позже мы даже старались провоцировать эти конфликты. И долгое время они нам удавались».

Рогач отбывал наказание в лагерях РечЛАГ вблизи Воркуты. Администрация решила завезти сюда две сотни уголовников, чтобы поставить на место «бандеровцев».

— Замолчать, стерва бандеровская! Скоро мы вам рога обломаем, — бросился авторитет Чернобров на украинца, который вечером играл на мандолине в бараке.

— Думать нечего — утром будет поздно. Целый барак освобождают, готовят для блатной швали, — решили его земляки после короткого совещания.

Через час Чернобров пошел в туалет и больше не вернулся. Когда утром привезли остальные «блатных», те узнали, что их «атамана» убили. Селиться в одном бараке с украинцами отказались. На следующий день их увезли в неизвестном направлении.

Мирослав Симчич, который отбывал наказание на шахте в Бутугычаке в 500 километрах к северу от Магадана, вспоминает: «В лагере администрация с помощью прихвостней бесчинствует, особенно достается каторжанам-украинцам от нарядчика Бубновского. Весь лагерь, огромная колонна невольников, стоит на разводе. Выкрикивают номера каторжан. Цимбалюк на свой номер вышел из колонны и направился к нарядчику. Не успел Бубновский опомниться, как лежал с расколотой головой. Цимбалюк отдал топор конвоиру и отправился в режимную часть за новыми 25 годами».

«Не знаю, где и как, а у нас это началось с приезда Дубовского этапа — в основном западных украинцев, ОУНовцев, — пишет о сопротивлении уголовникам Александр Солженицын в романе «Архипелаг ГУЛАГ». — Для всего этого движения они повсеместно сделали очень много, да они и стронул воз. Дубовский этап привёз к нам бациллу мятежа. Молодые, сильные ребята, взятые прямо с партизанской тропы, они в Дубовке огляделись, ужаснулись этой спячке и рабству — и потянулись к ножу.

Солженицын также ввел термин «рубиловка». Так назвал очищение лагерей от прислужников администрации — жестоких бригадиров и «секретных сотрудников». В СтепЛАГе в Казахстане она проходила в одно время — в 5.00, когда надзиратели только открывали бараки.

Узник СтепЛАГа Михаил Король описывает в книге «Одиссея разведчика»: «Ночью бандеровцы вошли в барак и вывели двух бандитов. Те поняли, что их убьют. Один убежал, а второго так покалечили, что он остался лежать на месте. А бандеровцы пошли на вахту и доложили: „Идите, подберите блатного. Мы его убили“. На следующий день руководителя бандеровцев арестовали, повели на вахту и в тюрьму. Бандеровцы догнали повозку и отбили своего».

«В этом жутком спорте ушам заключённых слышался подземный гонг справедливости», — добавляет Солженицын.

«Беспощадному террору МГБ противостояли, насколько возможно, только бандеровцы — украинские повстанцы Степана Бандеры, — вспоминает венгр Ирани Бела. — Несколько месяцев они вели себя очень тихо, а потом сориентировались и начали действовать. Они были хорошими рабочими и везде завоевывали доверие руководства лагеря и дружбу членов бригады. Всех поразила невиданная доселе серия убийств людей, которых подозревали в доносах на своих товарищей. Виновников не смогли поймать, и это смущало политофицера».

Хладнокровие, с которым происходило уничтожение «сексотов», сеяло страшную панику. Многие умоляли о помощи руководство. Просились в этап или клялись прекратить «черные дела».

Такая работа требовала большой внутренней дисциплины. Еврей Давид Цифринович-Таксер в книге «Страна Лимония» описывает, что повар-«бандеровец» боялся себе налить порцию гуще, чем другим. А украинец, который нес сахар на целую бригаду, не удержался и попробовал немного, был вынужден ходить от барака к бараку с табличкой «Я у своих товарищей украл сахар». От предложения надзирателей закрыть его в БУР — барак усиленного режима — украинцы отказались. В лагере они сами могли вершить судопроизводство.

«Бандеры, что на этом лагпункте заправляют, — пишет Цифринович-Таксер, — мало того, что своему Богу молятся, так организовали и для евреев, и для мусульман их праздники. Выставляют людей на шухере, чтоб предупреждать, если надзиратель поблизости».

