Манса Муса: история правителя империи Мали, самого богатого человека в мире. Манса Муса: самый богатый человек в истории человечества

Манса Муса

Манса Муса, или Канку Муса (Канку, или Конго, было именем его матери), был, несомненно, самым прославленным царем Мали. Несмотря на это, в западносуданской устной традиции о нем меньше песен и преданий, чем о Сундиате, хотя последний и не был известен в Европе.

В арабских хрониках манса Муса и время его правления, особенно его хаджж в Мекку, освещены довольно хорошо. Наиболее надежные и чаще всего цитируемые хронисты – это Ибн Фадлаллах ал-Омари, Ибн Баттута и Ибн Халдун (Ал-Омари, который писал свою хронику в 1342-1346 гг., очевидно, сам не встречался с мансой Мусой; среди его информаторов был, видимо, шейх Абу Сайд Усман ад-Дуккали, который, как известно, прожил в Мали 35 лет. Ибн Баттута путешествовал по Мали в 1352-1353 гг., то есть спустя 15 лет после окончания правления мансы Мусы. Ибн Халдуна часто считают наиболее авторитетным источником по истории Мали. Он объездил Северную Африку и реконструировал царские генеалогии Мали так хорошо, что и сегодня хронология этой страны по большей части основана на его сведениях. Наиболее сведущими его информаторами о мансе Мусе были ал-Хаджж Йунус, переводчик (может быть, посол Египта в Мали), и ал-Му"амар Абу Абдаллах ибн Хадиджа ал-Куми, который встретился с мансой в Гадамесе и даже примкнул к его свите, когда царь возвращался из хаджжа. Ибн Халдун родился в Тунисе в 1332 г., то есть за пять лет до конца правления мансы Мусы. Его исторические произведения, которые считаются самыми выдающимися для того времени, он писал в Египте в 1387-1400 гг. – Прим. авт.).

Наиболее важные сведения о правлении мансы Мусы мы находим у его современников. Тем не менее время его правления датируется по-разному. Его начало чаще всего относят к 1312г., но об окончании у историков различные представления. По мнению большей их части, период власти мансы Мусы продолжался до 1337 г., но некоторые указывают 1332 г.

Время мансы Мусы обоснованно считается временем расцвета малийской империи. Важнейшей причиной распространения славы мансы Мусы за пределы Черной Африки, вплоть до Европы, был хаджж, который он совершил в Мекку в 1324 г. Историки единодушны в том, что манса Муса для того и совершил это путешествие, чтобы показать внешнему миру, и, прежде всего, арабским правителям побережья Средиземного моря, сколь богаты он и его страна. Несомненно, что черный царь, проделавший путешествие из далекой страны внутренней Африки через Сахару, произвел впечатление на народы и государей, через земли которых он шел. Его свита поражала своей численностью. По данным хроники «Тарих ал-Фатташ», в ней было 80 тысяч человек! (Хроника «Тарих ал-Фатташ» говорит не о 80, а о 8 тысячах человек в составе свиты мансы Мусы; но даже такое число представляется преувеличенным по крайней мере втрое в сравнении с обычным размером каравана через Сахару. – Прим. ред.)

Другая хроника, «Тарих ас-Судан», называет число на 20 тысяч меньше. Устная традиция повествует о 777 сотнях мужчин и 400 сотнях женщин. Поскольку царь знал, что путешествие с подобной свитой обойдется дорого, он взял с собой соответствующую дорожную казну: говорят, он вез тонны золота, частью в виде золотых посохов, частью золотым песком.

Хотя более или менее точные сведения о путешествии мансы Мусы можно получить из арабских хроник, устная традиция сохранила удивительные подробности об этом историческом событии.

Традиция, между прочим, упоминает по именам многих знаменитых людей из ближайшего окружения мансы Муссы (По фольклорным данным, к ближайшему окружению мансы Мусы принадлежали, между прочим, Тунку Магнума, любимый слуга жены мансы Мусы, Ниерибы Конде, женщина-рапсод, «сладкоголосая» Тунку Маниан, царские марабуты Кан Туре, Кан Кисе и гриот Сиримамбан; согласно Нианю, это был тот самый Сильман Бана, который, по данным хроники «Тарих ал-Фатташ», вел авангард в царском хаджже, и толмач Мамаду Куяте. – Прим. авт.). О снабжении каравана и расписании его передвижения имеются необычайно точные сведения.

Авангард под предводительством гриота Силмана Бана состоял, по преданиям, из 500 рабов, в личное снаряжение каждого из которых входил наряду с прочим золотой посох. С начала путешествия расстояние между этим авангардом и основной частью путешественников сильно растянулось: авангард уже входил в Томбукту, а царь еще пребывал в своем дворце. Дело было не в медлительности мансы Мусы, а в том, что некоторые из его советников убеждали его покинуть столицу в субботу, которая приходилась бы на двенадцатый день месяца, а такая суббота наступила лишь после девятимесячного ожидания. И другой день недели памятен в связи с путешествием мансы: в каждом городе, куда он прибывал в пятницу, он приказывал строить мечеть.

Собираясь в путь, манса Муса взимал со своего народа как деньги, так и съестные припасы. Но в пути он питался не только тем, что увез из родной страны. Хронисты рассказывают, что даже в центре Сахары царь лакомился свежей рыбой и овощами, которые получал благодаря хорошо налаженной почтовой службе. Но не трапезы царя были наибольшей роскошью во время его путешествия: больше фантазии проявляла в использовании своего положения жена мансы Ниериба Конде. Ее расточительные капризы упоминаются как в хрониках, так и в устной традиции.

Едучи долго по песчаной пустыне, Ниериба Конде в один прекрасный вечер заявила мужу, что страдает ужасным зудом и ей во что бы то ни стало надо выкупаться, причем предпочтительно в проточной воде. Несколько обескураженный неуместной просьбой царь вышел из своего шатра и пошел совещаться с фама – начальником группы. Мигом было разбужено 8700 человек царской прислуги, и они принялись копать бассейн для царственной супруги!

Согласно хронике, на следующее утро первые лучи солнца могли уже играть в воде этого бассейна, выкопанного среди песчаной пустыни. К общему восторгу, в нем были даже такие же водовороты, как в Нигере, о котором так мечтала царица. Водовороты возникали, когда в водоем лили воду из бурдюков.

Фама, выполнивший эту строительную задачу, сиял довольный и возносил славу Аллаху и царице. Возможно сильно преувеличивая, Махмуд Кати сообщает в «Тарих ал-Фатташ», что царица въехала в бассейн на спине мула и вместе с нею туда с восторженными криками бросились купаться 500 девушек ее свиты.

Устная традиция рассказывает об этом эпизоде несколько иначе, хотя и в ничуть не более достоверной форме: супруга мансы Мусы выкупалась не в бассейне, выкопанном людьми, а в озере, которое появилось по воле Аллаха в ответ на молитвы царя!

Манса Муса пересек Сахару, пройдя через соляные копи Таоденни, то есть через Валату, Туат и Тегаззу. Важнейшим местом остановки в пути был Каир, и именно оттуда распространились по всему миру рассказы о богатстве мансы Мусы. Как сообщает ал-Омари, даже через 12 лет после хаджжа в Каире хорошо помнили его щедрость.

«Этот человек волной излил свою щедрость на весь Каир. Во всем султанате не было ни одного придворного или другого чиновника, который не получил бы от него подарка золотом. Как славно он держал себя, какое достоинство, какая скромность!»

Манса Муса отличался воистину царским достоинством, хотя не умел ни читать, ни писать по-арабски и на советы всегда ходил с переводчиком. При каирском дворце мансу Мусу засыпали вопросами. Он успел рассказать египтянам и о плавании своего предшественника, и о границах своей земли, которые он несколько преувеличивал: он сказал, будто земля его столь огромна, что нужен целый год, чтобы пересечь ее. Он говорил также о ее золотых и медных приисках и о соседних народах. Когда один из придворных назвал его по ошибке царем Текрура, он несколько рассердился, сказав: «Текрур – это лишь часть моих владений».

И каирскому султану манса Муса сумел продемонстрировать свое достоинство: он отказался совершить челобитие. «Почему я должен делать так?» – рассердился он, но тут же проявил находчивость, с тем чтобы сохранить свой престиж и вместе с тем исполнить требования этикета. Оказавшись перед султаном, он коснулся лбом пола, но при этом воскликнул, что кланяется Аллаху, сотворившему его, и владыке мира.

Каирские купцы бесстыдно спекулировали на доброжелательности мансы Мусы и его свиты, их прямой неосведомленности: за товары, которые хотели приобрести малийцы, купцы заламывали непомерные цены, а те безропотно платили. Малийское золото, которое шло на покупку тканей, рабынь и певиц, подорвало экономику Каира, поскольку неожиданное его изобилие поколебало установившуюся систему цен. Ухудшились и отношения малийцев с каирцами, поскольку манса Муса в конце концов понял, что его и его спутников водят за нос.

