Антисталинские молодежные группы. Зарождение отечественного ролевого движения. Бесстрашный вызов сталинизму

Сопротивление сталинизму, протест против Сталина внутри- партии и руководства в 30-50-е годы носили эпизодический характер, Это были годы террора, массовых репрессий, расправы Сталина со всеми, кто когда-то возражал, не соглашался, отстаивал свои убеждения.

Тысячи и видных, и рядовых партийных, советских работников, старых большевиков проходили по делам различных блоков, центров, партий. Начиналось с интеллигенции, со специалистов: Промпартия, "Союзное бюро меньшевиков", "Трудовая крестьянская партия" - в начале 30-х годов. Затем М. Н. Рютин, М. С. Иванов, В. Н. Кагоров и другие обвинялись в 1932 г» в создании якобы "контрреволюционной" организации "Союз марксистов-ленинцев» В 1935-1938 гг. прошли процессы по так называемым делам "Московского центра", "Антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского блока", "Параллельного антисоветского троцкистского центра", "Антисоветского правотроцкистского блока", были осуждены Л. Б. Каменев, Г. Е. Зиновьев, Ю. Л. Пятаков, Л. П. Серебряков, Н. И. Бухарин, А. И, Рыков, Н. Н. Крестинский, Х. Г. Ваковский и другие, оправданные в последние годы. Массовым репрессиям на местах при Сталине подверглись тысячи партийных, советских, хозяйственных руководителей, рабочих и служащих, проходили групповые судебные процессы раскрывались "контрреволюционные банды вредителей" и тому подобные организации по подобию "центральных блоков", партий". Главный импульс к трагедии на местах давался сверху, внизу же процветали доносы, подозрительность, анонимки, клевета. Всем имеющим и отстаивающим свое мнение или когда-то выступившим против сталинской точки зрения стали приклеивать ярлыки врагов народа, заговорщиков, шпионов, вредителей, диверсантов».

К настоящему времени известно немало примеров открытого протеста против сталинизма, в основном это протест, мужество отдельных личностей, за редким исключением. Закономерно возникает вопрос о том, а были ли какие-нибудь организованные, групповые, крупные акции протеста против сталинизма, против административно-командной системы управления в 30-е годы, насколько реальны все эти блоки, заговоры против Сталина, о которых упоминалось выше? Ведь были необоснованно осуждены виднейшие политические деятели, крупнейшие военачальники. Однако в процессе реабилитации выясняется, что все эти подпольные организации, блоки не существовали в реальности, все они были плодом "работы" репрессивных органов, фальсификацией, выдумкой. Да и смена лидера не изменила бы сущности тоталитарной системы.

Если и были какие-то группы сопротивления, нелегальные антисталинские организации, то судьба их была печальна, в обстановке клеветы, всеобщей подозрительности, доносов, предательства они не могли существовать длительное время в подполье, а об открытых действиях в 30-50-е годы не могло быть и речи,

Подобная участь постигла "Союз марксистов-ленинцев", одну из наиболее известных антисталинских организаций в 30-е годы, пытавшуюся также начать реальное, а не выдуманное сопротивление Сталину. Идейной душой "Союза...", автором двух его важнейших документов был М. Л. Рютин (1890-1937 гг.). Работая в Москве, он активно выступал против оппозиции, и тем самым объективно способствовал становлению режима личной власти Сталина. Но в 1928 году Рютин, убедившись в беспринципном политиканстве генсека, попытался дать ему объективную оценку, и сразу же был снят с поста секретаря райкома, В 1929-начале 1930 года, работая заместителем редактора газеты "Красная звезда", Рютин выступил с критикой практики форсированной коллективизации. В сентябре 1930 года на него поступил донос А. С. Немова в ЦК ВКП(б), в котором тот сообщал, что Рютин критиковал политику правящего ядра в партии во главе со Сталиным, считал её губительной для страны» за что Президиум ЦКК и Политбюро ЦК исключили Рютина из партии, а затем он был арестован. В политической биографии Рютина, подготовленной Б. А. Старковым, упоминается, что причиной ареста Рютина могла быть его близость к группе Председателя Совнаркома РСФСР С. И. Сырцова. 2

