Муж сергей яковлевич эфрон. Сергей эфрон Мысли о возвращении в Россию

«… В его лице я рыцарству верна.

-Всем вам, кто жил и умирал без страху! —

Такие – в роковые времена –

Слагают стансы – и идут на плаху!»

Марина Цветаева «С.Э».

«Мы, научившиеся умирать и разучившиеся жить…должны… ожить и напитаться духом живым, обратившись к Родине, к России, к тому началу, что давало нам силы на смерть ….«С народом, за Родину!»

Сергей Эфрон «О добровольчестве»

70 лет назад, в конце лета или начале осени1 страшного 1941 года в Орле во внутренней тюрьме НКВД был расстрелян Сергей Яковлевич Эфрон… Поэт, писатель, актер, публицист, искусствовед, издатель, политический деятель, офицер, разведчик. Закончился земной путь человека, который сделал в жизни столько много разного, что споры о нем не прекращаются по сей день. При упоминании имени Сергея Эфрона обычно вспоминают, что он был мужем поэтессы Марины Цветаевой и что он был в Париже «советским шпионом»… Кличка «предателя» прочно прикрепилась к Эфрону. И это величайшая несправедливость по отношению к нему – искреннему и подлинному патриоту, который всей своей жизнью служил Родине так, как он считал нужным.

… Его жена – Марина Цветаева называла его «вечный доброволец». Это было действительно так. В годы первой мировой войны юный Эфрон, несмотря на слабое здоровье – он был болен туберкулезом — рвется на фронт. Любовь к Родине, «крепкое чувство России», как он скажет потом, захватывает все его существо, так что все остальное становится неважным. Его не берут и он устраивается в санитарный поезд, где от инфекций умирали также как от пуль на фронте, затем становится учащимся школы прапорщиков…

Узнав из газет о перевороте в Петрограде, Эфрон, находившийся в Москве, схватив оружие, мчится в полк и клянется отдать все за спасение Родины. Буквально клянется, первые белые добровольцы подписывали бумагу, что они отрекаются от всего – от семьи, от близких, от любимого дела, что спасение Родины для них главное. Пока большевики для Эфрона – враги. Так он писал об этом потом, уже в изгнании, в своих воспоминаниях: «Незабываемая осень 17-го года. Думаю, вряд ли в истории России был год страшнее. … по непередаваемому чувству распада, расползания, умирания, которое охватило нас всех. Десятки, потом сотни, впоследствии тысячи, с переполнившим душу «не могу», решили взять в руки меч. Это «не могу» и было истоком, основой нарождающегося добровольчества. - Не могу выносить зла, не могу видеть предательства, не могу соучаствовать, - лучше смерть. Зло олицетворялось большевиками».

Сергей Эфрон и Марина Цветаева

Действительно, те самые большевики, которые мечтали о поражении России в первой мировой войне, которые не скрывали, что хотят уничтожить все государства, все границы и все нации, которые заключили позорный мир с немцами, обкорнавший Россию, у власти. Казалось, закончилась история России, на месте былого русского государства – космополитический вертеп. И думалось, что единственный возможный поступок для русского российского патриота – борьба с большевиками.

Эфрон участвует в октябрьских боях в Москве, где погиб почти весь его полк и он сам лишь чудом спасся, затем бежит на юг России, вступает в добровольческую армию, участвует в знаменитом драматическом Ледовом походе, в обороне Крыма, получает тяжелое ранение. Его храбрость и авантюризм в хорошем смысле слова вошли в легенду — по поручению командования он нелегально отправляется в занятую большевиками Москву, чтоб вернуться оттуда с деньгами и людьми. Это была его идея, чтоб каждый город имел в добровольческой армии свое соединение – Московский полк, Тульский полк, Нижегородский полк. И ни минуты не сомневался, когда ему предложили приступить к исполнению им же придуманного плана, хотя понимал, что идет почти на верную гибель….

Это ему Цветаева посвятила свою книгу «Лебединый стан», ту самую, которую она читала революционным солдатам и матросам в Москве, надев его мундир юнкера и рискуя получить пулю за дерзость, граничащую с оскорблением… Это его образом навеяны знаменитые строки:

«Белая гвардия, путь твой высок:

Черному дулу - грудь и висок.

Божье да белое твое дело:

Белое тело твое - в песок.

Не лебедей это в небе стая:

Белогвардейская рать святая

Белым видением тает, тает…

Старого мира - последний сон:

Молодость - Доблесть - Вандея - Дон.»

Оказавшись в эмиграции Эфрон переживает духовный кризис. Он пересматривает свой взгляд на белое движение, признает, что наряду с благородством много в нем было и жестокого и мерзкого, наряду с Георгиями были и пьяные мародеры-садисты Жоржики. «Добрая воля к смерти» … тысячи и тысячи могил, оставшихся там, позади, в России, тысячи изувеченных инвалидов, рассеянных по всему миру, цепь подвигов и подвижничеств и… «белогвардейщина», контрразведки, погромы, расстрелы, сожженные деревни, грабежи, мародерства, взятки, пьянство, кокаин и пр., и пр. Где же правда? Кто же они или, вернее, кем были - героями-подвижниками или разбойниками-душегубами? Одни называют их «Георгиями», другие - «Жоржиками» — писал он в «Записках добровольца». И добавлял, что белая гвардия, воспетая его женой, тут же приобрела черную плоть, политиканов, контрразведчиков, помещиков и заводчиков, толпившимися за спинами героев-романтиков и только ждавшими, когда придет время, чтобы вернуть, урвать, пустить кровь… Они и сгубили белое дело, они оттолкнули от белых народ, они – безобразиями, расстрелами, мародерством добились того, что белые ордой покатились от Орла до Харькова, потом до Дона, потом до Крыма и Галлиполийских полей. И они – заправляют в эмиграции, выдавая себя за истинных патриотов и бескорыстных борцов большевизмом: ««Георгий» продвинул Добровольческую Армию до Орла, «Жоржик» разбил, разложил и оттянул ее до Крыма и дальше, «Георгий» похоронен в русских степях и полях, «положив душу свою за други своя», «Жоржик» жив, здравствует, политиканствует, проповедует злобу и мщение, источает хулу, брань и бешеную слюну, стреляет в Милюкова, убивает Набокова, кричит на всех перекрестках о долге, любви к Родине, национализме…».

Эфрон – студент философского факультета в Праге находит единомышленников, выпускает с ними журнал «Своими путями». Неожиданно он узнает, что эти его рассуждения перекликаются с идеями евразийства. Основатель евразийства князь Николай Сергеевич Трубецкой также писал в статье «Евразийство и белое движение»: «Мы признаем, что белое движение не удалось. Признаем, что виною этой неудачи были невоенные участники движения, — и к этим невоенным участникам белого движения, не сумевшим дать ему достойной его идеологии и организации управления, мы относимся резко отрицательно. Но тот благородный патриотический порыв, которым породил белое движение и которым жили лучшие представители этого движения, для нас бесконечно дорог. Даже более того, именно сознание того, что этот порыв не привел к желаемой цели, что героические усилия и жертвы бойцов белого движения оказались напрасными благодаря идеологической и практической беспомощности его невоенных участников, — это сознание и вызвало к жизни евразийство как стремление создать новую идеологию, более соответствующую по своему масштабу великой задаче преодоления коммунизма». Эфрон с головой отдается новому для него делу – строительства новой идеологии и новой партии для постсоветской России.

Все больше и больше к нему приходит осознание, что в революции тоже была своя правда. Еще в годы гражданской войны он понял – и с горечью писал об этом в «Записках добровольца» — что белое движение вовсе не было народным и что народ относился к белым в лучшем случае равнодушно, а когда белые, позабыв о своих высоких идеалах, увлеченные стихией братоубийственной войны, где нет и не может быть закона и морали, стали грабить, насиловать, мародерствовать и вовсе возненавидел их. Большевиков народ тоже не идеализировал и на их чрезвычайки и продотряды не раз и не два огрызался жестокими и кровавыми бунтами, но большевики были своими, не интеллигентами-романтиками, а рабочими, матросами, солдатами, и говорили они о понятном – не о конституции, федерализме и Учредительном собрании, а о хлебе, земле, мире и Советах, похожих на общинные сходы.

Эфрон приходит к выводу, что революция была неизбежна и нужна, что тот строй, который возводится теперь в СССР, гораздо национальнее, органичнее для России, чем либеральные республики с конституциями, о которых продолжала грезить эмиграция. И Эфрон примыкает к левому крылу евразийства – парижской группе, во главе которой стояли Сувчинский, Карсавин, Святополк-Мирский . Левое евразийство родилось из понимания того, что никакое внутреннее восстание, которое могло бы свергнуть Советскую власть, и на которое рассчитывали правые евразийцы, невозможно. Советская власть крепка, потому что нравится это кому-нибудь или нет, но она — власть народная. Марксизм с его пафосом активности и творчества затронул важнейшие струнки в душе русского народа. Более того, марксизм, который на Западе возник как атеистическая и материалистическая теория, при соприкосновении с русско-евразийской ментальностью вдруг пережил преображение, и наполнился религиозной энергией. Обращение Святой Руси в марксистскую веру совпало, по левым евразийцам, с концом эпохи материализма, которая длилась с 18 века и во время которой Запад, больше всех остальных цивилизаций преуспевший в прогрессе материалистической науки, вышел на позиции мирового лидера. В веке ХХ наступила новая эпоха веры, новое средневековье и России с присущей ей религиозной одаренностью суждено перенять у Запада эстафету лидерства, стать «новым Западом» (П. Сувчинский) для всех остальных стран. Но для этого нужна идеологическая революция в СССР, нужно наполнение коммунизма религиозным, христианским содержанием. Левые евразийцы мучительно искали эту формулу христианского социализма, нащупывая ее, например, в федоровстве, которое позволяло совместить социальное государство, индустриализацию и культурную революцию с учением Христа о спасении мира и человечества.