Царская щедрость к добру не привела: деньги Мусы и деньги, накопленные поколениями его предшественников, кончились, и ему пришлось брать в долг у одного каирского купца. Тот, впрочем, ничего не имел против: доверие к черному царю в Каире было велико. Всего своего состояния манса Муса в Каире, однако, не растратил. И поныне в Мали живы предания о том, как манса Хадж Муса, то есть царь-паломник Муса, позже, в Мекке, покупал дома и земли для черных пилигримов.

Как по устным преданиям, так и по арабским хроникам, у мансы Мусы была репутация правоверного мусульманина. Но наряду с этим легенды из Диомы и Хаманы рассказывают, что по возвращении из Мекки он вез с собой 1444 фетиша (Число 1444 нельзя принимать буквально, это просто указание на большое количество. Оно повторяется и в других местах устной традиции Западного Судана, в частности в легендах о Сундиате.

Почти все цифры устной традиции, особенно большие, следует принимать условно. – Прим. авт.), а это значит, что он не полностью отказался от анимизма. Ниань, правда, подчеркивает, что «фетишами» могли быть и те священные книги, которые он во множестве приобрел в Каире и Мекке. Во всяком случае, есть основания верить, что, хотя манса Муса и был законопослушным мусульманином, большая часть малийского народа сумела сохранить своих анимистических богов. Рассказывается, что сын мансы Мусы в конце концов отказался от веры отца и вернулся к старым богам своего народа.

Согласно рассказу ал-Омари, манса Муса, у которого было войско из 100 тысяч пехоты и 10 тысяч всадников, ни на каком этапе не пытался начать священную войну против живущих на юге «неверных». Он, видимо, пришел к выводу, что мирное сосуществование с племенем дьялонке, стерегущим золотые россыпи, наилучшим образом обеспечивает непрерывность золотого потока.

И с племенами, живущими в зоне лесов тропических дождей, манса Муса вел выгодную торговлю, привозя оттуда в числе прочего орехи кола и пальмовое масло. Некоторые соседние страны, и прежде всего государство народа моси, занимавшее земли в излучине Нигера, могли бы, по всей вероятности, и дать должный отпор в случае, если бы манса Муса начал войну за веру.

Хотя манса Муса и придерживался веротерпимости, он видел в исламе важный фактор подъема уровня культуры народа. Арабские хронисты так превозносят стойкость мансы Мусы в вопросах веры, что историки считают это основанием полагать, что при нем учение Корана было обязательным в столице.

Манса Муса вернулся из Мекки в Мали в 1325 г. Обратный путь шел через Гадамес и Агадес. Царя, который, экономя носильщиков, путешествовал на спине верблюда, сопровождали учителя ислама, ученые и знатоки шариата. Человеком, который проводил в этом обществе многие часы, был уроженец Гранады, архитектор Абу Исхак, более известный под именем ас-Сахели.

Будучи на службе у мансы Мусы, он построил в Томбукту, который в этот блестящий период истории Мали стал важнейшим центром изучения ислама, мечети Джингеребер и Санкоре, а также мадугу – королевский дворец. Ас-Сахели положил начало новому стилю строительства в Западном Судане – «сахельскому», или «стилю мансы Мусы», от которого, правда, мало что уцелело, потому что войны, особенно в XVI в., погубили эти здания. Но несомненно, что ас-Сахели был первым в Западном Судане архитектором, который пользовался при строительстве обожженным кирпичом (Обожженный кирпич не получил широкого распространения в Западном Судане; для так называемого «суданского стиля» в архитектуре характерны как раз постройки из сырцового кирпича. – Прим. ред.).

Когда манса Муса еще только возвращался из Мекки, он получил известие, что его младший военачальник Сагаманджа завоевал город Гао – центр народа сонгай. Услышав это, царь изменил маршрут, чтобы ознакомиться со своими новыми владениями и укрепить там свое положение. В Гао в то время правила династия За, или Дья.

Чтобы заручиться верностью нового вассала, манса Муса забрал с собой двух сыновей дья Ассибоя – Али Колена и Сулеймана Нари (По более заслуживающим доверия сведениям, взятие заложниками Али Колена и Сулеймана Нари имело место полувеком раньше, около 1275 г., когда и был подчинен власти малийских правителей город Гао. – Прим. ред.).

Отправляясь в Мекку, манса Муса назначил регентом своего сына – мансу Магана. Согласно данным ал-Омари, манса Муса намеревался по возвращении домой отказаться от короны в пользу сына и вновь уехать в Мекку, чтобы жить поближе к святым местам ислама, но этот замысел остался неосуществленным, поскольку, согласно тому же ал-Омари, манса Муса умер прежде, чем успел отречься от престола.

Это краткое сообщение ал-Омари возбудило среди ученых много споров, так как находилось в противоречии с другими сведениями о кончине мансы Мусы. Обычно говорится, что царь вернулся из хаджжа в 1325 г. и, следовательно, он, согласно ал-Омари, умер в то же время (Сведения ал-Омари подкрепляют сообщение Ибн Халдуна, что манса Муса умер прежде, чем успел заплатить свои долги каирским купцам. Однако и это сообщение нельзя считать неоспоримым, так как Ибн Баттута и ал-Омари дают понять, что долг был все же уплачен. – Прим. авт.). Но Ибн Халдун со своей стороны утверждает, что манса Муса хотел установить контакт с султаном Феса в Марокко, Абу-л-Хасаном, чтобы поздравить его с победой в битве при Тлемсене, а так как битва произошла лишь в 1337 г., значит, манса Муса в это время был жив.

Но, отправив посланцев в Фес, манса Муса, видимо, скоро умер, ибо посланцы Абу-л-Хасана, которые отправились в Мали с ответным визитом, встретились уже не с Мусой, а с мансой Сулейманом (Ибн Халдун сообщает, что посланцы Абу-л-Хасана встретились с мансой Сулейманом, который был, по его мнению, сыном мансы Мусы. Это ошибка: манса Сулейман был братом, а не сыном мансы Мусы. Некоторые утверждают, что речь идет не о мансе Сулеймане, а о Магане, действительно сыне мансы Мусы, который царствовал после его смерти четыре года. Но более вероятным представляется, что хронист ошибся в определении родственных отношений, а не в имени царя, поэтому считается, что речь идет все же о мансе Сулеймане, а не о Магане. – Прим. авт.).

Между этими визитами, однако, прошло по меньшей мере пять лет, так как мансе Мусе наследовал его сын Маган, и только после четырех лет его правления царем стал брат Мусы – манса Сулейман, который и дал аудиенцию посланцам марокканского султана. Таким образом, упоминание ал-Омари о смерти мансы Мусы сразу после хаджжа недостоверно, и знаменитый царь Мали умер только в 1337 г.

Богатство Мали

Богатство Мали определялось тремя важнейшими факторами. Прежде всего, в стране находилась часть золотых копей Западного Судана, то есть они были под прямым контролем мансы Мусы. В этом решающее отличие Мали от древней Ганы – цари Ганы не имели прямого контроля за добычей золота. Во-вторых, манса Муса контролировал важнейшие караванные пути Западной Африки и взимал дополнительные пошлины с товаров, поступавших с побережья Средиземного моря. И, наконец, в годы правления мансы Мусы в Западном Судане царил мир. Отчасти это зависело от размеров войска Мали: у царя было 100 тысяч пехоты и 10 тысяч конницы. В то же время на мирную ситуацию влияла терпимость властелина, которую часто прославляют в хрониках. Манса Муса стремился сохранять хорошие отношения с малыми народами своей страны, особенно с теми, которые имели значение для экономики государства, а также с соседями, прежде всего с султанами Феса и Египта, которым он, как известно, посылал княжеские подарки, дабы сохранить мир. Даже присоединение к Мали территории Гао не нарушило спокойствия потому, что правитель Гао дья Ассибой, видимо, понял, что ему не удастся отразить войска мансы Мусы, и решил без кровопролития согласиться на уплату дани в знак своей вассальной зависимости.

Следствием контроля над торговыми путями было возникновение новых торговых центров в Мали. После поражения Ганы торговые центры переместились из Аудагоста и Кумби-Сале в Томбукту, Дженне и Гао. Томбукту был при этом не только торговым центром, но и средоточием мусульманского просвещения, что привлекало туда ученых мужей и исследователей даже из стран Средиземноморья.

О богатстве Мали во времена мансы Мусы имеются в высшей степени интересные сведения. Некоторые историки приводят даже весьма точные цифры, в частности Ниань пишет, ссылаясь на Р. Мони, что манса Муса собрал по своей стране для хаджжа 12 750 кг золота. Другие довольствуются более общими данными. Но, во всяком случае, исторически достоверно, что благодаря богатствам Мусы цена золота в Каире упала и потребовалось двенадцать лет, чтобы цены на золото в этом важнейшем торговом центре начали стабилизироваться.