В последующие десятилетия криминальный элемент с удивлением и часто с уважением воспринимал политических осужденных. Воин УПА Мирослав Симчич после отбытия 25 лет продолжал сидеть — теперь уже по статье «лагерный бандитизм». Свой очередной срок он отбывал среди уголовников: «Неожиданно для них и для себя я стал в камере „авторитетом“ для воров. Они часто спорили между собой, а меня, как тюремного „долгожителя“, просили рассудить».

События в Украине вызвали интерес к генезису местного национализма. Для его понимания лучше всего обратиться к опыту пребывания «бандеровцев» в ГУЛАГе в 1946-1955-е годы - среда, в которой есть «надрыв», лучше всего показывает структуру сообществ. В лагерях украинцы показали себя как жестокая и фанатичная сила, - в отличие от других сообществ ГУЛАГа - способная на Поступок.

О том, что из себя представляли украинские националистические сообщества в ГУЛАГе, писал архивист и историк Владимир Козлов («Общественные науки и современность», 2004, №6, стр. 122-136 - «Социум в неволе: конфликтная самоорганизация лагерного сообщества и кризис управления ГУЛАГом (конец 1920-х - начало 1950-х годов)».

«В бульоне «сучьей войны» и уголовного террора конца 1940-х - начала 1950-х шёл бурный процесс социального структурирования и самоорганизации заключенных. По частоте упоминания в документах вслед за «ворами» и «суками» шли этнические (этнополитические) группы и организации. Лидировали западные украинцы (украинские националисты, западники), «чечены» («кавказцы», «мусульмане»), им несколько уступали литовцы, некоторые группировки полностью или частично состояли из бывших власовцев.

В «сучьей войне» выделялись «кавказцы», вызвавшие столкновения с русскими заключёнными в Черногорскстрое в январе 1952-го, при работах в котловане Куйбышевской ГЭС (Кунеевский ИТЛ) в марте 1952 года, и др. Особенно активной и влиятельной группой политических заключенных стали украинские националисты.

В отличие от «врагов народа» 1930-х гг. они были свободны от комплекса вины перед «родным советским государством», не ограничивали себя рамками лагерной легальности, обладали специфическими навыками существования в подполье, не останавливались перед убийствами, а главное - могли технически противостоять воровским группировкам, поскольку среди них были люди, осуждённые за политический бандитизм.

Деятельность украинских националистов фактически застала оперативников врасплох. В справке руководства Песчаного ИТЛ отмечалось, что «оуновское подполье западных областей Украины устанавливает связь с семьями украинских националистов, бандитов и банд-пособников, выселенных в отдалённые районы Советского Союза, путем тайнописи и зашифрованной переписки, направляемой через почту, а также посылкой в места спецпоселения специальных курьеров и связников». Через курьеров и агентуру среди спецпоселенцев-украинцев зарубежным центрам ОУН и бандеровцев удавалось связываться с лагерным подпольем и даже координировать деятельность подпольных групп и организаций.

Оперативный отдел Песчаного ИТЛ считал, что «в качестве связников оуновско-бандеровского подполья между лаготделениями и с волей служит некоторая часть работников хозорганов, общающихся с заключенными по работе (шофера, технадзор и другие), а в ряде случаев деклассированный элемент, особенно, из женщин».

Эти действия в ряде случаев парализовали оперативно-чекистские аппараты. Старые агенты не приходили на явки, очевидцы убийств отказывались от показаний, а иногда просто не являлись на допросы, предпочитая дисциплинарное наказание смерти от рук националистов. «Западники» обычно отказывались идти на вербовку, либо «завербованные агенты, как жаловались оперативники, становились двурушниками » и сами совершали убийства агентов МВД и МГБ. В роли боевиков выступали заключённые оуновцы, приговоренные к 20-25 годам заключения, поскольку они не боялись получать дополнительные сроки наказания.

Отношения украинских националистов с другими национальными группами складывались по-разному. Когда в 1952 году группировка западных украинцев вела борьбу за власть и ресурсы в Камышлаге, она столкнулась с объединённым сопротивлением «чечен» и «сук». «Западники» попытались расколоть противников, постаравшись взять чеченцев под своё влияние.