Эфрон отдает все силы левому евразийству, редактирует альманах «Версты», газету «Евразия». Но нежелание правых евразийцев – Савицкого, Трубецкого, Алексеева признать право на существование альтернативной, другой версии евразийства, бешеное озлобление эмиграции, которая увидела в просоветском курсе «Евразии» предательство сделали свое дело. Да и в самом СССР всерьез к левому евразийству не относились, в левых видели лишь удобных эмигрантов, ведущих просоветскую пропаганду, выгодную и нужную руководству СССР. Все это кончилось тем, что левое евразийство, так и не исчерпав своего идейного потенциала, сошло на нет. Его лидеры отошли от него. Эфрон также решает, что если уж быть со своей страной и со своим народом, то нужно принять и избранную этими страной и народом идеологию – марксистский коммунизм. В начале 1930-х годов он уже ничего не говорит и не пишет о евразийстве, он готов вернуться в СССР и просто стать лояльным советским гражданином, чтобы отдать все свои силы на строительство социализма. Он возглавляет «Союз за возвращение на Родину», переписывается с советскими гражданами, участвует в мероприятиях советского посольства во Франции, даже вербует добровольцев для войны в Испании на стороне республиканцев. Но работники советского посольства (те, для которых дипломатический статус лишь прикрытие иной деятельности), в ответ на запрос о гражданстве, прозрачно намекают Эфрону, что ему – бывшему белогвардейцу, с оружием в руках боровшемуся против Советской власти, нужно … искупить свою вину перед Советской властью и … стать агентом НКВД во Франции. Для бывшего офицера Эфрона работа в разведке – никакой не позор, это — достойная и важная работа во благо Родины. Уже в конце жизни он с гордостью скажет: «я – не шпион, я – советский разведчик». К тому же, чего скрывать, эпизод с нелегальной поездкой в Москву в гражданскую доказывает, что Эфрон по складу своего характера был склонен к приключениям и некоей театральности и поэтому роль разведчика ему, вероятно, нравилась. Он соглашается, хотя, конечно, понимает, что приобретет несмываемое клеймо предателя в глазах эмиграции, своих старых и уже бывших друзей.

Эфрон – разведчик – все тот же доброволец, человек чести, верный идеалу, ибо не деньги (положение его самого и его семьи и после вербовки остается отчаянно бедным, хотя и не таким беспросветно нищим, как в конце 1920-х), а желание послужить Отчизне привели его на это путь. И он все так же отчаянно, до безумия храбр. Ему поручают опасные задания – прикрытие похищения генерала Миллера, участие в операции по устранению агента-перебежчика Рейсса (причем, биографы заявляют, Эфроон по наивности своей сначала не предполагал, что Рейсса собираются убить..). Эфрон уже в мирное время, в чужой благополучной стране рискует свободой, а, может, и жизнью так же, как на Родине в гражданскую…

Сегодня Эфрону ставят в вину эту его деятельность. Но давайте вспомним: против кого она была направлена. Тот же генерал Миллер не был безобидной овечкой. Это был боевой генерал, возглавлявший дисциплинированную, хорошо выученную, спаянную идеологией антисоветизма организацию – РОВС, созданную еще Врангелем и состоявшую из офицеров — ветеранов белого движения. РОВС в отличие от других эмигрантских организаций, твердо стоял на позициях необходимости иностранной интервенции для свержения власти большевиков, вел переговоры с правительствами Запада на этот счет, имел тесные связи с иностранными разведками. Диверсанты из РОВС перебрасывались в СССР и осуществляли там террористические акты. Чуть позже, после нападения гитлеровской Германии на СССР руководство РОВС заявляло о поддержке Адольфа Гитлера и вермахта. В 1941 году один из руководителей РОВС в Германии белый генерал фон Лампе предложил Гитлеру использовать силы эмигрантских военных организаций. Нацисты, правда, не ответили: они не хотели, чтоб советское население восприняло все так, что с немецкими войсками возвращается старая власть и неохотно использовали белоэмигрантов. Однако члены РОВС по своему почину шли служить в германской армии и СС (на Балканах и на восточном фронте), работали на оккупированных территориях СССР переводчиками и чиновниками в административных органах, снабжали немцев пропагандистской продукцией на русском языке, преподавали на курсах для советских коллаборационистов.

Так что если бы советская разведка в 1930-х годах так успешно не боролась с головкой непримиримой белой военной эмиграции, нашей стране пришлось бы гораздо тяжелее в годы великой Отечественной войне. И оплакиваемый нашими новоявленными «белыми патриотами» генерал Миллер, аресту которого способствовал и Эфрон, хозяйничал бы в Орле при немецкой администрации, безжалостно расстреливая коммунистов и беспартийных…

В 1939 году в жизни Эфрона происходит новая катастрофа – провал. Эфрона отзывают в СССР. Вскоре туда прибывают и жена с сыном (Цветаева не разделяла идеалистических взглядов мужа и не хотела в ССР, но после того, как обнаружилась его «вторая жизнь» в эмиграции ее затравили и лишили средств к существованию). Сначала все было хорошо, Эфрон с семьей жил на даче. Но скорее вместо заслуженной тихой спокойной жизни, не говоря уже о наградах, которые Родина должна была ему вручить за тяжелую, изнурительную, страшную работу разведчика, Эфрон получил …. камеру в тюрьме и вздорное обвинение в сотрудничестве … с французской разведкой. Эфрон и тут не теряет присутствия духа и мужества. Его на Лубянке избивают, пытают, не дают спать, есть и пить, запугивают расстрелом и требуют, чтоб он подписал показания, свидетельствующие о том, что его жена – Марина Цветаева вела антисоветскую работу как агент иностранной разведки. Эфрон потрясен случившимся – меньше всего он, бежавший от французской разведки, которая пыталась арестовать его за шпионаж в пользу СССР, ожидал встретить такой прием на Родине, в стране, которую он считал светочем прогресса, идеализировал, защищал от эмигрантских нападок, отправил сюда свою дочь Ариадну (тоже, кстати, оказавшуюся в тюрьме по надуманному обвинению). К тому же Эфрон болен, у него постоянные сердечные приступы (о которых врачи регулярно предупреждают следователя Кузьминова – запомним презренное имя этого изверга, спокойно, в кабинетике, в полной безопасности истязавшего больного затравленного человека). Но Эфрон так и не подписал эти показания. После открытия архивов ФСБ исследователям стали доступны протоколы допросов. Везде рукой Эфрона написано: «моя жена – Марина Цветаева никакой антисоветской работы не вела. Она писала стихи и прозу». Или – запись о допросе, но протокола нет. Значит, били, но не подписал и протокол уничтожили….

Сергей Эфрон был обречен. Он слишком много знал о деятельности советской разведки за рубежом. Он нужен был НКВД во Франции, но совсем не нужен был в Советской России. Кроме того, началась война. Дивизии вермахта приближались к Москве, захватывая один город за другим. Нельзя было исключить вероятность, что уже к середине осени немцы возьмут Москву (вспомним, что по плану «Барбаросса» парад победы на Красной площади должен был состояться 7 ноября). Высокие чины из советских спецслужб отчаянно боялись, что Сергей Эфрон может оказаться в руках гестаповцев и что те окажутся удачливее (или многоопытнее) в выбивании показаний. А Эфрон, бывший одним из руководителей резидентуры НКВД во Франции, начиная с 1931 года, расскажет о работе парижской резидентуры.

Конец Сергея Эфрона был предрешен… Увы, таковы законы реальной политики. Разведки всех стран мира в подобных ситуациях поступали так. Не понимать это мог только безнадежный романтик, вечный доброволец, человек чести, рыцарь, неизвестно как попавший в ХХ век Сергей Эфрон…

… Большинство из тех, кто пишет об Эфроне обязательно упоминают о том, что свой конец он сам предрек в кино. Действительно, в 1929 году Эфрон, который вдруг увлекся кинематографией, снялся в немом фильме «Мадонна спальных вагонов», где сыграл белогвардейца, оказавшегося в большевистской тюрьме и приговоренного к расстрелу. Два дюжих солдата заходят в камеру. Эфрон пятится в угол, закрывает глаза руками, сопротивляется. Солдаты его бьют и тащат к выходу. Чем не пророчество о том, что произойдет через 21 год?

На самом деле перед нами, конечно, не более чем журналистская красивость. Нет сомнений в том, что Эфрон умирал не так, как его герой на киноэкране. Эфрон был измучен непрекращающимися допросами и избиениями. Он перенес инфаркт и постоянно испытывал боли в сердце. На почве тяжелого психического потрясения, усугубленного издевательствами, у него начались галлюцинации: он слышал голоса. Он пытался покончить с собой, но палачи и тюремные врачи не дали. На рубеже лета и осени 1941 года расстреливали уже не Сергея Эфрона, а полутруп, который и сам бы умер через пару месяцев. Вероятнее всего, Эфрон даже не понимал, что с ним происходит, и кто он такой, когда за ним пришла расстрельная команда. Жизнь, как всегда, оказалась страшнее и непригляднее кино.

Эфрон любил свою Родину, и когда она называлась Российская империя, и когда она стала называться СССР. Он готов был пострадать и умереть за нее — и пострадал и умер. Он был готов перенести за нее позор и поношения со стороны тех, кого уважал, с кем дружил, с кем рядом жил – и перенес. Он, сам того не желая, принес ей в жертву и тех, кого любил, больше самого себя – дочь и жену. Свой невыносимо трагический путь он прошел до конца.

И ему уже все равно – забудем мы о нем, будем его поносить или вспомним добрым словом за все, что он сделал для Родины, для всех нас. Это нужно не ему. Это нужно нам.

Рустем ВАХИТОВ

Летом 1939 года, после 17 лет эмиграции, Марина Цветаева вместе с сыном Георгием возвратилась в Советский Союз. Делала она это с большой неохотой, но здесь уже больше года жили ее муж Сергей Эфрон и их дочь Ариадна. Ничего не предвещало беды – семья воссоединилась в уютном бревенчатом доме в Болшеве: в их распоряжении были две комнаты, веранда и огромный сквер, где Цветаева собирала хворост для костра. Вскоре по-семейному отметили именины Цветаевой: муж подарил ей издание Эккермана «Разговоры с Гете в последние годы его жизни». Казалось, можно было бы и забыть про советскую действительность, вот только дом, в котором они жили, в народе звали дачей НКВД. И поселили их там не просто так.