Кое-что о богатстве Мали можно узнать из тех наиболее надежных сведений о жалованьях и ценах, которые дошли до нашего времени. По данным ал-Омари, при малийском дворе годовое жалованье придворных («достойных людей») составляло 50 тысяч мискалей, что эквивалентно 236 кг золота, если за основу подсчета взять наибольший размер мискаля – 4,729 г, а если брать его наименьший размер – 3,54 г, то это составит 177 кг. Какая бы из этих цифр ни была верной, ясно, что речь идет о весьма значительной сумме; сверх того многие высокопоставленные особы получали от государя лошадей, парадные одежды и земли.

Важно упоминание о лошадях, ибо в Западном Судане они особенно высоко ценились. Точных сведений о стоимости лошадей в те времена нет, но достаточно сравнительных данных, чтобы вычислить соотношение цен. По словам Раймона Мони, за одну покупаемую у португальцев лошадь платили от 7 до 15 рабов (рабов португальцы предпочитали золоту), а один взрослый раб стоил в Судане в XVI в. от 50 до 80 мискалей. Хотя цены относятся к разным векам, но если их рассматривать как ориентировочные, тогда можно подсчитать, что во времена мансы Мусы лошадь стоила от одного до двух с половиной килограммов золота. Если вспомнить, что в войске мансы Мусы было 10 тысяч всадников, легко представить, во что обходилось его содержание. Несомненно, что часть лошадей манса Муса получал в качестве дани от вассалов, но нередко за них приходилось платить дорогую цену – рабами или золотом.

Манса Муса был человечен по отношению к рабам. Только в авангарде во время хаджжа их было 500 человек, и, как говорят, он освобождал каждый день по одному рабу в знак своего милосердия. Это свидетельствует о том, что рабов было чрезвычайно много. В самом освобождении рабов, естественно, отражалось отношение царя к этому вопросу. Конечно, речь здесь шла о завоевании популярности, но ведь, с другой стороны, ничто не заставляло мансу Мусу делать это – положение африканских царей в их обществе было достаточно непререкаемым. Раздача наград, будь то золото, дорогие лошади или дарование свободы, была направлена в конечном итоге на поддержание всей государственной системы в целом. Поскольку Мали (как и Гана) не было однонациональной страной, единство государства необходимо было сохранять с помощью сильной государственной власти. В этом манса Муса преуспел больше, чем его преемники.

Невозможно точно определить, какую долю в организацию управления внес Сундиата и какую – Муса. Арабские хронисты склонны относить все заслуги в этом отношении на долю Мусы; историки нашего времени – в первую очередь африканские – склонны подчеркивать роль Сундиаты как создателя правительственной системы. Во всяком случае, манса Муса правил страной с помощью сети доверенных чиновников. Во главе земель стояли фарба, а городов и деревень – мокрифи. Все вместе они составляли систему центрального управления, в котором абсолютной властью пользовался царь. Манса Муса мог бы пользоваться властью по собственному произволу, столь бесспорным было его положение. Но следует помнить, что и африканское общество в те времена могло реагировать весьма действенно, если правитель начинал вести себя как слабоумный: "Халифа был быстро низвергнут, когда начал расстреливать из лука своих подданных", – даже самодержец не мог поступать столь произвольно.

Манса Муса восхищался стилем и блеском стран Средиземноморья, и это отражалось на его одежде, на украшении построек дворца и столицы. Ал-Омари пишет, что при дворе Мали носили на арабский манер тюрбаны и белоснежные одежды, сделанные весьма искусно из местных хлопчатобумажных тканей. Царь выделялся среди придворных своими пестрыми одеяниями, что, по мнению ал-Омари, свидетельствовало о его дурном вкусе: «Царское одеяние отличалось тем, что царь спускал на лоб конец тюрбанного полотнища и что его штаны были сшиты из 20 полос, никто другой не рискнул бы одеваться подобным образом».

Ал-Омари описывает трон Мансы: «Султан той страны сидит в своем дворце на большом помосте, по бокам которого расположены бивни слона… Его золотое оружие рядом… Позади него толпа сыновей царей его страны… Один из них держит шелковый зонт с золотыми навершием и птицей».

Совсем иной и, очевидно, фантастический портрет мансы Мусы нарисовал еврейский картограф с Майорки Абрахам Крескес, который в 1375 г. вычертил так называемую Каталонскую карту. Важно то, что на ней вообще изображен манса Муса, ведь внутренняя Африка не интересовала европейских картографов. Зато на карте Крескеса на месте Западного Судана нанесены местные названия, которые можно идентифицировать: Сигилмесса – Сиджилмаса; Геу-Геу – Гао-Гао, Гинея – Гвинея; Тенбух – Томбукту.

Манса Муса, правда, нарисован так примитивно, что трудно понять, как некоторые историки рискнули по этому рисунку строить предположения о том, как выглядел царь на самом деле. Он сидит на троне европейского типа, и по лицу скорее европеец, чем африканец, хотя пририсованная художником борода мешает разглядеть лицо. На голове царя не тюрбан, а золотая корона европейского типа. В правой руке у него держава, конечно золотая, а на левом плече лежит золотой скипетр. Эти золотые инсигнии власти позволяют понять, почему он вообще появился на карте: слухи о его богатстве достигли, следовательно, Европы или хотя бы Майорки 40 лет спустя после его смерти. Но одна действительно точная деталь на Каталонской карте все же есть: слева от царя Мали нарисован араб на верблюде: это купец, который, совершенно очевидно, едет к мансе Мусе для заключения торговой сделки.

Слабый правитель Маган I

Наследником мансы Мусы стал его сын Маган I, который, по общему мнению, был слабым правителем. Он умер, пробыв у власти всего четыре года. Время его правления – 1337-1341 гг. Устная традиция называет его Маган Сома Бурема Кейн (Имя означает: Маган Чародей Бурема Красивый. – Прим. авт.). Несмотря на краткость правления, Маган успел ослабить Мали. При нем сонгайские принцы Али Колен и Сулейман Нар, привезенные мансой Мусой (в качестве заложников), бежали в Гао. Манса Муса был мягкосердечен к ним: он назначил Али Колена, который проявил себя хорошим воином, начальником одного из подразделений малийского войска. Пользуясь своим положением, Али Колен запасся оружием для будущего восстания в Сонгай и, когда Маган пришел к власти, осуществил свой план – бежал с оружием в Гао и отказался от вассальной зависимости.

И другой удар в спину получил Маган: правитель (моро-наба) моси Насеге совершил грабительский набег на Томбукту (Грабительский поход моей на Томбукту иногда датируют 1335 г., но тогда приходится считать, что правление мансы Мусы окончилось в 1332 г. Поход же произошел, несомненно, при Мага-не. – Прим. авт.). Моей всегда противились распространению ислама в Западном Судане, хотя при мансе Мусе они не рисковали открыто подняться против Мали. Но сразу, как только в Мали сменился властитель, они двинулись в военный поход. Моси теснили Мали и позже, при более сильных властителях, чем Маган. В результате этот самый большой народ Верхней Вольты сумел удивительно хорошо сохранить свои культурные традиции в течение веков.

Когда Маган умер, его сын был еще ребенком и власть перешла к дяде Магана по отцу и брату мансы Мусы – Сулейману. Левцион довольно обоснованно предположил, что манса Муса оскорбил своего брата, намеренно или ненамеренно, сделав его во время хаджжа регентом своего сына, и что Сулейман никогда не поддерживал молодого государя, а напротив, только и ждал, чтобы самому взять власть.

Манса Сулейман взошел на престол довольно старым, однако сумел остановить распад государства. Он даже расширил границы Мали на восток, и в частности сделал вассалом вождя туарегов Таккеду.

Однако те сонгайские племена, центром которых было Гао, не удалось вновь подчинить Мали. Как и его брат, манса Сулейман стремился сохранить хорошие отношения с северными соседями. Известно, что он послал новому султану Феса – Абу Салиму – при поздравлении его с восшествием на престол роскошные подарки.

Ибн Баттута посещает Мали

Самую точную и, несомненно, достоверную картину Мали времен мансы Сулеймана дал Ибн Баттута, известный путешественник и космополит своего времени. Достоверность его отчетов подкрепляется тем, что он был опытным путешественником: до Западного Судана он побывал во многих краях, в том числе в Крыму, Индии, Самарканде, Китае и на Суматре. В Мали Ибн Баттута отправился с караваном, вышедшим из Сиджилмасы 18 февраля 1352 г., то есть через добрых десять лет после того, как манса Сулейман пришел к власти. (Обычно время правления мансы Сулеймана датируется 1341 -1360 гг.)