В те годы в партии усиливалось недовольство командно-административными методами руководства сталинской клики, и группа Сырцова была не единственной. В 1932 году старые большевики В. Н. Каюров, руководитель плановой группы Центроархива, и М. С. Иванов, руководитель группы Наркомата рабоче-крестьянской инспекции ССCP, обеспокоенные грубыми нарушениями внутрипартийной демократии, обратились к М. Н. Рютнну, который подготовил проекты двух документов: так называемой "платформы Рютина" под названием " Сталин и кризис пролетарской диктатуры " и обращение "Ко всем членам ВКП(б)". 21 августа 1932 года на подпольной встрече в деревне Головино под Москвой было проведено совещание 15 человек, в основном хозяйственных руководителей, обсудивщих и утвердивших названные документы. Был избран комитет, в который вошли Иванов М. И., Каюров В. Н., Галкин П. А., Демидов В. И. и Федоров П. П. Создаваемая организация получила название "Союз марксистов-ленинцев". Документы "Союза" распространялись в Москве, Харькове, с ними были ознакомлены Зиновьев Г. Е., Каменев Л. Б., Угланов Н. А. и другие. В платформе Рютина (194 страницы машинописного текста) очень резкой критике подвергался Сталин, характеризуемый как беспринципный политик, ограниченный и хитрый, властолюбивый и мстительный, верломный и завистливый, лицемерный и наглый. В обращении "Ко всем членам ВКП(б)" отмечалось, что системой угроз, террора и обмана партия вынуждена играть роль безгласного, слепого орудия Сталина для достижения его личных честолюбивых замыслов, и хотя партийные массы в своем подавляющем большинстве настроены против сталинской политики, они были забиты и затравлены партийным аппаратом. Видимо, впервые в этом документе прозвучал призыв устранить силой Сталина и его клику - "они должны быть устранены силой".

Как всегда и бывает в подпольных организациях, нашлись доносчика. 14 сентября 1932 года в ЦК ВКП(б) поступило заявление от членов I партии Кузьмина Н.К. и Стороженко Н. А., в котором сообщалось, что они получили от Каюрова А. В. Обращение "Ко всем членам ВКП(б)". 15 сентября члены "Союза" были арестованы, 27 сентября исключены из партии. Многие из них, в том числе и Рютин, впоследствии были расстреляны. Значение деятельности "Союза марксистов-ленинцев" заключается не только в острейшей критике Сталина и созданной им системы. Главное в том, что убедившись в невозможности открытой оппозиции, демократических способов воздействия на ситуацию, группа единомышленников создала подпольную организацию и начала вести работу в партии, формировать общественное мнение против сталинизма. Это реальное сопротивление режиму личной диктатуры Сталина, хотя, может быть, и недостаточно эффективное, имеющее ограниченный характер.

В последнем письме Рютин писал, что было время, когда он каялся в тех преступлениях, которых не совершал, но теперь, глядя в глаза смерти, больше этого не сделает, не будет каяться и просить о помиловании. В отличие от Рютина, были примеры, когда осужденные на смерть прославляли Сталина, считали его непричастным к тому, что с ними происходило, винили во всех своих бедах аппарат, органы, кого угодно, только не своего вождя. Некоторые руководители (Я. Гамарник, Г. Орджоникидзе, М. Томский, Н. Скрыпник, А. Любченко и др.) кончали жизнь самоубийством, не видя выхода из ситуации, в которой они оказались, и не имея демократических средств для своего оправдания и защиты. Существовал пассивный протест, добровольный отход от активного участия в общественно-политической деятельности, были ложные покаяния и др.

Внутри партии после ликвидации "Союза марксистов-ленинцев" была арестована также группа в составе Смирнова А. П., Толмачева В. Н., Эйсмонта Н. Б., открыто выражающая недовольство экономической и социальной политикой и критикующая Сталина. Группы, подобные Рютинской, были найдены и ликвидированы в Сибири, на Украине, в Белоруссии. В Ленинграде была арестована группа студенческой молодежи, называвшаяся "Союзом молодых марксистов".

О том, что в середине 30-х годов в партии существовало недовольство политикой Сталина, свидетельствуют и воспоминания Микояна А. И» о результатах голосования на 17 съезде, основанные на свидетельствах оставшихся в живых делегатов, которые считали итоги голосования фальсифицированными. Против Кирова было подано тогда всего три голоса, а против Сталина - почти в сто раз больше.