Муж Цветаевой – Сергей Эфрон – с первых дней революции сражался против большевиков. Однако к 1920 году он разочаровался в Белом движении и эмигрировал во Францию. С начала 30-х годов он возглавлял в Париже «Союз возвращения на Родину», не скрывал своих симпатий к СССР и вскоре был завербован органами НКВД. За определенную помощь те обещали забыть его былые грехи перед советской властью и обустроить комфортное возвращение всей его семьи в Страну Советов. Сергей Эфрон успешно выполнил порученное ему задание НКВД. И вот – у всех новенькие советские паспорта, и вот – все вместе на даче в Болшеве. Не прошло и двух месяцев, как все рухнуло.

В конце августа 1939 года арестовали Ариадну Эфрон, в начале октября – и самого Сергея Эфрона. Их обвинили в шпионаже. Пытаясь вызволить мужа и дочь, с дачи НКВД Цветаева писала Лаврентию Берии: «Сергей Яковлевич Эфрон – сын известной народоволки Елизаветы Петровны Дурново и народовольца Якова Константиновича Эфрона. Детство Сергея Эфрона проходит в революционном доме, среди непрерывных обысков и арестов. Почти вся семья сидит…»

Сергей Эфрон родился в 1893 году. Родители его встретили друг друга в «Черном переделе» – народническом обществе, мечтающем разделить все земли России между крестьянами. После женитьбы отец Эфрона от революционных дел отошел – посвятил себя вскоре появившимся на свет пятерым детям. А вот мать, вступив в итоге в партию эсеров, почти не вылезала из тюрьмы. Освободившись после очередного ареста, она бежала за границу вместе с младшим сыном Константином. Сергей же остался в России с отцом. В 1909 году Яков Эфрон скоропостижно скончался. Пятнадцатилетний Сергей, страдающий туберкулезом, переселился к родственникам. И те не стали ему сообщать, что вскоре после смерти отца за границей повесился его брат Константин, а следом – покончила с собой и его мать. Сергей Эфрон узнает об этом много позже.

С Мариной Цветаевой он познакомился в Коктебеле – в доме Максимилиана Волошина в 1911 году. Как только Сергею исполнилось 18 лет, они обвенчались. Почти сразу родилась и их первая дочь Ариадна – любимица Цветаевой. Эфрон учился на историко-филологическом факультете Московского университета и зарабатывал на жизнь рассказами, которые выпускал в собственном издательстве «Оле-Лукойе». Там же выпускались и сборники стихов Марины Цветаевой. Талант жены Эфрон ценил высоко – не смел ни в чем ограничивать ее свободы, в том числе и в романах на стороне. Сначала Цветаева завела отношения с его родным братом Петром, а когда тот умер, влюбилась в переводчицу . Эфрон страдал молча, в итоге просто решив отправиться на фронт – шла Первая мировая война. Солдатом он так и не стал – отказали ввиду болезненности, но трудился медбратом в санитарном поезде и даже поступил в школу прапорщиков. Мечтал, что после – все же попадет на передовую. На фоне неудачного брака жизнь ему большой ценностью не казалась. Не спасало ситуацию даже рождение второй дочери Ирины.

И тут появился другой повод, чтобы взять оружие в руки. «Незабываемая осень 17-го года. Думаю, вряд ли в истории России был год страшнее по непередаваемому чувству распада, расползания, умирания, которое охватило нас всех», – вспоминал потом Эфрон в эмиграции. Узнав из газет о перевороте в Петрограде, Эфрон пытался отстоять самодержавие в октябрьских боях в Москве, а затем бежал на юг России, чтобы оборонять Крым. В Крыму был тяжело ранен. Получая о муже лишь обрывочные сведения, Цветаева писала ему: «Главное, главное, главное Вы, Вы сам, Вы с Вашим инстинктом самоистребления... Если Б-г сделает это чудо и оставит Вас в живых, я буду ходить за Вами, как собака!» Через 20 с лишним лет, перечитав эту запись в эмиграции, она дописала на полях перед отъездом в Москву: «Вот и пойду, как собака!..» При этом уезжать к мужу в Прагу, в которую он эмигрировал осенью 1920 года, Цветаева не спешила. На фоне безденежья и голода она отдала дочерей в приют – младшая вскоре там и умерла, – а сама продавала семейные вещи на рынке и писала стихи, декламируя их другим поэтам.

В 1922 году Цветаева все же приехала с дочерью Алей к Эфрону. Он к тому моменту поступил на философский факультет местного университета и, пересмотрев свои взгляды на Белое движение, стал выпускать с единомышленниками журнал «Свои пути». Однако радость от воссоединения с семьей тут же омрачилась новым романом Цветаевой на стороне – на этот раз ее выбор пал на близкого друга Эфрона, Константина Родзевича. В 1925 году у Цветаевой родился сын Георгий, и никто точно не знал, от кого он. Эфрон думал было развестись, но Цветаева впала в истерику. В итоге все вместе они переехали в Париж.

Во Франции Эфрон примкнул к левому крылу евразийского движения – наиболее лояльному к новой советской власти. Как потомственный народник, Эфрон теперь уверен: раз его народ выбрал эту власть, так тому и быть. На подъеме он включился в работу по выпуску близкого к евразийству журнала «Версты», потом – такого же по духу журнала «Евразия». Когда в 1929 году последний был закрыт, Эфрон тяжело заболел – обострился туберкулез. Цветаева насобирала среди эмигрантов деньги на его лечение – весь следующий год Эфрон провел в одном из альпийских санаториев. Считается, что именно там его завербовала советская агентура. Вернувшись из санатория бодрым и уверенным в себе, Эфрон возглавил «Союз за возвращение на Родину», призывавший воспользоваться объявленной в СССР амнистией для белогвардейцев. «С. Я. совсем ушел в Сов. Россию, ничего другого не видит, а в ней видит только то, что хочет», – писала в те годы Цветаева. По ее записям выходит, что где-то с 1935 года Эфрон начал активно агитировать всю семью за возвращение в СССР. Первой в Москву уехала дочь Ариадна.

Эфрон точно вербовал в Париже добровольцев для войны в Испании на стороне республиканцев. Но в чем еще заключалась его работа на НКВД – до конца неясно. Существует версия, что он был причастен к убийству бывшего советского разведчика Игнатия Рейсса. Отказавшись возвращаться в СССР в 1937 году, да еще и пригрозив в письме «отцу народов» разоблачениями, Рейсс подписал себе приговор. В операции по ликвидации Рейсса Эфрон, скорее всего, играл небольшую роль – о цели задания не знал, лишь исправно докладывал о перемещениях «предателя». Тем не менее имя Эфрона во французских газетах указывалось едва ли не первым в списке предполагаемых убийц Рейсса. Да и почти сразу после убийства Эфрон спешно отправился в Гавр, из которого отплыл в Ленинград.

После этих событий от Цветаевой в Париже отвернулись все. Плюс ее постоянно вызывали на допросы в полицию. Эфрон же, по ее словам, присылал из Союза «совершенно счастливые» письма, рассказывал, с каким удовольствием Ариадна работает в советском журнале на французском языке Revue de Moscou, и призывал приезжать с сыном. Цветаева не могла решиться на это почти два года – мучили дурные предчувствия.

После ареста дочери и мужа Цветаева напишет Берии: «Когда я 19 июня 1939 года, после почти двухлетней разлуки, вошла на дачу в Болшеве и его увидела, я увидела больного человека. О болезни его ни он, ни дочь мне не писали. Тяжелая сердечная болезнь, обнаружившаяся через полгода по приезде в Союз, вегетативный невроз. Я узнала, что он эти два года почти сплошь проболел, пролежал. Но с нашим приездом он ожил, за два первых месяца ни одного припадка, что доказывает, что его сердечная болезнь в большой мере была вызвана тоской по нам и страхом, что могущая быть война разлучит навек. Он стал ходить, стал мечтать о работе, без которой изныл, стал уже с кем-то из своего начальства сговариваться и ездить в город. Все говорили, что он действительно воскрес. И тут 27 августа арест дочери...»

Ариадна была арестована по подозрению в шпионаже. На протяжении месяца следователи не могли выбить из нее ничего. Но допросы по восемь часов в день, карцер, избиение и инсценировка расстрела сделали свое дело. Один из последних допросов вновь начинался словами: «Я просто решила вернуться на родину и не преследовала цели вести работу против СССР». Но заканчивался он совершенно другим: «Я признаю себя виновной в том, что с декабря 1936 года являюсь агентом французской разведки, от которой имела задание вести в СССР шпионскую работу. Не желая скрывать чего-либо от следствия, должна сообщить и то, что мой отец Эфрон Сергей Яковлевич, так же, как и я, является агентом французской разведки...» Позднее она откажется от этих показаний, но это уже не будет иметь никакого значения.

Сергей Эфрон был осужден Военной коллегией Верховного суда СССР 6 августа 1941 года по ст. 58-1-а УК РСФСР «Измена Родине». В своём последнем слове заявил: «Я не был шпионом, я был честным агентом советской разведки». Сергей Эфрон был расстрелян 16 октября 1941 года, реабилитирован в 1956 году. О том, что отец расстрелян, а мать покончила с собой в эвакуации в Елабуге, Ариадна узнала в письме от брата, отбывая в тюрьме восьмилетний срок за шпионаж. Увидеться с Ариадне было уже не суждено, он погиб на фронте в 44-м.

Литератор и публицист Сергей Эфрон больше всего известен как муж Марины Цветаевой. Он был заметной фигурой в русской эмиграции. Одним из самых спорных моментов биографии писателя являлось его сотрудничество с советскими спецслужбами.

Детство и юность

Сергей родился 16 октября 1893 года. Родители ребенка были народовольцами и умерли, когда он был совсем юным. Несмотря на семейные драмы, сирота закончил учебу в знаменитой и популярной Поливановской гимназии в Москве. После этого молодой человек поступил на филологический факультет МГУ. Именно там Сергей Эфрон сблизился с революционерами и сам стал членом подполья.

В 1911 году в крымском Коктебеле он познакомился с Мариной Цветаевой. У пары завязался роман. В январе 1912 года они сыграли свадьбу, а еще через несколько месяцев у них родилась дочь Ариадна.

Первая мировая война

Размеренная и спокойная жизнь Эфрона закончилась с наступлением Первой мировой войны. Как и многие ровесники, он захотел отправиться на фронт. В первый год войны в стране был бурный всплеск патриотических настроений, который перекрывал даже нелюбовь «прогрессивной общественности» к царю Николаю.