Из Сиджилмасы Ибн Баттута сообщал, что там во множестве растут прекрасные финики. Через 25 дней караван прибыл в Тегаззу (Личные имена и географические названия в данной главе те же, что употреблял Ибн Баттута, кроме тех случаев, когда можно с уверенностью пользоваться общепринятыми названиями. – Прим. авт.), «город, в котором нет ни культурных ценностей, ни природных богатств. Дома в Тегазе сложены из соляного камня, крыши – из верблюжьих шкур». В городе, по данным Ибн Баттуты, совсем не было деревьев, жили в нем только рабы, которые работали на соляных копях. Они питались финиками, доставляемыми из Сиджилмасы, верблюжатиной и просом, привозимым из «негритянских областей».

Арабский хронист подробно пишет о ценах на соль в Западном Судане: в Айвалатене (Валате) верблюжий вьюк соли стоил от 8 до 10 мискалей золота, а в «городе Мали» – 20-30, иногда даже 40 мискалей. Ибн Баттута рассказывает, что негры отламывают от соли маленькие кусочки и используют их как деньги. Хотя Тегаза и маленький городишко, там, согласно арабскому хронисту, бывает много купцов. Свое описание Ибн Баттута заканчивает так: «Провели в Тегаззе десять дней, томясь и скучая».

Из Тегаззы путь Ибн Баттуты лежал в вышеупомянутую Валату, что заняло два месяца. Валата, по мнению Ибн Баттуты, была форпостом негрского государства. Путешествуя через пустыню, арабский хронист хорошо изучил систему караванов. В начале пути он с несколькими караванщиками шел во главе каравана, но, когда один из них неожиданно исчез, Ибн Баттута перешел в конец, присоединившись к большинству. Поскольку путь через пустыню долог, караваны имеют обыкновение посылать вперед такшифов (вестников), чтобы заранее сообщить о приходе каравана на следующий этап. Тогда местные купцы выходят с водой навстречу каравану.

Ибн Баттута рассказывает, что такшифы часто пропадают в пустыне, так как там много демонов, которые сначала издеваются над гонцом, а потом убивают его. Труд проводника в пустыне осложняется и тем, что ветры без конца перемещают барханы с места на место. Ибн Баттута удивлялся, что их одноглазый проводник знал дорогу лучше, чем «простые смертные».

Из животных пустыни Ибн Баттута упоминает диких быков. Их нетрудно поймать, но караванщики не едят их мяса, так как оно вызывает жажду. Если же иногда ловят быка, то затем, чтобы найти в его желудке воду; некоторые караванщики пили ее с удовольствием. Кроме быков, автор пишет еще о змеях.

Прибыв в Валату, Ибн Баттута начал сожалеть, что вообще отправился в это путешествие. Негры показались ему необразованными и, казалось, не уважали должным образом «белого человека» (Говоря о «белых», Ибн Баттута имеет в виду арабов. – Прим. авт.). Его раздражал также начальник города фарба Хокайн (Хусейн), который говорил с путешественником через переводчика, что арабский космополит-вероятно, напрасно – считал знаком презрения. Тем не менее Ибн Баттута пробыл в Валате семь недель, и о нем там неплохо заботились. По случаю прибытия в город его, подобно другим гостям, пригласили на прием к наместнику Менша Джоу («Менша Джоу», точнее, манса-дьон, т. е. «раб правителя», в Валате сидел наместником доверенный раб мансы, что обеспечивало Мали эффективный контроль в одном из важнейших центров транссахарской торговли. – Прим. ред.). Об угощении на этом ужине араб, много путешествовавший и перепробовавший в своей жизни немало лакомств, не выразил восторга. «И ради этого нас пригласили сюда», – разочарованно комментировал он парадный ужин, который состоял из проса, меда и кислого молока. «Именно это негры считают великолепной трапезой на парадном приеме», – ответили ему.

Хотя Ибн Баттуте и не понравилось в Валате, он признал, что в городе есть и свои хорошие стороны. Несмотря на растущие пальмы, в городе было жарко, но одежды жителей, привозимые обычно из Египта, были красивы. И более всего его признание завоевали женщины, по большей части принадлежавшие к берберскому племени Месуфа. Они были, помимо того что очень красивы, также более одаренными и достойными уважения, чем мужчины. Много повидавшего араба удивляло также то, что супруги здесь, казалось, не ревновали друг друга. Его удивила и система наследования: наследство переходило к сыну сестры покойного, а не к его собственным детям (Речь идет об одном из важнейших и широко распространенных следов некогда существовавшей материнско-родовой организации: особо близких отношениях между индивидом и братом его матери, фактически выступающим в роли попечителя и воспитателя вместо родного отца. – Прим. ред.). Подобного обычая Ибн Баттута нигде более не встречал, кроме «малабарских индийцев».

Ибн Баттута подробно пишет о «друзьях» мужчин и женщин, состоящих в браке, то есть о внебрачных связях, и размышляет, как это можно соотнести с тем, что жители Валаты являются религиозными, регулярно читающими молитвы мусульманами.

От Валаты до «города Мали» было 24 дня пути, если ехать быстро. Ибн Баттута нанял проводника, хотя, по его собственным словам, мог отправиться в путь и в одиночку, так как дорога была ясна и здесь не нужно было бояться грабителей. Вдоль дороги росли огромные деревья, такие, что одно могло «дать тень целому каравану». Легкость путешествия очаровала его: не нужно было везти с собой ни еды, ни денег, достаточно было взять соль. Когда путешественник приходил в город, местные женщины сразу выставляли перед ним просо, кислое молоко, цыплят, рис, густую похлебку и бобовую муку. Ибн Баттута, однако, беспокоился, не вреден ли рис для здоровья белого человека.

Через 10 дней Ибн Баттута прибыл в деревню Дьягари, где были и белые и черные купцы. Затем Ибн Баттута с проводником пришли к большой реке, которая, по его мнению, могла быть Нилом. Конечно, это был Нигер, на что указывают географические комментарии хрониста, хотя не все перечисленные им названия возможно идентифицировать. Он прибыл к реке неподалеку от города Карсаху. Оттуда река спускалась к Кабаре, затем к Дьяге – оба этих пункта были подвластны султанам, вассалам царя Мали. Ибн Баттута добавляет, что жители Дьяги давно Уже приняли ислам, они благочестивы и стремятся к знаниям.

Из Дьяги река (здесь Ибн Баттута снова ошибочно именует ее Нилом) шла к Тонбукту (Томбукту) и в Гао-Гао (Гао) и в конце концов в Мули, которое было окраинной областью Мали. Далее река устремлялась в Юфи, одно из самых выдающихся, согласно Ибн Баттуте, государств Судана, властитель которого – один из могущественных султанов той страны. Ибн Баттута слышал, что еще ни один белый не возвращался из страны Юфи – черные убивали всех пришельцев.

В Карсаху арабский хронист видел крокодила. Прежде чем отправиться в Мали, Ибн Баттута написал о своем приезде одному тамошнему арабу и, прибыв на место, остановился у него «в белом квартале города». Сразу по приезде он ощутил гостеприимство горожан: ему дали съестных припасов более чем требовалось. Однако местная пища сыграла с ним злую шутку: через 10 дней по приезде Ибн Баттута вместе со своими сотрапезниками отведал каши кафи, после чего все заболели. Ибн Баттута потерял сознание во время утреннего намаза, а один из шести участников трапезы умер. Арабский хронист получил от одного египтянина рвотное средство, но все же проболел целых два месяца.

О царе Мали мансе Сулеймане Ибн Баттута пишет, что это был «скупой государь, от которого бессмысленно ждать достойного подарка». Манса Сулейман устроил тризну по случаю кончины фесского султана Абу-Хасана, в которой принял участие и Ибн Баттута. Однако он не сумел привлечь к себе внимание царя и получил от него лишь обычный приветственный подарок, а именно: три круглых хлебца, кусок жареной говядины и кислое молоко. Привыкший к гостеприимству сильных мира сего, знаменитый путешественник не скрывает своего разочарования: «Я рассмеялся и не мог не подивиться духовной бедности этих людей, скудости их ума, а также сомнительной чести, которую означал их жалкий подарок».

После этого подарка Ибн Баттута не получал от Сулеймана в течение двух месяцев «ровно ничего, хотя посещал приемы и приветствовал царя». В конце концов он попросил на приеме слова и заявил, что, живя в городе уже четыре месяца, он не получил еще ничего от царя. Он сказал, что побывал во всех концах светах, и спрашивает без обиняков, что ему сказать другим властителям о таком отношении. Когда манса Сулейман ответил, что он никогда прежде не видел Ибн Баттуту, друзья последнего напомнили, что он приветствовал царя и получил от него угощение. Инцидент принес желаемые результаты: Ибн Баттуте отвели дом и царь принял на себя заботу о его повседневных расходах. И когда позже Ибн Баттута покидал Мали, чтобы продолжить путешествие, царь даровал ему 100 дукатов.

Об аудиенц-зале царя – это было, очевидно, сооружение, построенное эс-Сахелем, – а также о церемониале приема Ибн Баттута сообщает подробные сведения. В какой-то мере убранство зала и формы приема были такими же, как и в Гане.