ХVII съезд считают последним организованным боем сталинизму внутри правящей партии, 1108 из 1956 его участников были репрессированы.

Отдельные коммунисты ещё отваживались критиковать Сталина, созданную им систему открыто, на Пленумах ЦК и других форумах, сознательно тем самым выбирая для себя смерть и отвергая бесчестье, Н. С. Хрущев в своем докладе на XX съезде партии "О культе личности и его последствиях" отмечал, что на февральско-мартовском Пленуме ЦК (1937 г.) в выступлениях ряда членов ЦК, по существу, высказывались сомнения в правильности намечавшегося курса на массовые репрессии под предлогом борьбы с "двурушниками".

Наиболее ярко сомнения выразил Постылев П. П., кандидат в члены Политбюро ЦК, за что был в 1938 году исключен из партии, арестован и в 1939 г. расстрелян.

Представляет интерес Пленум ЦК ВКП(б), проходивший 23-29 июня 1937 года, на котором обсуждались вопросы об улучшении семян зерновых культур, о мерах улучшения работы МТС, другие, и дополнительно, по предложению Сталина, - вопрос о дальнейшей судьбе деятелей правого блока, в частности Бухарина. Сталин настаивал на физическом уничтожении представителей правой оппозиции, предоставлении Ежову чрезвычайных полномочий. С возражениями Сталину на вечернем заседании выступил видный большевик-ленинец Пятницкий О. А., который высказался против сталинских предложений, Пятницкий заведовал политико-административным отделом ЦК, имел ясное представление о методах работы НКВД, поэтому предлагал вместо чрезвычайных полномочий усилить контроль. На следующий день пленум по предложению Ежова выразил Пятницкому политическое недоверие, против голосовали Воропаев, Каминский, Крупская, воздерживалась Стасова. Есть сведения, что перед пленумом ЦК состоялось совещание, так называемая "чашка чая" с участием Каминского, Филатова и др., имелись настроения устранить Сталина от руководства партией. Но были и те, кто давал показания на Пятницкого. Это: Кнорин, Бела Кун, Б. Мельницкий, 7 июля 1937 г. Пятницкого арестовали, его зверски пытали, избивали, но он так и не признал себя виновным и был расстрелян в 1938 году. На Пленуме ЦК выступил и Каминский Г. Н., нарком здравоохранения СССР. Муковоз И. И», член КПСС с 1918 г., приглашенный на пленум, рассказывал: "Председательствовал Сталин. Докладывал Ежов. Он в своем докладе сообщал, сколько человек-партийцев за последнее время выявлено как "врагов народа" и арестовано, называл должности и фамилии арестованных, осужденных после ареста органами НКВД. После окончания доклада все участники Пленума молчали, стояла гробовая тишина, казалось, что будет слышно, если муха пролетит.

Сталин обратился к участникам: "Кто хочет сказать, спросить?". Народ молчал. Тогда Сталин вторично обратился к сидевшим участникам заседания: "Какие будут вопросы?",

И вдруг встает сидевший в передних рядах, примерно во втором или третьем, не помню, Григорий Каминский и со своего места говорит: - Разрешите мне слово. Непонятно мне, почему именно члены ЦК или руководящие работники арестовываются органами НКВД, А может быть, того, что доложено здесь, и не было? Я знаю многих из названных "врагов народа", и хорошо их знаю, - это настоящие коммунисты.

Тогда Сталин позвонил в звонок, перебил его и сказал: "А вы не друзья с ними - "врагами народа" Г. Н. Каминский ответил: "Они мне вовсе не друзья, но это честные люди", В ответ Сталин сказал гневно: "Вы одного поля ягода!", Сталин был взвинчен, нервозен, как бы "на иголках сидел". На этом заседание окончилось. Расходились люди молча, Больше я Г. Н. Каминского никогда не видел.