Известны конфликты западных украинцев с прибалтийскими группировками. Но в конце 1952 года, к примеру, в Дальнем лагере литовская группировка действовала по указанию бывших бандеровцев и согласовывала с ними убийство заключенного эстонца из лагерной обслуги. В конце 1951 года признаки возможной консолидации западных украинцев и прибалтов были отмечены в Речлаге.

Иногда попытки бескровно разделить сферы влияния и договориться полюбовно заканчивались безрезультатно, и борьба за власть приводила к столкновениям и убийствам. В октябре 1951 года в Речной лагерь из Песчаного лагеря прибыли две враждовавшие группировки - западных украинцев, осужденных за оуновскую деятельность и участие в бандах УПА, и «чечен» (к которой примкнули заключенные азиатской и кавказской национальности, в свое время обиженные заключёнными «бандеровцами»). Обе группы стремились расставить своих людей на административно-хозяйственных должностях в лагере.

Вскоре выяснилось, что обе стороны признают лишь одну форму компромисса - безоговорочные уступки конкурента. В результате конфликт привел к кровавому столкновению. Руководитель чеченской группировки и его телохранитель были убиты. «Чечены», выполняя предсмертное желание вожака, «чтобы рядом с моим трупом лежало 20 трупов «бандеровцев», совершили ряд ответных убийств.

Враждебное отношение к русским могло объединять обычно враждебные этнические группы. Например, летом 1952 года в Песчаном лагере отмечалось появление «группировки из числа заключённых кавказских и восточных национальностей, поддерживающих тесную связь с бандеровцами, враждебно относящимися к русским».

Оперативники Минерального ИТЛ отмечали, что острие борьбы бывших оуновцев, составлявших до 60% населения лагеря, было направлено только против привилегированных «заключённых русской и других национальностей, используемых на работах в качестве лагерной администрации».

В свою очередь, русские заключённые отмечали, что украинцы всё-таки разбираются, кого убивать; что их террор направлен против стукачей . Украинские националисты вели «рубиловку» таким образом, чтобы отвести подозрения в огульном антирусском терроре. В марте 1952 года из Минерального лагеря сообщали, что убийствам заключённых сопутствовало «распространение лживых слухов и всякого рода надписей», имевших целью создание общего мнения о них как о «негодяях и приближённых к администрации лагеря». Лишь после такой подготовки совершалось убийство намеченной жертвы.

Отношения группировок заключенных в ГУЛАГе в известном смысле походили на отношения недружественных держав. Национализм не мешал обоюдовыгодным компромиссам. Абсолютных этнических границ не существовало в принципе, а взаимные пересечения и союзы вполне могли возникать не только на этнической, антирусской, но и на политической, антисоветской почве.

Когда в особом лагере №5 (Береговой) в конце 1951 года была раскрыта группа, готовившая групповой вооруженный побег, её руководителем оказался русский, осужденный за измену Родине во время войны на 25 лет, а среди его подельников - член подпольной организации украинских националистов, готовившей вооружённое восстание в случае нападения США на СССР.

В Степном лагере существовала группа, состоявшая из белорусско-украинских националистов, к которым примыкала группа заключенных из числа восточных украинцев и русских.

Весной 1952 года в Дубровлаге были отмечены попытки координировать действия русских и украинских политических заключенных. Авторитетный заключенный (русский), осужденный к 10 годам ИТЛ, пытался договориться с «западниками» о создании специальной группы для «систематического сообщения за пределы лагеря о положении заключённых», чтобы «помочь гражданам других стран распознать нашего «волка» и не дать им быть обманутыми».

Ожиданию «светлого праздника освобождения извне» (от США) сопутствовало широкое распространение повстанческих настроений. Практические выводы из международной обстановки прежде всего сделали украинские и (в меньшей степени, если судить по оперативным донесениям) литовские националисты.