Высокий купольный зал имеет вход из дворца. К нему примыкает аудиенц-зал с тремя арочными окнами, деревянные конструкции которых обшиты листовым серебром. Под ними три других окна, с золотыми и медными пластинами. На окнах шерстяные занавеси, которые раздвигают, когда царь сидит в своем зале… Из дверей дворца выходят 300 рабов, одни с луками, другие с дротиками и щитами; одни садятся, другие остаются стоять. Едва царь займет свое место, три раба спешат позвать его приближенных. Прибывают старшие начальники, а также проповедники и знатоки закона; они садятся справа и слева перед вооруженной стражей.

Дуга же, переводчик, стоит в дверях в великолепной одежде из превосходного тончайшего шелка, на голове его тюрбан с каймою – черные очень искусны в свивании тюрбанов. На шее дуги висит меч в золотых ножнах, на ногах – сапоги со шпорами. В руках у него два дротика, один золотой, другой серебряный, а острия их из золота. Военачальники же, правители, паши или евнухи, люди из месуфа (торговцы – берберы и сараколе) сидят вне помещения совета на широкой площади, окруженной деревьями. Перед каждым начальником его воины с копьями и луками, рожками (рожки сделаны из бивней слона) и другими музыкальными инструментами, сделанными из тростника и тыкв. У каждого военачальника есть колчан, который он вешает между лопаток, а в руке держит лук и сидит верхом на лошади.

Переводчик был важным лицом при дворе мансы Сулеймана: все, кто хотел говорить с царем, должны были обращать свои слова к нему через переводчика. Иногда царь проводил аудиенцию и вне здания. Ибн Баттута описывает и эту церемонию.

Тогда под деревом сооружают возвышение, к которому ведут три ступени.

Оно называется ал-банби. Его покрывают шелком, кладут на него подушки, над ним поднимают балдахин, который напоминает шелковый шатер, на его вершине золотая птица размером с ястреба. Царь выходит из дворца через боковую дверь, в руке у него лук и на плече колчан.

На голове государя золотая шапочка, которая закреплена золотой тесьмой, над ней поднимаются концы длиной в шибр*, по форме напоминающие ножи.

Чаще всего он облачен в тунику из красной ворсистой европейской ткани, именуемой ал-мутанфас. Сзади него выходят 300 вооруженных рабов.

Перед государем выходят певцы, в руках у них золотые и серебряные свистки конборо (букв. «жаворонки»). Государь шествует медленно, с достоинством, порой даже останавливаясь. Когда он доходит до ал-банби, то останавливается и смотрит на своих помощников. Потом он медленно восходит на возвышение, как проповедник на кафедру. Когда он усядется, бьют барабаны, играют рога и трубы. После этого 300 рабов бегут на свои места.

Приводят двух коней под седлом и двух баранов и ставят на положенном месте.

Их задача – защищать царя от сглаза. Затем переводчик занимает свое место.

Подданные царя сидят на площади в тени деревьев.

*(Шибр – около 18 см. – Прим ред.)

По Ибн Баттуте, африканцы, более чем любой другой народ, выражают почтение и преданность своему государю. Они, например, в знак почтения снимают свою одежду и одеваются в лохмотья. Они подползают к царю на коленях и в молитвенной позе бьют локтями оземь. В ритуал входит также посыпание головы и спины песком, «совсем как при мытье водой». Ибн Баттута поражался, как пыль и песок не попадали подданным в глаза и не ослепляли их.

Арабский хронист принял также участие в торжестве жертвоприношения по случаю окончания поста. Малийцы, все в белом, собрались близ дворца мансы Сулеймана. Государь прибыл туда верхом. Перед ним шли судья, проповедник и знатоки закона, многократно возглашая: «Нет бога, кроме Аллаха, и бог всемогущ». Близ места молитвы стояла палатка, куда удалился султан, чтобы приготовиться к церемонии. Когда он вернулся на свое место и проповедник начал проповедь, переводчик стал переводить и объяснять ее малийцам на их языке. Проповедь состояла, по словам Ибн Баттуты, из предостережений, замечаний, восхвалений государя и призывов оказывать ему приличествующее его званию уважение.

В празднике принимали участие военачальники, чье снаряжение произвело впечатление на Ибн Баттуту. Несомненно, личное оружие командиров говорило о значительном богатстве: их луки и колчаны были украшены золотом и серебром, так же как и сабли, ножны и копья. Среди всей этой роскоши Ибн Баттута сделал весьма прозаическое наблюдение: около султана сидели четыре эмира, задачей которых было отгонять мух! Но наибольшее внимание Ибн Баттуты привлекал все же переводчик, об особом положении которого говорило то, что его сопровождала свита из четырех законных жен и около сотни наложниц и рабынь. Все они, по его словам, были одеты в золото и серебро.

Когда переводчик сел на свое место, которое было выше других, ему дали музыкальный инструмент из тростника и бубенцов (балафон), и он начал петь о военных успехах и славных деяниях государя. Жены пели вместе с ним, и им аккомпанировал оркестр рабов, игравших на тамбуринах. Оркестранты были одеты в красные туники и белые шапочки. После них выступала молодежь и дети – они танцевали и фехтовали на саблях. Затем наступил черед переводчика показать свое искусство, и он проделал такие упражнения с мечом, что манса Сулейман широким жестом подарил ему кошель с 20 мискалями золотого песка. Во время этой церемонии военачальники бряцали своими луками, выражая хвалу своему господину.

После переводчика на помост поднялись певцы (дьяли) в костюмах из перьев, в красных масках с большими клювами. «В этом смешном одеянии» они в песне призывали мансу Сулеймана к хорошим, смелым деяниям и щедрости: «И ранее на помосте этом восседал царь, выказывавший щедрость, и другой, который был смел. Смотри же, чтобы и ты сделал много хорошего, чтобы тебя помянули после твоей смерти!» По мнению Ибн Баттуты, пожелания были обоснованны, особенно в том, что касалось щедрости. Он не раз подчеркивал, что манса Сулейман был скуповат и подданные не любили его именно за это.

Согласно Ибн Баттуте, предшественники мансы Сулеймана – манса Маган (Маган I) и манса Муса – были «щедрыми и благожелательными». В подтверждение он приводит факт, что манса Муса в течение одного дня дал строителю Абу Исхак ас-Сахили (эс-Сахели) 4 тысячи дукатов. Он рассказывает также об Ибн Шейхе Али, который одолжил мансе Мусе в детстве 7? дукатов. Шейх напомнил о долге, когда Муса был уже царем. Манса Муса обратился к советникам, и те посоветовали ему выплатить Шейху 70 дукатов, и царь тут же выплатил кредитору не 70, а 700 дукатов. Эту историю подтвердил Ибн Баттуте сын Шейха, который был учителем Корана в Мали.

Хотя манса Муса был по сравнению с мансой Сулейманом восхитительно щедр, он не был, по словам Ибн Баттуты, чересчур доверчив, и его нелегко было провести. Фарба Мага, который сопровождал мансу во время хаджжа, рассказал хронисту историю с мусульманским судьей по имени Абу-л-Аббас.

Судья получил от мансы Мусы на хранение 4 тысячи дукатов. Когда они прибыли в Мему, судья заявил царю, что деньги у него украли. Манса Муса вызвал к себе правителя Мемы и повелел ему под страхом смерти разобраться в этом происшествии. Дело расследовали, но вора не нашли. В конце концов слуга судьи пришел к мансе Мусе и рассказал, что никто не крал денег – судья сам припрятал их. Манса Муса приказал слуге принести деньги, и когда удостоверился в том, что судья пытался обмануть его, то прогнал его прочь из Мали, в «землю язычников-людоедов». Через четыре года царь дозволил судье вернуться на родину. То, что судья остался жив, Ибн Баттута объясняет тем, что, по имеющимся сведениям, мясо белых людей не бывает достаточно вкусным (букв. «спелым»). «Черные любят мясо черных, только оно достаточно вкусное и сочное».

Ибн Баттута рассказывает также связанный с людоедами случай. К мансе Сулейману прибыла группа «негров-людоедов», манса будто бы подарил им по этому случаю женщину-служанку. Людоеды убили ее и съели, а затем, измазавшись ее кровью, явились перед мансой. Подобное гостеприимство мансы Сулеймана по отношению к людоедам объясняется тем, что их земли были богаты золотом. У людоедов были, видимо, хорошие отношения и с чужеземными купцами; Ибн Баттута рассказывает, что они были разодеты в шелка.

В своих рассказах Ибн Баттута попытался дать оценку малийцам и их обычаям. Положительными чертами негров, по его мнению, были следующие:

Малое число несправедливостей. Негры ненавидят несправедливость более, чем какой-либо другой народ.

Полная безопасность. Путнику не нужно бояться ни воров, ни грабителей.

Если белый (равно и араб) умирает здесь, то его имущество отдают на хранение доверенному лицу, пока за ним не прибудут ближние.

Регулярность молитв. Черные прилежно выполняют предписания ислама и следят, чтобы дети также следовали им.