Сначала Сергей Эфрон был зачислен братом милосердия в санитарный поезд. Однако было бы неправильно думать, что он мечтал о медицинской карьере. В 1917 году молодой человек окончил юнкерское училище. К тому времени уже произошла февральская революция, и на подходе был большевистский переворот. Армия, воюющая на фронте против Германии, была деморализована. На этом фоне Сергей Эфрон остался в Москве.

В "белом" движении

С самого начала Гражданской войны Эфрон был против большевиков. Будучи в Москве, он застал вооруженное восстание сторонников "красных". В начале ноября город оказался в руках Советов. Противникам коммунистов пришлось бежать в другие регионы. Эфрон Сергей отправился на юг, где присоединился к только начавшим формироваться Вооруженным Силам Юга России (ВСЮР).

Новоиспеченный офицер три года не покидал окопов. Он дважды получал ранения, но оставался в строю. Эфрон Сергей Яковлевич участвовал в который стал одной из самых славных страниц в истории "белого" движения. Писатель боролся с большевиками до конца, вплоть до отступления в Крым. Оттуда Эфрон эвакуировался сначала в Константинополь, а потом - в Прагу.

Туда к нему переезжает Марина Цветаева. Супруги не виделись больше трех лет, пока шла Гражданская война. Они уехали в Париж, где занялись активной литературной деятельностью. Цветаева продолжала публиковать сборники стихов. Эфрон в Европе написал яркие и подробные мемуары «Записки добровольца».

В эмиграции

Оценив все свое прошлое, бывший противник Советской власти разочаровался в "белом" движении. Письма Сергея Эфрона того времени показывают эволюцию его взглядов. В середине 20-х годов он присоединился к кружку евразийцев. Это было молодое философское течение, образовавшееся в среде

Сторонники евразийства считали, что Россия в культурном и цивилизационном плане является наследницей степных орд Востока (в первую очередь монгольских кочевников). Эта точка зрения стала крайне популярной у интеллигенции в изгнании. Сказывалось разочарование как в старом царском режиме, так и в новой Советской власти.

Сотрудник НКВД

Большую часть своего пребывания в эмиграции Эфрон зарабатывал себе на жизнь публикациями в газетах. В начале 30-х годов он вступил в масонскую ложу. Еще важнее стало его сотрудничество с "Союзом возвращения на родину". Подобные организации создавались Советской властью для того, чтобы наладить связь с эмигрантами, желавшими вновь оказаться в родной стране.

Именно тогда, как считают биографы и историки, писатель стал агентом НКВД. У советских спецслужб было множество вербовщиков в разных странах. Одним из них и был Сергей Эфрон. Фото в его личном деле в НКВД имело подпись «Андреев». Таков был его

За несколько лет сотрудничества с НКВД Эфрон помог перевербовать десятки членов "белого" движения в эмиграции. Некоторые из них становились убийцами нежелательных для СССР лиц в Европе. В годы Эфрон занимался переброской за Пиренеи советских агентов, которые потом вступали в интернациональные бригады.

Возвращение на родину

Почти для всех "белых", начавших сотрудничать с СССР, это решение оказывалось роковым. Не стал исключением и Сергей Эфрон. Биография публициста полна эпизодов, когда он был на крючке у французской полиции. В конце концов, его заподозрили в причастности к политическому убийству Игнатия Рейсса. Этот человек был бывшим агентом советских спецслужб и профессиональным разведчиком. В 30-е годы он сбежал от НКВД, стал невозвращенцем во Франции и открыто выступал с критикой сталинизма. Правоохранительные органы заподозрили Эфрона в организации убийства этого человека.

Так, в 1937 году Эфрону пришлось бежать из Европы. Он вернулся в Советский Союз, где его приняли с демонстративным гостеприимством - выдали казенную квартиру и дали жалование. Вскоре к Эфрону из эмиграции вернулась жена Марина Цветаева. До сих пор ведутся споры, знала ли она о двойной жизни мужа. Ни в одном из своих писем она не упоминала о своих подозрениях. Однако сложно поверить в то, что люди, прожившие много лет бок о бок, плохо себе представляли жизнь друг друга.

При этом следует отметить, что после убийства Рейсса Цветаева тоже оказалась под следствием. Однако не удалось найти никаких улик, доказывавших ее причастие к убийству. Это позволило поэтессе спокойной вернуться в Советский Союз к мужу.

Арест и расстрел

В конце 30-х годов в СССР в самом разгаре был Большой Террор, когда жертвами НКВД становились все подряд - от мнимых предателей в спецслужбах и офицеров армии до случайных граждан, на которых был написан донос. Поэтому судьба Эфрона, обладавшего неоднозначной биографией, была предрешена еще в тот день, когда он на пароме вернулся из Европы в Ленинград.

Первой была арестована его дочь Ариадна (она выживет). Следующим в застенках оказался сам глава семейства. Это произошло в 1939 году. Следствие шло довольно долго. Возможно, органы держали его в заточении до лучших времен, когда стало бы необходимо выполнять разнарядки по расстрелам. Летом 1941 года Эфрон был приговорен к смертной казни. Он был расстрелян 16 октября. В те дни Москва переживала спешную эвакуацию из-за приближения нацистских войск.

Марина Цветаева как известная писательница была перевезена в Елабугу (в Татарстан). Там 31 августа (еще до расстрела мужа) она покончила с собой.

Литературное наследие Эфрона (письма, мемуары, беллетристика) было издано уже после распада Советского Союза. Его книги стали ярким свидетельством сложной и противоречивой эпохи.

20 ноября 2014, 15:00

Я готовила этот пост недели 3!!! Очень хотелось уделить внимание прекрасной талантливой половине отечественной литературы. К тому же тогда на Сплетнике было много статей и постов и феминизме, в комментариях тоже проскакивала эта тема, хотела идти в ногу со временем))) Сначала подумала об Анне Ахматовой, потому что очень ее люблю. Начала копаться - боже, сколько информации! Получился бы не пост, а курсовая об Ахматовой))) Но, кончено, с постом о Цветаевой тоже всё не просто, потому что многие факты связаны с ее психологическим состоянием, которое не понять, не углубляясь в биографию. И, честно говоря, Цветаева - точно не пой писатель! Из биографии представляю, к какому типу людей она относилась, и знаю, что такие люди меня слегка, скажем так, раздражают. Поэтому откладывала, откладывала - но... надо, Федя, НАДО! Надо продолжать!

♦♦♦ Марина Ивановна Цветаева (1892-1941) ♦♦♦

♦ Родилась Марина Цветаева в очень интеллигентной семье. Ее отец - Цветаев Иван Владимирович, профессор Московского университета, работавший на кафедре теории искусств и всемирной истории, известный филолог и искусствовед, большую часть своей жизни посвятил Музею изящных искусств имени Александра III (сейчас – Музей имени Пушкина).

♦ Огромное влияние на Марину оказала ее мать, Мария Мейн, мечтавшая, что дочь пойдет по ее стопам и станет пианисткой. Однажды Александровна записала в дневнике следующие строчки: "Четырехлетняя моя Муся ходит вокруг меня и все складывает слова в рифмы, - может быть, будет поэт?" . Как показало время, пророчество сбылось. Мать воспитывала дочерей достаточно строго, образование они получили превосходное, но скоро Мария Цветаева заболела чахоткой и семья была вынуждена уехать за границу. Несмотря на все усилия, Мария в 1906 году умерла и заботы о Марине, ее младшей сестре Анастасии и об их сводном брате по отцу Андрее легли на плечи отца, который, впрочем, был занят на службе и не мог посвящать все свое время детям. Возможно, именно поэтому девочки выросли очень самостоятельными, достаточно рано начали интересоваться не только отношениями с противоположным полом, но и политической обстановкой в стране. Марина Цветаева, Коктебель, 1911

♦ В 19 лет Марина вышла замуж за Сергея Эфрона. Их знакомство состоялось в Коктебеле, где Марина отдыхала вместе с четой Волошиных. Сестра Цветаевой Ася писала, что в начале семейной жизни Марина выглядела счастливой. С Сергеем она, наконец, сумела вырваться из мира неземных фантазий, где до сих пор пребывала, и испытать простые человеческие чувства. Марина Цветаева и Сергей Эфрон, Коктебель

Сергей Яковлевич Эфрон , согласно воспоминаниям современников, был веселым и жизнерадостным человеком, душой любой компании. Но в то же время он всегда знал грань дозволенного в разговорах, и никогда ее не переступал. Ему было предназначено стать мужем гениальной поэтессы, и он с достоинством нес эту нелегкую ношу.Марина Цветаева и Сергей Эфрон, 1912

Супружеская жизнь Цветаевой и Эфрона протекала не так гладко, как ожидала Марина. После революции Сергей Эфрон посвятил себя политической борьбе, примкнув к сторонникам белого движения. Поэтессе пришлось одной воспитывать двух дочерей и вести домашнее хозяйство, к чему она совсем не была готова. Чтобы спасти девочек от голодной смерти, она решилась на отчаянный шаг: отдала их в приют. Но вскоре они заболели, и Марина забрала старшую девочку домой. Спустя два месяца младшая умерла в приюте. Для Цветаевой такой поворот судьбы стал тяжелым испытанием. Стихи поэтессы сразу потеряли свою звучность, мелодику, от которой так и веяло жизнью.
Марина Цветаева и Сергей Эфрон

♦ В один из вечеров ноября 1920 года Цветаева присутствовала на спектакле в Камерном театре. Спектакль неожиданно прервали сообщением о том, что Гражданская война закончена и белогвардейцы разгромлены. Под торжественное звучание "Интернационала" Цветаева лихорадочно перебирала в голове мысли о муже: жив, убит или ранен и уже на пути домой? Через нескольких месяцев тягостного ожидания Цветаева решила передать письмо за границу на случай, если Сергей Эфрон вдруг объявится. "Если Вы живы - я спасена. Мне страшно Вам писать, я так давно живу в тупом задеревенелом ужасе, не смея надеяться, что живы, - и лбом - руками - грудью отталкиваю то, другое. - Не смею. - Все мои мысли о Вас... Если Богу нужно от меня покорности - есть, смирения - есть, - перед всем и каждым! - но, отнимая Вас у меня, он бы отнял жизнь". С дочерью Алей

♦ Судьба на этот раз услышала мольбы Марины Цветаевой, и уже весной 1922 года она отправилась с дочерью Алей в Берлин, к Сергею. Супруги не могли не помнить, что до расставания, четыре года назад, их отношения складывались не очень удачно, но Марина все еще надеялась, что теперь жизнь пойдет иначе. Супруги переехали в глухую деревушку под Прагой. Жить здесь было дешевле, все равно они еле сводили концы с концами. Цветаева принялась за устройство быта. Ей приходилось стирать, убирать, искать на рынке дешевые продукты. Друзьям она сообщала: "Живу домашней жизнью, той, что люблю и ненавижу, - нечто среднее между колыбелью и гробом, а я никогда не была ни младенцем, ни мертвецом" .
Марина Цветаева , С. Ефрон и К. Родзевич - окрестности Праги, 1923 г.