Никогда не был предателем, по собственной оценке, ничего не затевал против Сталина Бухарин Н. И., но и он сам, и Рыков А. И., сломленные морально, оговаривали друг друга на судебном процессе по делу так называемого "правотроцкистского блока". После 1928-1929 гг. Бухарин прекратил борьбу со Сталиным, хотя и считал его маленьким, злобным, не человеком, а дьяволом. В ответ на вопрос Ф. И. Дана, как же при такой оценке Сталина, он, Бухарин, и другие коммунисты так слепо доверили этому дьяволу и свою судьбу, и судьбу партии, и судьбы страны, Николай Иванович в 1935 году, находясь в Париже, ответил: "Вы этого не понимаете, это совсем другое, не ему доверено, а человеку, которому доверяет партия; вот уж так случилось, что он вроде как символ партии, низы, рабочие, народ верят ему, может, это и наша вина, но так это произошло, вот почему мы все и лезем к нему в хайло, зная наверняка, что он пожрет нас".

Смертельная голодовка, объявленная Бухариным Н. И. в знак протеста против выдвинутых обвинений, отказ идти в феврале 1937 г, на Пленум ЦК - это, по существу, обреченность, жесты отчаяния человека, оболганного бывшими соратниками по партии. Стремлением обелить себя пронизано обращение Бухарина, написанное им перед арестом, выученное наизусть и донесенное до нас Анной Лариной, получившее название "Будущему поколению руководителей партии".

Широкую известность, в первую очередь за границей, а впоследствии, и у нас, получило "Открытое письмо Сталину" советского дипломата Расхольникова Ф. Ф., который отказался вернуться на Родину и в 1939 году прямо обвинил Сталина в кровавых репрессиях, преследованиях известных большевиков, уничтожении партии Ленина, в разрушении Красной Армии, обмане рабочего класса, дискредитации в глазах крестьянства ленинской идеи коллективизации, насаждении псевдоискусства, истреблении писателей, ученых, дипломатов. В конце письма выражена уверенность в том, что рано или поздно советский народ посадит Сталина на скамью подсудимых как предателя социализма и революции, главного вредителя, подлинного врага народа, организатора голода и судебных подлогов.

С критикой Сталина, его политики, методов строительства социализма выступали Угланов Н. А., Раковекий Х. Г., другие коммунисты, репрессированные впоследствии. Часть арестованных мужественно вели себя на допросах, полностью отрицали свою вину, не шли ни на какие компромиссы. Не признал, например, на суде своей вины, пояснив, что оговорил себя на следствии под пытками, и был вначале оправдан О. А. Бахматов, арестованный в Архангельске в 1938 году по обвинению в принадлежности к "антисоветской повстанческой организации". Арестованный вторично Бахматов стойко придерживался своей позиции, занятой на суде, протестовал против ущемления своих прав, в обращениях во все возможные инстанции правдиво описывал тюремные порядки, незаконные действия следователей, прокуроров. Следы его теряются в Коми АССР, куда он был сослан в 1941 году.

Можно приводить и другие примеры политического поведения. Стойких духом или расстреливали сразу, или часть из них выживали, пройдя все круги ада ГУЛАГа. Непризнание вины, отказ от выбитых следствием показаний в судебном заседании, если таковое проводилось, практически ничего не менял в их судьбе. Попавший в застенки сталинской инквизиции был обречен. Но их стойкость, желание сохранить свою честь и не оболгать никого даже в таких страшных условиях, когда казалось, что никто об этом не узнает, что они обречены не только на смерть, но и на небытие памяти людской, заслуживает уважения. В этом выражался их протест, их несогласие со сталинизмом, их личное мужество. Невозможно поверить, зная эти и другие факты, во всеобщую любовь народа в Сталину, в тот энтузиазм, который, якобы, был повсеместно. Но прозрение не отдельных личностей, а всего общества затянулось на целые десятилетия, до конца восьмидесятых годов.

Борьба за власть в партии, установление диктатуры Сталина, преследование, вплоть до уничтожения, инакомыслящих привели, по существу, к тому, что политическое господство пролетариата, провозглашаемое теоретически, на практике переродилось в политическое господство одной партии, в партократию, и в итоге острейшей внутрипартийной борьбы за первое десятилетие с небольшим трансформировалось в диктат одной личности, культ Сталина. Второе десятилетие после Октября - это годы, прикрываемые пафосом созидания социализма и энтузиазмом народа на фоне расстрелов своих же товарищей по партии, массовых репрессии против крестьян, интеллигенции, военных.