Хорошие одеяния по пятницам. Если у черного всего одна одежда, он чистит ее перед началом молитв.

Прилежное заучивание Корана наизусть. (Ибн Баттута увидел в Мали молодого человека в оковах и спросил, не убийца ли это. Но ему ответили, что юноша закован лишь для того, чтобы усерднее учил Коран.)

Ибн Баттута отмечает следующие, достойные сожаления обычаи:

Служанки, наложницы и маленькие девочки появляются перед мужчинами нагими.

Во дворце царя женщины ходят нагими и с открытыми лицами.

В знак почтения черные посыпают себя пеплом и землей.

Гриоты, когда выступают со стихами, не проявляют к султану почтения.

Многие едят падаль – трупы собак и ослов.

Ибн Баттута пробыл в Мали при мансе Сулеймане восемь месяцев. Возвращался он в несколько этапов. Сначала он добрался на верблюде до Мемы, путешествуя в обществе купца по имени Абу Бакр. Потом на пироге отправился по реке через страну сонгаев. Верблюдом он воспользовался из экономии (которую в других людях, особенно в царях, Ибн Баттута не одобрял), так как лошадь обошлась бы ему в 100 дукатов. Проведя с месяц в Гао, Ибн Баттута присоединился к каравану, шедшему в Такедду, с которым отправляли, между прочим, 600 рабынь в Сиджильмасу и Фес.

В Сонгай Ибн Баттуте был подарен молодой раб, а в Такедде он купил себе рабыню, хотя они и стоили там дорого, так как жители этого торгового центра были, по его словам, богаты. Хорошо воспитанная рабыня, такая, какую купил себе Ибн Баттута, стоила 25 дукатов.

Говорят, что в отчетах Ибн Баттуты отражается типичное для арабов презрительное отношение к черным, но надо сказать, что он готов отдать должное африканцам, когда они того, по его мнению, заслуживают. И совершенно ясно, что много странствовавший араб не стал бы сравнивать малийский двор с другими, которые он повидал, если бы обстановка и этикет в Мали не были бы сопоставимы с другими дворами того времени, и вряд ли он так жаждал бы получить в Мали такое же уважительное обхождение, что и в других местах.

С исторической точки зрения стоит помнить, что при мансе Сулеймане Мали уже пережило эпоху своего расцвета. Начинали давать о себе знать и внутренние интриги, на что указывает случай, описанный Ибн Баттутой:

Во время моего пребывания произошло так, что султан разгневался на любимую жену, которая была дочерью его дяди по отцу. Ее звали Каса, что значит царица.

По суданским обычаям, она была соправительницей царя и ее имя упоминалось вместе с его именем. Государь заточил ее в тюрьму вместе с одним военачальником и взял на ее место другую жену, Бандью, которая не была царской крови.

В народе много говорили об этом и не одобряли поступок царя… В защиту Касы выступали и военачальники, и потому царь вызвал их в помещение совета, и переводчик сказал им от имени мансы: «Вы много говорите в защиту Касы, но она виновна в тяжком преступлении». Затем привели одну из невольниц Касы, с колодками на ногах и руках. Ей сказали: «Рассказывай все, что знаешь».

Рабыня рассказала, что Каса послала ее к Джаталю, двоюродному брату царя, который бежал от мансы в Канбурнй. Каса призывала его свергнуть с престола царя и сообщала ему, что она и вся армия готовы признать царем его. Когда военачальники услышали это, они сказали: «Действительно, это серьезное преступление, и она заслуживает смерти».

Таким образом, манса Сулейман вовремя узнал о существовании заговора и решительными действиями спас свое положение. Цари, которые становились у кормила власти в Мали после него, не всегда были столь удачливы: заговоры и распри из-за престолонаследия следовали одни за другими, и царская власть стала ослабевать. Вершина расцвета второго западносуданского золотого королевства безвозвратно миновала.

Средневековый король из династии Кейта считается самым богатым человеком в истории, «богаче, чем это возможно описать». В переводе на реалии 2012 года эксперты оценивали его состояние в $400 млрд, что поставило его на первое место в списке самых богатых людей мира.Как же все-таки жил и чем прославился африканец, обскакавший европейцев Ротшильдов и американца Рокфеллера. Вот некоторые подробности:

Солнечный король

Муса Кейта I стал правителем западно-африканской империи Мали в 1312 году. При коронации ему дали имя «Манса», что означает «король». В ту эпоху средневековая Европа переживала мрачный период голода, эпидемий и бесчисленных гражданских войн и междоусобных распрей. В африканских же королевствах светило солнце и дела шли хорошо.

Правитель золотых земель

Владения Мансы Мусы охватывали обширные территории современных Мавритании, Сенегала, Гамбии, Гвинеи, БуркинаФасо, Мали, Нигера, Нигерии и Чада. Земли изобиловали драгоценными природными ресурсами, в частности, золотом. Что было на руку любившему красивую жизнь королю.

Незабываемое путешествие

Остальному миру африканский правитель стал известен после совершенного им в 1324 году паломничества в Мекку. Путешествие длиной в 6500 км было отнюдь не экономкласса. Паломничество как акт аскетизма? Как бы не так!

«Караваны его простираются так далеко, как может видеть глаз», – делился наблюдением современник.

Сопровождали короля, по разным источникам, от 60 до 80 тыс человек свиты. К обеду в самом сердце бесплодной пустыни в шатер паломника вносились корзины со свежими фруктами и подносы с рыбой и морепродуктами на льду.

Вот что пишут в некоторых источника:

В 1324 г. (724 г. хиджры) король, или император Мали, страны в Черной Африке, в верховьях Нигера, пересек Сахару и прибыл в Каир, совершая паломничество в Мекку. На языке Мали - «малинке» - mansa означает «король», Муса (трансформированное Моисей) - мусульманское имя. Он не первый правитель Мали, совершающий паломничество в Мекку; по крайней мере два, может быть три его предшественника побывали там. Но паломничество Мансы Мусы произвело сенсацию.

Его сопровождала многочисленная свита. Арабские хронисты, которые, вероятно, несколько преувеличивают, говорят о 12 000 или даже 14 000 рабынь, одетых в бархат и йеменские шелка, которые несли багаж. Представьте себе трудности, с которыми столкнулся этот кортеж при переходе через пустыню. Но главное - он привез с собой то, что составляло богатство и славу его страны: 100 вьюков (80 по другому источнику) золотого песка, причем каждый вьюк был весом в три центнера.

Прибыв в Каир, он сделал султану подарок ценой в 150 000 динаров…

Чтобы не оставаться в долгу, последний отдарил его дворцом, лошадьми и верблюдами, а также предоставил эскорт для продолжения путешествия. Говорили, что он раздал так много золота, что цена на него в Каире упала… Манса Муса, выполнив свой религиозный долг, заблудился в пустыне Хиджаг, где на него напали бедуины. Но все же ему удалось вернуться в Каир. Он так растратил свои сокровища, что, чтобы совершить обратный путь, ему пришлось взять взаймы у купцов 50 000 динаров и продать подаренный дворец.

Когда в 1339 г. еврей с Мальорки А. Дульсер создал одну из первых карт, называемых «портуланами», он на ней поместил Мали и короля Мансу Мусу с отметкой о его золотом богатстве. Собрат предыдущего Абрахам Крескес в 1375 г. перекопировал карту на свой атлас. По их примеру на многочисленных картах конца средневековья помещают имя короля Мали, здесь его называют Гонго Муса (испорченное Канку Муса; Канку было именем его матери, так как в Мали того времени человека обычно называли по имени матери).

Золотой дождь

Во время остановки в Каире Манса Муса раздал беднякам так много золота, что это обрушило экономику страны на добрых десять лет: обильный приток золота обесценил его и способствовал невероятному росту цен.

Памятник рукотворный

Манса Муса любил не только золото, но и ислам. По одной из легенд король распорядился возводить новую мечеть каждую пятницу на том месте, где разобьют привал.

Попал в историю (и географию)

Нашумевшее путешествие поместило африканского правителя не только в анналы истории, но и в географию.

В буквальном смысле, его изображением была украшена одна из самых авторитетных карт Европы средних веков. На рисунке король, конечно же, держит в руках золотую монету. Очень большую золотую монету.

Что осталось

После двадцатипятилетнего правления Манса Муса умер в 1337 году. Место на троне занял его сын Маган I, и все пошло не так.

Сыну было далеко до отца не только по части шика, но и как политическому руководителю. После недолгого, хотя и запоминающегося, расцвета, империя Мали двигалась к закату. Окончательный крах наступил в 15 веке после появления у португальцев треугольного паруса и их прибытия в устье Гамбии. Смекалистые европейцы начали вывозить из Африки золото и рабов, и от былого великолепия континента остались лишь легенды.

Манса Муса I

Подписывайтесь на Квибл в Viber и Telegram , чтобы быть в курсе самых интересных событий.