♦ Но бытовая неустроенность стала лишь первой пробой характера. Здесь Марина пережила самые сладостные и мучительные сердечные муки, которые ей когда-либо приходилось испытывать. Константин Родзевич , друг Сергея, увидел в Цветаевой не просто поэта, а женщину, прекрасную, земную, полную живительной энергии. Он никогда не старался казаться лучше и тоньше, чем был на самом деле, что и покорило уставшую от семейных неурядиц Цветаеву.

Для Эфрона очередное увлечение жены стало подобием хождения по кругам ада. Марина раздражалась по малейшему поводу, иногда замыкалась в себе и несколько дней с ним не разговаривала. К тому же она не умела скрывать, а Сергей прекрасно об этом знал. Когда же наступило время выбора, Марина осталась с Сергеем, но отношения уже, конечно, были далеки от семейной идиллии.

Ты, меня любивший дольше

Времени. - Десницы взмах! -

Ты меня не любишь больше:

Истина в пяти словах.

♦ Чувственная натура Цветаевой давала о себе знать и позже, но чаще это проявлялось в письмах, которые Марина писала своим корреспондентам. Поэтесса просто не мыслила себе жизни без любовных переживаний. Страсть занимала все ее существо, вдохновляла на творчество. Например, известно, что Борису Пастернаку она писала интимные письма, хотя почти с ним не встречалась. Переписку пришлось прекратить по настоянию жены Пастернака, которая не могла поверить, что незнакомая женщина может быть такой откровенной.

♦ В 1925 году у Марины Цветаевой родился сын, и вскоре семья переехала во Францию. Здесь Марина еще сильнее почувствовала тиски нищеты. Даже ее друзья заметили, что она постарела и не следит за собой. Однако на пальцах все так же блестели дорогие перстни, словно бросая вызов окружающей бедности. В конце концов, некоммуникабельность Марины привела к тому, что они с Сергеем оказались в изоляции. Семья перебивалась на подачки друзей и вымаливаемое каждый год пособие из Чехии.
Сергей Эфрон, Марина Цветаева с Георгием (Муром) и Ариадна Эфрон. Вшеноры (Чехия), 1925 год

С сыном Муром, 1928

♦ Усталость от домашних неурядиц все нарастала. Утро Марина вынуждена была проводить в хлопотах по дому, а ведь в это время так хотелось писать. Некоторые ее произведения печатались, но только после очень жесткой цензуры, что Марину просто выводило из себя. Сергей Эфрон к этому времени начал заниматься прокоммунистической деятельностью. Он пытался обеспечить себе возвращение на родину.

Бывший белогвардейский офицер, Сергей Эфрон, испытывает горькое разочарование в белом движении. Он открыто заявляет об этом в печати. Не скрывает, что все его помыслы связаны с покинутой родиной. Именно там, считает он, рождается новый мир, с новыми возможностями самореализации человека.

- Но там правят большевики! - пытается образумить мужа Марина.

- Не имеет значения, - возражает Сергей. - Мы должны быть с народом!..

Во искупление своей вины перед Родиной он становится одним из создателей «Общества возвращенцев» - желающих вернуться в Россию эмигрантов было достаточно.

Ни сам Сергей, ни Марина представить себе не могли, к чему может привести подобный настрой. Профессиональные «ловцы душ» из сталинского НКВД давно «положили глаз» на будущего возвращенца.

Он обратился в советское посольство, однако разрешения на выезд не получил. Одним из условий благополучного переезда в Россию было обязательное участие в деятельности НКВД. Тень осуждения пала и на поэтессу. Цветаеву перестали навещать друзья, и постепенно она начала осознавать, к чему может привести поспешное решение мужа.
С сыном Георгием (Муром)

Марина Цветаева с сыно Георгием, Фавьер, 1935

♦ Однако время не стояло на месте. В лице дочери Али Марина Цветаева также не могла найти единомышленника. Повзрослевшая Аля разделяла взгляды отца. Даже маленький сын Георгий (дома его звали Мур), чувствуя настроение взрослых, просил маму переехать в Россию. Теперь Цветаева верила только своему таланту. Она жила надеждой, что со временем сын станет на ее сторону и, более того, займет ее место. Но никто из детей не унаследовал ее дарования. Видимо, такова была судьба Марины Цветаевой.

♦ Один за другим уезжали члены семьи: сначала Аля, а затем и Сергей, привлеченный ее восторженными письмами. Цветаевой дают разрешение на въезд в Россию только в конце 1939 года. Далее она вместе с сыном она приезжает в Москву. Происходит всеми долгожданное воссоединение семьи и даже начинает казаться, что все самое страшное осталось позади. Новым домом для Цветаевых становится дача в Болшеве, принадлежащая НКВД. Но тут внезапно арестовывают сначала Ариадну, а потом и Сергея. И вновь начинается череда испытаний. Марина зарабатывает переводами, пытаясь прокормить себя и сына. Ежемесячно она собирает посылки в тюрьму для мужа и дочери.Зима, 1940

♦ С началом ВОВ Цветаеву в числе прочей писательской интеллигенции эвакуируют из столицы. Вместе с сыном сначала она попадает в Чистополь, а к августу оказывается в Елабуге. Ее душевные и физические силы на исходе. Она попросту устала начинать все с нуля и уже боится пытаться верить во что-то хорошее. Краткая биография Цветаевой обычно лишь вскользь повествует о том, сколь невыносимо тяжелыми оказались для нее последние годы жизни.

♦ 17 августа 1941 года Цветаева приехала в Елабугу. Ей очень хотелось бы остаться в Чистополе, где к тому времени уже жили семьи литераторов, и где она могла бы найти поддержку и работу. Но городок был настолько перенаселен, что эвакуированным даже на пристань выходить запретили. Те, кто видел ее на теплоходе, вспоминают, что Марина Ивановна была совершенно бледная, измученная. И когда говорят, что Марина Цветаева Елабугу не приняла, а, в свою очередь, Елабуга не приняла ее, то всегда забывают о том, что она приехала сюда уже с таким адом в душе, от которого никуда не сбежишь.

♦ Сначала она вместе с сыном и другими эвакуированными семьями литераторов поселилась в библиотечном техникуме и начала искать работу. В дневниках Мура, что подтверждается другими источниками, говорится, что Марина Цветаева готова была взяться за любую работу. Правда, в ней не сильно нуждались. Сарафанное радио разнесло, что в город приехала белоэмигрантка. Она писала: "...посуду я мыть могу и французский преподавать" . Да кому нужен был французский, когда шла война! "Положение наше беспросветно" , - 20 августа констатирует Мур в своем дневнике. Деньги, а это 600 рублей, привезенных с собой, уходили быстро, да и вещей, которые можно продать, они привезли не так много, слишком поспешно эвакуировались. Работу в Елабуге Цветаева так и не нашла. Зато в Чистополе, куда она с сыном все же планировала перебраться, она написала заявление с просьбой принять ее на работу посудомойкой в открывающуюся столовую Литфонда.

♦ А пока в Елабуге надо было где-то жить. Все квартиры, куда должны были расселять эвакуированных, были пофамильно расписаны. Особенно выбирать было не из чего. Да Марина Ивановна и не выбирала. Она осталась жить в первом же доме, куда их привели. Хозяйка дома Анастасия Ивановна Бродельщикова, ставшая свидетелем последних дней Цветаевой, вспоминала, что к дому подошла группа эвакуированных с представителем от горсовета, и первой к ним вошла женщина в темном пальто и берете горохового цвета, присела на диванчик и сказала, что останется здесь. Некоторые считают, что Марина Ивановна выбрала этот ничем не примечательный дом только потому, что услышала имя хозяйки - Анастасия Ивановна (как у ее сестры), а она цеплялась за любой знак.

♦ Так сложилось, что 31 августа 1941 года именно Анастасия Ивановна первая вошла в сени, где на балке повесилась Марина Ивановна. Сначала в темноте она наткнулась на стул, потом - на Цветаеву. Воссоздать детально, что произошло в тот день, практически невозможно. К своим дневникам Георгий вернулся только 5 сентября и записал: "31 августа мать покончила с собой - повесилась. Мать последние дни часто говорила о самоубийстве, прося ее "освободить". И кончила с собой".

♦ 31 августа пришлось на воскресенье, и всех жителей вместе с эвакуированными мобилизовали расчищать за городом площадку для аэродрома. Марина Ивановна сказалась больной и осталась дома, на воскресник отправился Мур. Расчищать аэродром пошла и Бродельщикова, она не могла лишать своего мужа - кузнеца - единственного выходного. Так что хозяин вместе с внуком провел этот день на рыбалке. Вероятнее всего, домой Анастасия Ивановна вернулась только после обеда. Та самая балка, через которую Марина Ивановна перекинула веревку, сохранилась в доме до сих пор. А вот что стало с веревкой, неизвестно. Хотя есть история о том, откуда она могла взяться (о ней будет ниже)

♦ Цветаева оставила три предсмертные записки. Эта - сыну: "Мурлыга! Прости меня, но дальше было бы хуже. Я тяжело больна, это уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что я больше не могла жить. Передай папе и Але - если увидишь - что я любила их до последней минуты и объясни, что попала в тупик". Однако Мур ничего папе и Але передать не смог. Его отца расстреляли в октябре 1941 года. Мур, в феврале 1944 года призванный в армию, был убит в том же году. Аля была реабилитирована только в 1955 году, после семнадцати лет ГУЛАГа и ссылки в Сибирь.