Каковы были масштабы репрессий и преследований в 30-50-е годы, установить пока трудно, цифры называются самые разные. По оценке историка Роя Медведева, общее число жертв сталинизма, составило примерно 40 миллионов человек, включая раскулаченных, умерших от голода, выселенных из городов "классово чуждых элементов", заключенных в лагеря, ссыльных, расстрелянных, переселенные народы, бывших пленных и угнанных в Германию и др.

Количество только заключенных в различные годы приводил профессор В. Ф. Некрасов. Если к сентябрю 1923 г, в 355 учреждениях. Главного управления мест заключения (ГУМЗ) содержалось 79 947 заключенных, то в ГУЛАГе 1934 г. их было полмиллиона, через год - один миллион, на начало войны - 2 млн. 300 тысяч.

В документе от 1 февраля 1954 года были подведены итоги репрессий за 33 года. Всеми судебными и внесудебными органами с 1921 года осуждено за контрреволюционные преступления - 3 777 380 человек, к высшей мере наказания - 642 980, к заключению - 2 369 220, к ссылке и высылке - 765 180 человек.

Массовые репрессии, по существу, геноцид против собственного народа, являются основной чертой тоталитарного политического режима. Однако было бы заблуждением считать, что политика тоталитаризма вызывала только послушание и энтузиазм у народных масс. Факты истории свидетельствуют о наличии, сопротивления сталинизму, как разновидности тоталитаризма, практически во всех социальных слоях советского общества.

От диктатуры компартии особенно пострадало крестьянство, составлявшее большинство населения в доиндустриальной России. В период проведения новой экономической политики недовольство крестьян чрезмерным налогообложением, их протест против существующих порядков нашел выражение в сокращении продажи хлебы государству, в вооруженном сопротивлении в Сибири и на Дальнем Востоке (восстание 1924 г. е Амурской области и др.).

Проведение сплошной коллективизации сопровождалось явными перегибами при раскулачивании, жестокостью и несправедливостью по отношению к середнякам, выселением крестьянских семей на Север и в Сибирь. Произвол властей, насилие и узаконенный грабеж вызывали открытые протесты крестьян. Только за полгода на имя Сталина и Калинина поступило 90 тысяч писем с жалобами на творившиеся безобразия. Формы несогласия с проводимой ускоренными темпами коллективизацией были самыми различными: от пассивного протеста, массового недовольства, истребления скота до открытого протеста, антисоветских вооруженных выступлений крестьянства против применяемого к ним насилия. В 1929 году "было зарегистрировано до 1300 "кулацких" мятежей. Эти мелкие и разрозненные выступления часто затухали сами собой - они были настолько же противоестественные в условиях советского общественного строя, насколько противоестественным было и насилие над крестьянами".

В настоящую войну с крестьянством превращались хлебозаготовительные кампании в начале 30-х годов. За период с января до середины марта 1930 года произошло более 2 тысяч антиколхозных восстаний во всех регионах страны, которые подавлялись регулярными частями Красной Армии. По свидетельству комиссара НКВД А. Орлова, в подавлении восстаний сельского населения на Северном Кавказе и в некоторых областях Украины участвовали вооруженные силы вплоть до военной авиации. Одна из авиационных эскадрилий отказалась вылететь на подавление восставших казачьих станиц на Северном Кавказе, за что была немедленно расформирована, а половина её личного состава расстреляна.

Восстания подавлялись с невероятной жестокостью. Десятки тысяч крестьян были расстреляны без суда, сотни тысяч отправлены в ссылку, концлагеря. Миллионы крестьянских жизней, от 4 до 10 миллионов человек унес голод 1932 - 1933 гг., организованный, по существу, Сталиным и его окружением.