Когда говорят о богатых людях, вы, скорее всего, думаете, о Билле Гейтсе, Рокфеллере, Уоррене Баффете, Карлосе Слиме или семье Ротшильдов. Но, по единогласному мнению историков, самым богатым человеком, когда-либо жившим, был мусульманский правитель Мали манса Муса.

Слово «манса» означает «король, правитель». Манса Муса правил Малийской империей в период с 1312 по 1337 гг. и привлек внимание европейцев и арабов после своего ставшего знаменитым хаджа (паломничества) в Мекку в 1324 году.

По современным оценкам, во время этого ритуального путешествия, пересекая многие страны, мансе Мусе выпало распорядиться 400 миллиардами долларов! По пути в Мекку он не скупился давать закят бедным и строить дома и мечети.

В те времена в состав Малийской империи входили такие государства, как Мавритания, Сенегал, Гамбия, Гвинея, Буркина-Фасо, Мали, Нигер, Нигерия и Чад. Эта огромная империя простиралась на две тысячи миль от Атлантического океана на западе до озера Чад на востоке.

Паломничество в Мекку

Вскоре после того, как Муса принял бразды правления после Абу Бакри II в 1312 году, он, как благочестивый мусульманин, начал приготовляться к паломничеству. За годы подготовки к хаджу манса Муса использовал полезные знания и ресурсы своей богатой земли. Малийские ученые помогали спланировать паломничество. Манса Муса был хорошо подготовлен и много знал о городах, через которые ему придется проложить свой путь в Мекку. По прошествии 12 лет он был готов.

В 1324 году манса Муса отправился в паломничество и взял с собой тысячи служащих (по некоторым данным около 60 000). С ними отправилось более 80 верблюдов, груженных 300 фунтами золота и другими необходимыми товарами. Путь им предстоял длиной более четырех тысяч километров.

В сопровождении мансы Мусы было 1200 рабов, и каждый нес золотое украшение. За время путешествия были сделаны остановки в египетских городах Александрии и Каире, где он привлек к себе огромный интерес арабов и европейцев. Передается, что по своей доброте и щедрости он отдал большую часть своего золота тем бедным, которых повстречал на улицах Каира и Александрии, а каждую пятницу в местах остановок он закладывал строительство мечети на протяжении всего пути до Мекки.

В то время его государство находилось на пике развития, поэтому и процессия была внушительной: Мусу сопровождали до 60 000 человек, а также стада верблюдов и других животных. Все вместе они везли несколько тонн золота, которое правитель щедро раздавал беднякам на всем пути до Мекки или обменивал на сувениры.

Последствия его щедрости давали о себе знать еще многие годы спустя в Египте, Мекке и Медине, так как все это привело к падению местных экономик из-за снижения цены на золото.

Вскоре манса Муса стал одним из самых известных людей в арабском мире и в Европе. О нем, африканском золотом короле, слагали рассказы и итальянские купцы, и египтяне. Все это принесло мансе Мусе такую славу, что он был особо отмечен на географических картах арабов и европейцев. Одна из таких карт хорошо сохранилась до настоящего времени - древняя итальянская карта.

Влияние его поездки

Возвращаясь домой, манса Муса взял с собой много арабских ученых, архитекторов и управляющих, чтобы они помогли ему построить знаменитые теперь исторические здания, которые находятся в городах Гао и Томбукту (Тимбукту). Томбукту стал известным научным, культурным и процветающим торговым городом в те годы. Город, в который люди из Европы, Азии и Северной Африки стремились попасть, чтобы учиться, заниматься торговлей и просто жить.

Томбукту́ - город на севере центральной части Мали, в 13 км к северу от реки Нигер. Томбукту достиг экономического расцвета в 1312-1337 гг. и был интеллектуальным и исламским духовным центром. Первые описания города были сделаны в 1353 году. Томбукту до сих являются важнейшим культурным наследием исламской цивилизации.

Забавная история: один из потомков пророка Мухаммада…

Забавная история: один из потомков пророка Мухаммада отправился в Томбукту, чтобы учить там малийских мусульман, но сам не прошел вступительные экзамены для обучения в медресе. Ему было сказано учиться еще три года, чтобы получить возможность стать студентом университета Томбукту.

Наследие арабских и андалузских архитекторов состоит из нескольких шедевров, таких как Джингереберская соборная мечеть, которая является частью университета Томбукту. Она является одной из частей трех медресе (Джингеребер, Санкоре и Сиди Яхья), входящих в состав университета и в список Всемирного наследия ЮНЕСКО.

Исламская наука получила огромный толчок к развитию благодаря поездке мансы Мусы, так как множество новых медресе и библиотек строились и росли вместе с исламским знанием. В то же время исламские лидеры и соседние королевства увеличили обмен торговли, стало доступно общение и обмен знаниями между учеными, вместе чаще стали встречаться и собраться поэты… Все это сделало Томбукту центром исламской духовности, знаний и торговли в Африке.

После смерти мансы Мусы в 1337 году мансой стал его сын Магхан. Но его правление длилось не так долго. Нападения со стороны Марокко и царства Сонгаи вскоре привело к крушению этого великого исламского королевства.

Интересный факт: манса Муса упоминается в компьютерной игре Civilization IV , е

В арабских хрониках манса Муса и время его правления, особенно его хаджж в Мекку, освещены довольно хорошо. Наиболее надежные и чаще всего цитируемые хронисты - это Ибн Фадлаллах ал-Омари, Ибн Баттута и Ибн Халдун.

Наиболее важные сведения о правлении мансы Мусы мы находим у его современников. Тем не менее время его правления датируется по-разному. Его начало чаще всего относят к 1312 г., но об окончании у историков различные представления. По мнению большей их части, период власти мансы Мусы продолжался до 1337 г., но некоторые указывают 1332 г.

Традиция, между прочим, упоминает по именам многих знаменитых людей из ближайшего окружения мансы Муссы. О снабжении каравана и расписании его передвижения имеются необычайно точные сведения.

Едучи долго по песчаной пустыне, Ниериба Конде в один прекрасный вечер заявила мужу, что страдает ужасным зудом и ей во что бы то ни стало надо выкупаться, причем предпочтительно в проточной воде. Несколько обескураженный неуместной просьбой царь вышел из своего шатра и пошел совещаться с фама - начальником группы. Мигом было разбужено 8700 человек царской прислуги, и они принялись копать бассейн для царственной супруги!

Манса Муса отличался воистину царским достоинством, хотя не умел ни читать, ни писать по-арабски и на советы всегда ходил с переводчиком. При каирском дворце мансу Мусу засыпали вопросами. Он успел рассказать египтянам и о плавании своего предшественника, и о границах своей земли, которые он несколько преувеличивал: он сказал, будто земля его столь огромна, что нужен целый год, чтобы пересечь ее. Он говорил также о ее золотых и медных приисках и о соседних народах. Когда один из придворных назвал его по ошибке царем Текрура, он несколько рассердился, сказав: «Текрур - это лишь часть моих владений».

И каирскому султану манса Муса сумел продемонстрировать свое достоинство: он отказался совершить челобитие. «Почему я должен делать так?» - рассердился он, но тут же проявил находчивость, с тем чтобы сохранить свой престиж и вместе с тем исполнить требования этикета. Оказавшись перед султаном, он коснулся лбом пола, но при этом воскликнул, что кланяется Аллаху, сотворившему его, и владыке мира.

Как по устным преданиям, так и по арабским хроникам, у мансы Мусы была репутация правоверного мусульманина. Но наряду с этим легенды из Диомы и Хаманы рассказывают, что по возвращении из Мекки он вез с собой 1444 фетиша, а это значит, что он не полностью отказался от анимизма. Ниань, правда, подчеркивает, что «фетишами» могли быть и те священные книги, которые он во множестве приобрел в Каире и Мекке. Во всяком случае, есть основания верить, что, хотя манса Муса и был законопослушным мусульманином, большая часть малийского народа сумела сохранить своих анимистических богов. Рассказывается, что сын мансы Мусы в конце концов отказался от веры отца и вернулся к старым богам своего народа.

Будучи на службе у мансы Мусы, он построил в Томбукту, который в этот блестящий период истории Мали стал важнейшим центром изучения ислама, мечети Джингеребер и Санкоре, а также мадугу - королевский дворец. Ас-Сахели положил начало новому стилю строительства в Западном Судане - «сахельскому», или «стилю мансы Мусы», от которого, правда, мало что уцелело, потому что войны, особенно в XVI в., погубили эти здания. Но несомненно, что ас-Сахели был первым в Западном Судане архитектором, который пользовался при строительстве обожженным кирпичом.

Когда манса Муса еще только возвращался из Мекки, он получил известие, что его младший военачальник Сагаманджа завоевал город Гао - центр народа сонгай. Услышав это, царь изменил маршрут, чтобы ознакомиться со своими новыми владениями и укрепить там свое положение. В Гао в то время правила династия За, или Дья.