Записка Асеевым:

"Дорогой Николай Николаевич! Дорогие сестры Синяковы! Умоляю вас взять Мура к себе в Чистополь - просто взять его в сыновья - и чтобы он учился. Я для него больше ничего не могу и только его гублю. У меня в сумке 450 р. и если постараться распродать все мои вещи. В сундучке несколько рукописных книжек стихов и пачка с оттисками прозы. Поручаю их Вам. Берегите моего дорогого Мура, он очень хрупкого здоровья. Любите как сына - заслуживает. А меня - простите. Не вынесла. МЦ. Не оставляйте его никогда. Была бы безумно счастлива, если бы жил у вас. Уедете - увезите с собой. Не бросайте!" Кстати, просьбу они не выполнили.

Записка «эвакуированным»:

"Дорогие товарищи! Не оставьте Мура. Умоляю того из вас, кто сможет, отвезти его в Чистополь к Н. Н. Асееву. Пароходы - страшные, умоляю не отправлять его одного. Помогите ему с багажом - сложить и довезти. В Чистополе надеюсь на распродажу моих вещей. Я хочу, чтобы Мур жил и учился. Со мной он пропадет. Адр. Асеева на конверте. Не похороните живой! Хорошенько проверьте".

♦ Где 2 сентября 1941 года была похоронена Марина Цветаева, доподлинно неизвестно. Сохранились свидетельства, что эвакуированных в Елабуге, хоронили отдельно от горожан в южной части кладбища. Поэтому когда в 1960 году здесь побывала Анастасия Ивановна Цветаева, ее привезли именно сюда. И здесь она усмотрела знак - сдвоенную сосну.

♦ ♦ ♦ Интересные факты ♦ ♦ ♦

♦ Действительно есть мистическая история о том, что эту веревку передал ей Борис Пастернак. Он на самом деле помогал ей перед поездкой в Елабугу упаковывать вещи и перевязал один из чемоданов веревкой. В пересказах, что до нас дошли, он сказал, что она такая прочная, хоть вешайся. Никто, естественно, не проверял, на какой веревке она ушла из жизни, поэтому это нельзя принимать за факт, но Пастернак переживал, что это могла быть его веревка.

♦ Некоторые факты указывают на то, что Цветаева была влюблена в Пастернака, но их отношения были исключительно по переписке. И он вроде тоже ее любил, но однако женился на Зиночке Еремеевой. В 1935 году в Париже он встретился с Цветаевой. Она назвала это невстречей, потому что он... позвал ее в магазин подобрать Зиночке вещи. И, примеряя на Марину какую-то шубу, сказал: нет, Марина, тебе это нельзя, у тебя не такая грудь, как у Зины. И он сразу упал в ее глазах.

♦ А вот о том, как Борис Пастернак и молодой поэт Виктор Боков провожали Марину Цветаеву в Москве, известно доподлинно. Робкий Боков посмел сказать Цветаевой, что гадал на нее по книге эмблем и символов Петра Великого, о чем впоследствии написал в своих воспоминаниях. И у Марины Ивановны в глазах появился интерес: "Вы знаете эту книгу?" - спросила Цветаева. "Да, я по ней гадаю на писателей", - ответил поэт. "И что же мне выпало?" - продолжала Цветаева, но Боков промолчал, он не смел ей сказать, что на Марину Ивановну открылась страница с гробом и звездочкой, и с надписью: "Не ко времени и не ко двору". Цветаева приняла его молчание: "Можете не говорить, другого я и не ожидала".

♦ Софья Парнок. Это - имя «колдуньи», которая решила во что бы то ни стало очаровать молодую Цветаеву. Парнок не остановило, что Цветаева и Эфрон поженились лишь год назад и у них есть грудной ребенок. Завсегдатай московских литературных салонов, она была известна своими скандальными связями с другими женщинами. Встретив Цветаеву, она сразу почуяла в ней жажду новых сильных впечатлений. К тому же, лишенная с детства материнской ласки (мать Цветаевой не скрывала, что мечтала о сыне), Марина нуждалась именно в материнской любви. Парнок это поняла. Она сумела увлечь Цветаеву и новыми, необычными ощущениями, и иллюзией нежного материнства.

Забыв о муже, о ребенке, совершенно потеряв голову, Цветаева бросилась в омут вспыхнувшей страсти. На глазах у Эфрона связь двух женщин перерастала в бурный роман. Муж всё знал, терпел, но, безумно переживал и, говорят, даже хотел вызвать Парнок на дуэль.

На Цветаеву снисходит прозрение, когда муж уходит добровольцем на фронт. Она вдруг обнаруживает, что Парнок - законченная эгоистка, деспот, к тому же безумно ревнива. Это вызывает не просто разочарование, а негодование. Наконец-то Цветаева разглядела в Софье Парнок не идеал, от которого исходит тайна неземной любви, а обычную, более того - порочную женщину.

♦ Подробнее об истории с Константином Родзевичем. Когда-то Марина Цветаева, утешая мужа, узнавшего о гибели младшей дочери, обещала мужу: "У нас обязательно будет сын!" и выполнила свое обещание. 1 февраля 1925 года в семье Марины Цветаевой и Сергея Эфрона родился сын - Георгий Эфрон (Мур)

"Жалко, что вы не видели нашего прелестного мальчика, - напишет деликатный Сергей Эфрон друзьям, - на меня не похож совершенно. Вылитый Марин Цветаев".

Окружение Цветаевой выражалось более определенно. Отцом ребенка все единодушно считали человека, с которым совсем недавно у Марины отшумел "единственный, настоящий и трудный, неинтеллектуальный роман", как назовут его впоследствии друзья Цветаевой. В самом начале их знакомства Цветаева, словно чувствуя его обре ченность, напишет:

Та гора была - миры!

Боги мстят своим подобиям.

Горе началось с горы.

Та гора на мне - надгробием.

К.Родзевич

Объективно говоря, на "гору" Константин Родзевич походил мало. Невысокого роста, изящный, миниатюрный человек, занимавший скромную должность секретаря и казначея евразийского общества. Окружающие не находили в нем ничего примечательного. Кстати, познакомил их Сергей Яковлевич. Они встретились в лагере русских беженцев Константинополе, оттуда Сергей Эфрон и завлек его в Прагу - учиться. "Это была любовь с первого взгляда. Увлечение - обоюдное - началось между нами сразу" , - расскажет спустя много лет Константин Родзевич Ариадне Эфрон, разыскавшей его в Париже. Цветаева многого ждала от той любви. " От него я хотела сына, - написала она в одном письме . - Этого сына я, боясь, желала страстно!" Но скоротечный роман продолжался не более трех месяцев. "Произошел не разрыв - расхождение. Я предпочел налаженный быт" , - пояснил Родзевич любопытствующим и женился на другой. Цветаева в качестве свадебного подарка преподнесла невесте маленькую, переписанную от руки книжечку - "Поэму горы", которую написала на пике любви к Родзевичу. А спустя некоторое время родила сына. О том, кто был отцом ребенка, она не сказала никому. Впрочем, Родзевич особенно не настаивал: "К рождению Мура я отнесся плохо. Я не хотел брать на себя никакой ответственности. Думаю, со стороны Марины было ошибкой оставлять эту неясность. Но она так и не сказала мне правды. Я принял для себя наиболее легкое решение, что Мур - сын Сергея Яковлевича" . Это решение устроило всех. Марина и Сергей уехали в Париж. Константин Родзевич прожил яркую и интересную жизнь: сражался в Испании в рядах интернациональных бригад, во время оккупации Франции участвовал в Сопротивлении... Но, в старости, оглянувшись на свою, так бурно прожитую жизнь, Константин Родзевич понял, что три коротких месяца, которые связывали его с Цветаевой, были самыми главными в его жизни. Со временем Родзевич признается: "Именно по моей слабости наша любовь не удалась. У меня, стоящего на бездорожье, не было возможности дать ей то, что она ждала. Она меня тащила на высоты, для меня недосягаемые. Мне было тяжело быть ненастоящим... Марина дала мне большой аванс. Все это выкристаллизовалось теперь. Сейчас я люблю ее глубже и больше".

♦ Кстати, именно Родзевич завербовал ее мужа в агенты ГПУ, а Эфрон потянул за собой дочь Алю. Считается, что Цветаева не знала о деятельности мужа, но не так давно эту версию отвергли. Он не могла не понимать, откуда появились деньги в семье - НКВД платил довольно хорошо, и они потихоньку стали выбираться из нищеты.

♦ За молодой поэтессой Мариной Цветаевой в литературных и театральных кругах Москвы прочно закрепилась слава ворожеи и пророчицы. Свои предсказания она давала так же, как и писала стихи, - неожиданно, щедро и очень точно. А свою судьбу она, казалось, знала наперед.

♦ Марина Цветаева заявляла о своем пристрастии к одним именам и в то же время совсем отвергала другие. Она говорила о том, что мужские имена с окончанием на «й» отнимают у мужчин мужественность. Хотя, своего сына, по желанию мужа, она назвала Георгием, а не Борисом (в честь друга Пастернака), как хотела она сама.

♦ Цветаева с детства была очень близорука, однако очков не носила. Предпочитала четкой реальности размытость линий и силуэтов. Эту реальность она создавала соответственно своему внутреннему видению.

♦ Однажды на коктебельском пляже Цветаева сказала своему другу, поэту Максимилиану Волошину: "Макс, я выйду замуж за того, кто угадает, какой мой любимый камень". Так и случилось. Молодой москвич Сергей Эфрон - высокий, худой, с огромными "цвета моря" глазами - подарил Марине в первый же день знакомства генуэзскую сердоликовую бусину, которую Цветаева носила потом всю жизнь. По приезде в Москву Марина и Сергей обвенчались.

♦ Марина считала, что красить губы не очень хорошо для женщины, потому что всякий дурак подумает, что это она «для него накрасила».

♦ Самый ценный экспонат в Доме памяти М.И. Цветаевой в Елабуге - маленький блокнотик и карандашик, который нашли при ней. Это записная книжечка размером в половину женской ладошки, говорят, что она привезла ее из Франции. Она никогда не расставалась с блокнотиками и карандашами, всегда носила их в переднике. В этой книжечке только одно слово, и то на последней странице. Мелким почерком Марина Ивановна написала: "Мордовия" . Есть версия, что она, таким образом, обозначила место заключения дочери Ариадны. Но в мордовские лагеря Алю перевели после смерти Марины Ивановны. Предвидение?