В 1951-1952 годах среди украинцев-каторжан вовсю шли разговоры о кровавой мести коммунистам. Наиболее активная и решительная часть заключенных не только уповала на американцев, которые «придут и освободят нас из лагерей», но и призывала «поднять восстание в первые дни войны, чтобы самим освободиться из лагеря». «В район Воркуты, - говорили они, - достаточно выбросить один десант, а здесь в лагере мы должны быть готовы и в любую минуту двинуть лавину заключённых и каторжан на большевиков и стереть их с лица земли» .

В Дубравном лагере украинские националисты также распространяли «антисоветские провокационные слухи о близости войны англо-американского блока с Советским Союзом». Появлялись рукописные листовки антисоветско-повстанческого содержания с призывами к вооружённому восстанию заключенных», объединению в боевые группы «для вооружённого выступления и самоосвобождения, для борьбы совместно с американцами против советской власти».

Но «большая война» откладывалась. Среди радикальной части западноукраинского подполья можно было услышать: «Мы сами должны возглавить борьбу и соединившись с вольными и заключёнными других лагерей поднять восстание».

Весной 1952 года повстанческие настроения и действия были отмечены в Камышовом лагере, где бывшие члены ОУН, УПА и бандеровцы активно готовились к организации в лагере массовых беспорядков, нападению на охрану и освобождению из лагеря. Для этого западноукраинское подполье обладало достаточно разветвленной структурой. Был создан штаб, в который входили «служба безпеки», «служба техники», боевые группы и группы исполнителей террористических актов, политического воспитания и материального обеспечения.

«Служба безпеки» была связана со старшими бараков и дневальными, вела систематическое наблюдение за заключёнными, выявляла среди них секретных сотрудников МВД и МГБ с целью их убийства. Заключённых, посещающих лагерную администрацию или вызываемых для допросов и опознаний, оуновцы запугивали, терроризировали и подвергали пыткам. Штабу через вольных работников удалось наладить нелегальную связь со ссыльными западными украинцами, проживавшими в ряде городов Кемеровской области.

Аналогичная информация поступила в июне 1952 года из Песчаного ИТЛ. Там подпольная бандеровская группа, возглавляемая заключёнными, имевшими «большой опыт по руководству украинскими националистами на воле», также создала руководящий центр и группы агитации, разведки и снабжения.

Членов организации, дававших присягу и беспрекословно соблюдавших дисциплину, ориентировали не только на выявление и уничтожение агентуры МВД и МГБ, организацию вооружённых побегов с разоружением охраны, установление связи с националистическим подпольем на территории СССР и за кордоном. Стратегическая задача состояла в том, чтобы оторвать лагерное население от влияния администрации, идеологически и тактически подготовить его для «повстанческого выступления в удобном случае».

Новые стратегические цели, вытекавшие из надежды на втягивание СССР в третью мировую войну, сопровождались и изменениями в тактике заключённых. Подпольная группировка, прибывшая в поздней осенью 1951 года в Камышевлаг с этапом штрафников из Песчаного ИТЛ, не только немедленно начала обычную борьбу за власть и подготовку «рубиловки», но и стала инициатором одного из первых демонстративных и политически окрашенных протестных выступлений «западников». Беспорядки, начавшиеся «с массового пения националистических песен», вылились в организованное сопротивление целого барака службе надзора - препятствование водворению в изолятор трех заключённых, у которых обнаружили ножи.

«В лагерях выросли мощные, влиятельные, очень разнородные, обычно враждебные друг другу сообщества, группы и группировки. Они владели техникой контроля и манипулирования поведением «положительным контингентом». Если мы не установим твёрдого порядка, мы потеряем власть» , - резюмировал свое выступление в 1952 году на закрытом совещании министр МВД Круглов.

Но «наведение порядка» уже не помогало - по всему ГУЛАГу в 1952-53 годах поднималась волна восстаний зеков, руководство которых в основном осуществляли западные украинцы, литовцы, а также русские коллаборационисты (власовцы, полицаи и т.п.). Со смертью Сталина власть поняла, что единственный способ остановить восстание - это объявить амнистию заключённым, что и было сделано Берией в марте 1953 года. А в 1955 году были амнистированы и коллаборационисты - воевавшие с немецким оружием в руках против советской власти. Советская власть в данном случае фактически сдалась перед угрозой тотального террора со стороны єтой группі заключенніх.