Чтобы заручиться верностью нового вассала, манса Муса забрал с собой двух сыновей дья Ассибоя - Али Колена и Сулеймана Нари.

Отправляясь в Мекку, манса Муса назначил регентом своего сына - мансу Магана. Согласно данным ал-Омари, манса Муса намеревался по возвращении домой отказаться от короны в пользу сына и вновь уехать в Мекку, чтобы жить поближе к святым местам ислама, но этот замысел остался неосуществленным, поскольку, согласно тому же ал-Омари, манса Муса умер прежде, чем успел отречься от престола.

Между этими визитами, однако, прошло по меньшей мере пять лет, так как мансе Мусе наследовал его сын Маган, и только после четырех лет его правления царем стал брат Мусы - манса Сулейман, который и дал аудиенцию посланцам марокканского султана. Таким образом, упоминание ал-Омари о смерти мансы Мусы сразу после хаджжа недостоверно, и знаменитый царь Мали умер только в 1337 г.

При мансе Мусе, во времена наивысшего расцвета Мали, государство простиралось с востока на запад от лежащей в пустыне Тадмекки до побережья Атлантики, а на юге-до пояса влажных тропических лесов, то есть включало в себя территорию современных Сенегала, Гамбии, Гвинеи, Мавритании и Мали. Древнее Мали было в свое время самым могущественным государством Западной Африки. Богатство Мали определялось тремя важнейшими факторами. Прежде всего, в стране находилась часть золотых копей Западного Судана, то есть они были под прямым контролем мансы Мусы. В этом решающее отличие Мали от древней Ганы - цари Ганы не имели прямого контроля за добычей золота. Во-вторых, манса Муса контролировал важнейшие караванные пути Западной Африки и взимал дополнительные пошлины с товаров, поступавших с побережья Средиземного моря. И, наконец, в годы правления мансы Мусы в Западном Судане царил мир. Отчасти это зависело от размеров войска Мали: у царя было 100 тысяч пехоты и 10 тысяч конницы. В то же время на мирную ситуацию влияла терпимость властелина, которую часто прославляют в хрониках. Манса Муса стремился сохранять хорошие отношения с малыми народами своей страны, особенно с теми, которые имели значение для экономики государства, а также с соседями, прежде всего с султанами Феса и Египта, которым он, как известно, посылал княжеские подарки, дабы сохранить мир. Даже присоединение к Мали территории Гао не нарушило спокойствия потому, что правитель Гао дья Ассибой, видимо, понял, что ему не удастся отразить войска мансы Мусы, и решил без кровопролития согласиться на уплату дани в знак своей вассальной зависимости. Следствием контроля над торговыми путями было возникновение новых торговых центров в Мали. После поражения Ганы торговые центры переместились из Аудагоста и Кумби-Сале в Томбукту, Дженне и Гао. Томбукту был при этом не только торговым центром, но и средоточием мусульманского просвещения, что привлекало туда ученых мужей и исследователей даже из стран Средиземноморья. О богатстве Мали во времена мансы Мусы имеются в высшей степени интересные сведения. Некоторые историки приводят даже весьма точные цифры, в частности Ниань пишет, ссылаясь на Р. Мони, что манса Муса собрал по своей стране для хаджжа 12 750 кг золота. Другие довольствуются более общими данными. Но, во всяком случае, исторически достоверно, что благодаря богатствам Мусы цена золота в Каире упала и потребовалось двенадцать лет, чтобы цены на золото в этом важнейшем торговом центре начали стабилизироваться. Кое-что о богатстве Мали можно узнать из тех наиболее надежных сведений о жалованьях и ценах, которые дошли до нашего времени. По данным ал-Омари, при малийском дворе годовое жалованье придворных («достойных людей») составляло 50 тысяч мискалей, что эквивалентно 236 кг золота, если за основу подсчета взять наибольший размер мискаля - 4,729 г, а если брать его наименьший размер - 3,54 г, то это составит 177 кг. Какая бы из этих цифр ни была верной, ясно, что речь идет о весьма значительной сумме; сверх того многие высокопоставленные особы получали от государя лошадей, парадные одежды и земли. Важно упоминание о лошадях, ибо в Западном Судане они особенно высоко ценились. Точных сведений о стоимости лошадей в те времена нет, но достаточно сравнительных данных, чтобы вычислить соотношение цен. По словам Раймона Мони, за одну покупаемую у португальцев лошадь платили от 7 до 15 рабов (рабов португальцы предпочитали золоту), а один взрослый раб стоил в Судане в XVI в. от 50 до 80 мискалей. Хотя цены относятся к разным векам, но если их рассматривать как ориентировочные, тогда можно подсчитать, что во времена мансы Мусы лошадь стоила от одного до двух с половиной килограммов золота. Если вспомнить, что в войске мансы Мусы было 10 тысяч всадников, легко представить, во что обходилось его содержание. Несомненно, что часть лошадей манса Муса получал в качестве дани от вассалов, но нередко за них приходилось платить дорогую цену - рабами или золотом. Манса Муса был человечен по отношению к рабам. Только в авангарде во время хаджжа их было 500 человек, и, как говорят, он освобождал каждый день по одному рабу в знак своего милосердия. Это свидетельствует о том, что рабов было чрезвычайно много. В самом освобождении рабов, естественно, отражалось отношение царя к этому вопросу. Конечно, речь здесь шла о завоевании популярности, но ведь, с другой стороны, ничто не заставляло мансу Мусу делать это - положение африканских царей в их обществе было достаточно непререкаемым. Раздача наград, будь то золото, дорогие лошади или дарование свободы, была направлена в конечном итоге на поддержание всей государственной системы в целом. Поскольку Мали (как и Гана) не было однонациональной страной, единство государства необходимо было сохранять с помощью сильной государственной власти. В этом манса Муса преуспел больше, чем его преемники. Невозможно точно определить, какую долю в организацию управления внес Сундиата и какую - Муса. Арабские хронисты склонны относить все заслуги в этом отношении на долю Мусы; историки нашего времени - в первую очередь африканские - склонны подчеркивать роль Сундиаты как создателя правительственной системы. Во всяком случае, манса Муса правил страной с помощью сети доверенных чиновников. Во главе земель стояли фарба, а городов и деревень - мокрифи. Все вместе они составляли систему центрального управления, в котором абсолютной властью пользовался царь. Манса Муса мог бы пользоваться властью по собственному произволу, столь бесспорным было его положение. Но следует помнить, что и африканское общество в те времена могло реагировать весьма действенно, если правитель начинал вести себя как слабоумный: "Халифа был быстро низвергнут, когда начал расстреливать из лука своих подданных", - даже самодержец не мог поступать столь произвольно. Манса Муса восхищался стилем и блеском стран Средиземноморья, и это отражалось на его одежде, на украшении построек дворца и столицы. Ал-Омари пишет, что при дворе Мали носили на арабский манер тюрбаны и белоснежные одежды, сделанные весьма искусно из местных хлопчатобумажных тканей. Царь выделялся среди придворных своими пестрыми одеяниями, что, по мнению ал-Омари, свидетельствовало о его дурном вкусе: «Царское одеяние отличалось тем, что царь спускал на лоб конец тюрбанного полотнища и что его штаны были сшиты из 20 полос, никто другой не рискнул бы одеваться подобным образом». Ал-Омари описывает трон Мансы: «Султан той страны сидит в своем дворце на большом помосте, по бокам которого расположены бивни слона... Его золотое оружие рядом... Позади него толпа сыновей царей его страны... Один из них держит шелковый зонт с золотыми навершием и птицей». Совсем иной и, очевидно, фантастический портрет мансы Мусы нарисовал еврейский картограф с Майорки Абрахам Крескес, который в 1375 г. вычертил так называемую Каталонскую карту. Важно то, что на ней вообще изображен манса Муса, ведь внутренняя Африка не интересовала европейских картографов. Зато на карте Крескеса на месте Западного Судана нанесены местные названия, которые можно идентифицировать: Сигилмесса - Сиджилмаса; Геу-Геу - Гао-Гао, Гинея - Гвинея; Тенбух - Томбукту. Манса Муса, правда, нарисован так примитивно, что трудно понять, как некоторые историки рискнули по этому рисунку строить предположения о том, как выглядел царь на самом деле. Он сидит на троне европейского типа, и по лицу скорее европеец, чем африканец, хотя пририсованная художником борода мешает разглядеть лицо. На голове царя не тюрбан, а золотая корона европейского типа. В правой руке у него держава, конечно золотая, а на левом плече лежит золотой скипетр. Эти золотые инсигнии власти позволяют понять, почему он вообще появился на карте: слухи о его богатстве достигли, следовательно, Европы или хотя бы Майорки 40 лет спустя после его смерти. Но одна действительно точная деталь на Каталонской карте все же есть: слева от царя Мали нарисован араб на верблюде: это купец, который, совершенно очевидно, едет к мансе Мусе для заключения торговой сделки.