P.S. как всегда, можно еще добавлять и добавлять фактов. Жизнь у Цветаевой была насыщенная, тяжелая, трагичная, запутанная. Я, безусловно, охватила не всё. Может, что-то всплывет в комментариях?))

Семья Дурново-Эфрон вошла в жизнь 18-летней Марины Цветаевой в 1911 году в Коктебеле, где в доме Максимилиана Волошина и его матери Елены Оттобальдовны Кириенко-Волошиной произошла встреча юной Марины со своим будущим мужем Сергеем Эфроном и его сестрами – Верой и Елизаветой. Судьбы сестер Эфрон (в особенности, Елизаветы (Лили)) будут тесно связаны с судьбой Марины и до ее отъезда из России в 1922 году, и после возвращения Цветаевой из эмиграции. Характер отношений с Эфронами будет в разные периоды разным, но какие бы трудности эти отношения не претерпевали, родственные связи не обрывались.
Сегодня каждому погруженному в жизнь и поэзию Марины Цветаевой хорошо известен московский адрес Елизаветы Яковлевны Эфрон - Мерзляковский переулок, 16, где в разное время находили приют Марина Ивановна с сыном Георгием, вернувшаяся чуть раньше остальных членов семьи в СССР, а затем, спустя много лет, из ссылки в Туруханске дочь Марины и Сергея – Ариадна Эфрон, где долгие годы хранился архив Марины Цветаевой, привезенный Муром из Елабуги, - ее литературное и эпистолярное наследие.
Старшему брату Сергея Эфрона – Петру Эфрону – Цветаева посвящает отдельный стихотворный цикл и тяжело переживает его смерть от туберкулеза в 1914 году.
Однако была еще одна судьба в семье Эфронов, которая тесно переплелась с судьбой Марины Ивановны и на протяжении всей ее жизни незримо присутствовала в ней.
В марте 1914 года Цветаева писала из Феодосии В.В. Розанову: «…моему мужу 20 лет. Он необычайно и благородно красив, он прекрасен внешне и внутренне. Прадед его с отцовской стороны был раввином, дед с материнской – великолепным гвардейцем Николая I. В Сереже соединены – блестяще соединены – две крови: еврейская и русская. Он блестяще одарен, умен, благороден. Душой, манерами, лицом – весь в мать. А мать его была красавицей и героиней. Мать его урожденная Дурново…».

Когда Марина Цветаева встретила Сергея Эфрона, его матери – «красавицы и героини» Елизаветы Петровны Дурново (Эфрон) – уже не было в живых. Однако тот рок, о котором много позже, в 1943 году, так пронзительно напишет Мур в письме к Самуилу Гуревичу («Неумолимая машина рока добралась и до меня…») уже начинал, а возможно, продолжал свое неотвратимое действо, и, восхищаясь матерью своего молодого мужа, Марина еще не знала, что в чем-то, при всей несхожести их взглядов, убеждений, поступков, жизненных задач, в ее судьбе зеркально отразятся трагические обстоятельства жизни Елизаветы Петровны и ее супруга – отца Сергея – Якова Константиновича Эфрона.
Судьба Елизаветы Петровны Дурново (Эфрон) была действительно легендарна и трагична. Аристократка, натура, по воспоминаниям современников, «тонкая, чистая, глубокая», красивая, умная, обаятельная, в юности восхищавшая Ивана Бунина, Максимилиана Волошина, Петра Кропоткина и многих других своих знаменитых современников Лиза Дурново была одной из первых курсисток знаменитых Московских высших курсов В.И. Герье, обладала необыкновенной тягой к учению и уникальными художественными способностями. Вместе с тем с юных лет экспансивная, экзальтированная и обладавшая безграничной готовностью к самопожертвованию Елизавета Дурново уже в молодости активная участница революционного движения России, впоследствии член «Оппозиционной фракции партии социалистов-революционеров», отколовшейся от партии эсеров. Единственная и любимая дочь у своих родителей сама она, выйдя замуж, стала матерью девятерых детей, не прекращая при этом активной революционной деятельности и побывав узницей Петропавловской крепости в 1880 году и Бутырок в 1906.

Без сомнения, Сергей Эфрон рассказывал Марине о матери, о ее трагической смерти, о своем детстве. Анастасия Ивановна Цветаева в своих знаменитых «Воспоминаниях» описывает, как в Коктебеле во время ее знакомства с Сергеем он, по просьбе Марины, рассказал историю своей семьи и ей. После рассказа, пишет Анастасия Цветаева, «на Сережу было нельзя смотреть. Мы не смотрели. Марина, как он, - была живая рана. И страстная тоска по ушедшей – поклонение, трепет, присяга верности его жизни снедали ее». 12 июля 1911 года Сергей пишет сестрам из Москвы в Коктебель: «…Был в Гагаринском переулке – показывал Марине наш дом. Внутрь нас не впустили. <...> Сегодня едем на Ваганьковское кладб<ище>. Там похоронена тоже мать Марины». А 22 марта 1912 года уже из Парижа, где Эфрон и Марина Цветаева побывали во время свадебного путешествия, снова сестрам в Москву: «Милые, вчера и третьего дня был на могиле. Я ее всю убрал гиацинтами, иммортелями, маргаритками. Посадил три многолетних растения: быковский вереск, куст белых цветов и кажется лавровый куст. <...> На днях посылаю вам несколько серебр<яных> листочков с могилы».
Пройдут годы, и именно Марина Ивановна Цветаева поставит надгробную плиту на этой фамильной могиле на Монпарнасском кладбище в Париже, где были похоронены Елизавета Петровна с мужем и их младший сын Константин. «Это были чудные люди (все трое!) и этого скромного памятника (с 1910 г.) заслужили», напишет Цветаева в одном из писем того периода.
Чем могла привлекать и восхищать Марину Цветаеву личность Е.П. Дурново (Эфрон) – женщины, посвятившей всю свою жизнь революционной деятельности, от которой сама Марина уже в период знакомства с Сергеем Эфроном, как мы знаем, была далека? Думается, в первую очередь, ореолом героизма и романтизма вначале, уважением к верности избранного пути впоследствии.

Мифы и легенды буквально окутывали биографию Елизаветы Петровны, переходя от поколения к поколению рода Эфронов.
В 2012 году издательством «Прометей» была выпущена монография Елены Жупиковой «Е.П. Дурново (Эфрон). История и мифы». Пожалуй, впервые биография Елизаветы Дурново рассматривалась здесь не только в свете оставленных о ней воспоминаний (в первую очередь, воспоминаний ее дочерей – Анны и Елизаветы), но и с опорой на архивные документы (метрики, протоколы допросов, донесения, обвинительные акты и т.п.). Последнее позволило автору монографии внести точность и ясность в целый ряд укоренившихся в литературе о Елизавете Дурново (Эфрон) и Якове Эфроне ошибок. Прояснившиеся обстоятельства дали возможность более подробно рассмотреть и сопоставить их с обстоятельствами жизни Марины Цветаевой и Сергея Эфрона и провести «переклички-параллели» в судьбах двух поколений семьи.
Остановимся более подробно на нескольких таких «перекличках».

«Дело Рейсса» - «Дело Рейнштейна»

Всем известно знаменитое «Дело Рейсса», которое сыграло роль рокового поворота в судьбах Цветаевой и Эфрона и на долгие годы повлекло за собой обвинения Сергея Яковлевича в политическом убийстве Игнатия (Игнаса) Рейсса – резидента НКВД, отказавшегося возвращаться в Москву и убитого 4 сентября 1937 года в Швейцарии в окрестностях Лозанны. Сегодня непричастность Сергея Эфрона к этому убийству практически доказана историками и литературоведами, исследовавшими архивы НКВД. Названы имена его реальных исполнителей и членов «вспомогательной» группы преследования Рейсса. Имени Сергея Эфрона среди них нет. Принимал ли Сергей Яковлевич хотя бы косвенное участие в этой кровавой расправе? Процитируем в этой связи слова Ирмы Кудровой, которая, проведя большую исследовательскую работу, убеждена – нет. «На сегодняшний день достаточно известно, что реальное руководство «акцией» осуществлялось не мелкими эмигрантскими «шестерками», а лицами высокого ранга. Главной фигурой был С.М. Шпигельглас. <...> По указаниям Шпигельгласа были приняты главные решения, а также сформирована группа преследования исчезнувшего резидента. Помог ли в этом формировании Сергей Эфрон? Только в том смысле, что в составе «вспомогательной» группы были люди, в разное время им завербованные <...> Вот это реальный факт».

А теперь вернемся на много лет назад – в год 1879. 5 марта 1879 года в Москве в бывшей гостинице Мамонтова было совершено политическое убийство. Убитый – Николай Рейнштейн (деятель «Северного союза русских рабочих» и одновременно агент III отделения) – был обнаружен с приколотой на спине запиской: «Николай Васильев Рейнштейн, изменник и шпион, осужден и казнен нами, русскими социалистами-революционерами. Смерть Иудам – предателям». В списке арестованных по «Делу Рейнштейна» мы можем увидеть фамилию «Эфрон». Это 28-летний Яков Константинович Эфрон – отец Сергея. Ариадна Сергеевна Эфрон в своих воспоминаниях писала: «…Якову Константиновичу, вместе с двумя его товарищами, было доверено привести в исполнение приговор Революционного комитета «Земли и Воли» над проникшим в московскую организацию агентом охранки, провокатором Рейнштейном. Он был казнен <...>. Обнаружить виновных полиции не удалось» .

Говоря об участи своего деда в громком политическом убийстве, Ариадна Сергеевна озвучивает один из мифов, передававшихся из поколения в поколение семьи Эфронов. Как уже было сказано выше, Яков Константинович действительно был арестован в числе других подозреваемых в марте 1879 г., однако его причастность к «Делу Рейнштейна» после продолжительного следствия не была доказана. 14 июня 1879 г. Эфрон освобождается из-под стражи (в строгом одиночном заключении он провел 3 месяца), а еще через месяц, 13 июля, за полным отсутствием улик он освобождается и «от всякой ответственности».
В дальнейшем Яков Эфрон отошел от политических дел.

Судьба как будто пощадила старшего Эфрона, чтобы спустя много лет с новой силой обрушиться на его сына – Сергея и в итоге погубить его. Поистине роковой «перекличкой» в судьбах двух Эфронов видятся два этих политических убийства, которых они не совершали.

Лейтмотив добровольного ухода из жизни в судьбах
Е.П. Дурново (Эфрон) и Марины Цветаевой.

Еще одна параллель-«перекличка» в судьбах двух поколений семьи Эфонов-Цветаевых (в частности, Е.П. Дурново (Эфрон) и М.И. Цветаевой) – лейтмотив добровольного ухода из жизни и трагический конец их обеих.
Повторяющиеся на протяжении всей жизни, начиная с юности, суицидальные настроения Марины Цветаевой, сочетающиеся в ее мировоззрении и натуре с необыкновенной силой духа, способностью к самообновлению и самовоскрешению после тяжелейших ударов судьбы, с пониманием силы и ценности своего поэтического дара, широко описаны в цветаеведческой литературе. Поэтому более подробно остановимся на названном трагическом лейтмотиве в судьбе Е.П. Дурново (Эфрон).

Как уже отмечалось, Лиза Дурново, по воспоминаниям современников, с юности была натурой тонкой, идеалистически настроенной, крайне эмоциональной. Известен случай, когда в юности она потеряла сознание и впала в трехдневный летаргический сон. Причиной послужил гнев отца, Петра Аполлоновича Дурново, побросавшего в камин тетради Лизы с лекциями и запретившего ей посещать Лубянские курсы 2-ой мужской гимназии. (Через небольшой срок П.А. Дурново всё же дает согласие на обучение Лизы, и та поступает на только что открывшиеся в Москве курсы Герье).
Во время пребывания семьи Дурново в Швейцарии в Женеве юная Лиза попадает под влияние Петра Кропоткина и становится членом I Интернационала.
Имя Кропоткина через много лет еще свяжет невидимой нитью Марину Цветаеву и Елизавету Петровну Дурново (Эфрон), когда Цветаева в отчаянии будет писать Лаврентию Берии с мольбой о пересмотре дела Сергея Эфрона: «Сергей Яковлевич Эфрон, - писала Марина Ивановна, - сын известной народоволки Елизаветы Петровны Дурново <...> О Лизе Дурново мне с любовью и восхищением постоянно рассказывал вернувшийся в 1917 г. Петр Алексеевич Кропоткин…».

Увлечение революционными идеями определило судьбу Е. Дурново – от своих революционных взглядов она не отступилась до конца жизни. Одна из ее соратниц по революционной деятельности (Е.Н. Игнатова) описывает молодую Елизавету Дурново так: «”Лиличка” <...> беззаветно отдалась с присущим ей пылом и экспансивностью делу вызова революции среди крестьян. Сперва она склонялась к террористической деятельности. <...> Но вступив в кружок, она отказалась от террора и занялась деятельностью (распространением нелегальной литературы и др.), в которую вносила чрезвычайную экспансивность и экзальтированность: ей всё мерещилось скорое наступление общего взрыва… Всем увлекавшаяся, всех идеализировавшая, проявлявшая безграничную готовность к самопожертвованию, “Лиличка” была общей любимицей».
Первый же арест и заключение в одиночную камеру Петропавловской крепости в 1880 году повергли молодую Елизавету в невротическое состояние. По сведениям, сохранившимся в архивных документах, которые приводит Е. Жупикова в уже упоминаемой ранее монографии, из управления коменданта крепости в Департамент полиции сообщали, что Елизавета Дурново «стала проявлять ненормальное состояние умственных способностей», у нее начались слуховые галлюцинации, истерические припадки, возникло стойкое желание лишить себя жизни. В документах зафиксировано, что из-за опасения суицида арестантки комендант отдает распоряжение о постоянном внутреннем наблюдении за ней. 13 ноября 1880 года Елизавету передают на попечительство отца с залогом в 10 тысяч рублей. Осмотревший ее через несколько дней после освобождения московский врач, титулярный советник Сергей Корсаков выдал удостоверение, заверенное в полиции (оно сохранилось в ГАРФе), в котором говорится, что Елизавета Дурново страдает нервным расстройством и имеет расположение к заболеваниям нервной системы. В таком состоянии, спасаясь от преследования властей, Елизавета совершает свое первое бегство за границу.

Второе, из которого она уже никогда не вернется в Россию, произойдет через много лет. А до этого она выйдет замуж за Якова Эфрона, станет матерью 9-ых детей, но не отступится от своих взглядов и посвятит политической борьбе всю свою жизнь.
Лейтмотив добровольного ухода из жизни зазвучит у Елизаветы Петровны Дурново с новой силой после второго ареста в 1906 году и последующей за ним вынужденной эмиграцией. Страх, отчаяние, тоска, желание покончить с собой – так она будет описывать своё состояние в письмах к самым близким людям сначала из Швейцарии, затем из Парижа. «Знаешь, - Вера, - как я раскаиваюсь, что эмигрировала! Я теряю силы со дня на день<...> покончила бы с собой, да и конец, теперь бы уже и думать забыла <...> Сама себе противна!». «…Нет возможности быть свободной, так есть возможность спокойно умереть. Дни мои сочтены, разумеется, об этом не должны знать мои семейные… Мрачно, пасмурно, холодно…, ночь повисла надо городом. Часы идут, идут дни, и скоро-скоро надо будет покончить с собой».
Как похоже это состояние Елизаветы Дурново на состояние Марины Ивановны Цветаевой, описываемое теми, кто видел ее до эвакуации в Елабугу и общался с ней в Чистополе! Марину Цветаеву в отчаяние приводили аресты мужа и дочери, отсутствия жилья в родной Москве, грянувшая война, страх за сына, неприятие того, во что всё больше и больше погружался мир вокруг неё. Для Елизаветы Петровны Дурново (Эфон) тяжелейшим ударом стали вынужденная эмиграция, невозможность возвращения на Родину, смерть близких.

В 1909 году умирает Яков Константинович Эфрон, и желание покончить с собой всё чаще и чаще звучит в ее письмах последнего года жизни.
В феврале 1910 года повесился 14-летний Константин – самый младший сын Эфронов, живший с матерью в эмиграции. Это был последний удар.
На обстоятельства ухода самой Елизавету Петровны, последовавшего за этим роковым событием, нет единой точки зрения: хроника парижских газет и воспоминания современников разнятся в деталях обстоятельств этой трагедии. Точно известно лишь, что Елизавета Петровна Дурново (Эфрон) повесилась вслед за сыном. Хоронили их в один день на Монпарнасском кладбище Парижа .
Спустя много лет незадолго до своего возвращения из эмиграции в СССР Марина Ивановна Цветаева поставит на семейной могиле Эфронов памятник. Пройдет еще несколько лет, и на вопрос Анастасии Ивановны Цветаевой, как погибла Марина, дочь Елизаветы Петровны Дурново (Эфрон), тоже Елизавета, даст ответную телеграмму: «Как наша мама».

Примечания:

1. Цветаева М.И. Письма 1905-1923 / Сост., подгот. текста Л.А. Мнухина. М.: Эллис Лак, 2012. С. 174.
2. Эфрон Г.С. Письма. М.: Дом-музей Марины Цветаевой, Королев: Музей М.И. Цветаевой в Болшеве, 2002. С. 106.
3. Жупикова Е.Ф. Е.П. Дурново (Эфрон). История и мифы: Монография. М.: Прометей, 2012. С. 123.
4. Цветаева А.И. Воспоминания. М.: Изограф; Дом-музей М.И. Цветаевой, 1995. С. 411.
5. Цветаева М. Неизданное. Семья: История в письмах / Сост., подгот. текста, коммент. Е.Б. Коркиной. М.: 6. Эллис лак, 2012. С. 101.
6. Там же. С. 125.
7. Цветаева М. Собр. соч.: В 7 т. Т. 7: Письма / Сост., подгот. текста и коммент. Л. Мнухина. М.: Эллис лак, 1995. С. 91.
8. Кудрова И.В. Путь комет: В 3-ех т. Т.2: После России. СПб.: Крига; Изд-во Сергея Ходова, 2007.
С. 512-513.
9. Жупикова Е.Ф. Е.П. Дурново (Эфрон). История и мифы: Монография. М.: Прометей, 2012. С. 83.10. Эфрон А.С.
10. О Марине Цветаевой: Воспоминания дочери. Калининград: Янтарный сказ, 1999. С. 67-68.
11. Жупикова Е.Ф. Е.П. Дурново (Эфрон). История и мифы: Монография. М.: Прометей, 2012. С. 103.
12. Цветаева М. Собр. соч.: В 7 т. Т. 7: Письма / Сост., подгот. текста и коммент. Л. Мнухина. М.: Эллис лак, 1995. С. 661.
13. Жупикова Е.Ф. Е.П. Дурново (Эфрон). История и мифы: Монография. М.: Прометей, 2012. С. 77-79.
14. Там же. С. 156.
15. Там же. С. 277.
16. Там же. С. 277.
17. «Французская газета "L’Humanite" писала 8 февраля 1910 года: "Гражданка Елизавета Эфрон, рожденная Дурново, и сын ее Константин были похоронены вчера на кладбище Монпарнас. Похороны, организованные друзьями, носили частный характер. Несколько сот русских эмигрантов окружали старшего сына покойной. На кладбище были произнесены речи гр-ми Гарелиным, Рубановичем, Ивиным и Антоновым. Соц-революционная партия и несколько других русских социалистических групп возложили венки. Печальная церемония состоялась при глубоком горе и тяжелом волнении присутствующих"».
Цит. по: Жупикова Е.Ф. Е.П. Дурново (Эфрон). История и мифы: Монография. М.: Прометей, 2012. С.287-288.
18. Цветаева А.И. Воспоминания. М.: Изограф; Дом-музей М.И. Цветаевой, 1995. С. 800.
--------------
Опубликовано: Юдина И.А. Марина Цветаева и семья Дурново-Эфрон: Скрещение судеб. // «Чтобы в мире было двое: Я и мир!»: XIX Международная научно-тематическая конференция (Москва, 8-10 октября 2016 г.): Сб. докл. – М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2017.