Протест крестьянства был спровоцирован недальновидной и непродуманной политикой сталинской командно-административной системы, складывающейся в те годы. И даже не все члены партии поддержали гонку темпов коллективизации, многие из них выступили с резкой критикой сталинского руководства, потому Сталин и вынужден был лавировать, попытаться свалить вину на местных работников. Для настроений коммунистов характерно письмо рабочего Мамаева "К ХVІ съезду партии", опубликованное "Правдой" 9 июня 1930 года» С подлинной смелостью в письме ставился вопрос: "У кого же закружилась голова? На деле получилось так, что к середняку применили политику, направленную против кулака". И еще: "Выходит, "царь хорош, а чиновники на местах негодные". Напомнив партийные решения о недопустимости насилия над середняками, Мамаев писал: "Постановляем одно, а на деле проводим другое. Так нечего наводить тень на ясный день. Надо сказать о своих собственных прострелах и не учить этому низовую партийную массу". Подобные выступления квалифицировались тогда как правый уклон.

Одним из массовых выступлений против Сталина было обращение подольских рабочих совместно с представителями рабочих московских заводов "Серп и молот", "АМО" и др., принятое на собрании 19 сентября 1930 года в присутствии 273 человек. В обращении Сталин назван непризнанным, самозванным вождем пролетариата, высказано требование немедленно отстранить его от участия в делах управления страной, предать государственному суду за неисчислимые преступления, совершенные им против пролетарских масс. Рабочие призывали к уравнению в снабжении пролетариата столицы с пролетариями провинции, то есть требовали социальной справедливости, выступали за власть пролетариата, состоящую из выбранных представителей, а не самоназначавшихся демагогов. Рабочее собрание, по существу, призывало к активной борьбе против сталинизма, оставляло за собой право непосредственного обращения к массам, но протест рабочих в то время оказался безрезультатным.

История сопротивления крестьянства, рабочих может стать темой самостоятельного исследования. Необходимы осмысление и поиск подобных фактов, оценка масштабов социально-политического протеста, его направленности. Нет сомнения, что такой протест был достаточно серьезным, массовым, особенно среди крестьянства. Он не всегда принимал активные формы, часто был пассивным, не имел того размаха, как в 1918-I922 гг. и жестоко подавлялся ещё в зародыше.

Реальной силой, противостоящей сталинскому произволу, могла бы стать Красная Армия, её высшее командование, во второй половине тридцатых годов армия была фактически обезглавлена. Тухачевский М. Н., Якир И. З., Уборевич И. П., Корк А. И., Зйдеман Р. П., Примаков В. М., Путна В. К. были обвинены в измене Родине, шпионаже, терроре, создании контрреволюционной организации. Была ли на самом деле такая организация? Б. Викторов, участвовавший в составе специальной группы военных прокуроров и следователей Главной военной прокуратуры по пересмотру этого дела в середине 50-х годов, впоследствии писал: "Наконец, выяснялся вопрос: был ли у подсудимых сговор по поводу отстранения К. Е. Ворошилова от руководства Красиной Армией? Тухачевский, Уборевич, Корк признали, что разговоры об отстранении Ворошилова между ними велись, Уборевич уточнил: когда решили поставить в правительстве вопрос о Ворошилове, то "нападать на Ворошилова по существу уговорились с Гамарником, который сказал, что крепко выступит против Ворошилова".- Протест против Ворошилова военные предполагали внести в советское правительство.

Свою роль в деле об участниках "антисоветской троцкистской военной организации", очевидно, сыграли и ложные сведения, фальшивки, сфабрикованные фашистской разведкой, особенно в отношении Тухачевского. Вслед за прославленными военачальниками и в связи с их кончиной погибли сотни и тысячи других людей, представлявших значительную часть цвета нашей армии. В итоге страна лишилась перед самой войной опытных профессиональных военных, что имело самые трагические последствия. Волкогонов Д. А. отмечает, что было немало людей, которые преодолели сталинское оцепенение, при жизни Сталина протестовали, проявляли несогласие с его диктаторским единовластием: "Гласный суд над Сталиным начался с февраля 1956 года и идет уже несколько десятилетий. Но было бы неверно считать, что в годы единовластия не было людей, которые уже тогда не только мысленно, но иногда и открыто высказывали свое неприятие сталинской политики.

Некоторые советские разведчики выступали с разоблачениями, оставаясь за рубежом, на Западе, вели там антисталинскую пропаганду. В сентябре 1937 г» в Лозанне был убит Игнатий Раисе (Н. М. Порецкий), профессиональный разведчик, работавший нелегально в Европе. Он написал 17 июля 1937 года письмо в ЦК ВКП(б), в котором разоблачал сталинизм, высказывал уверенность, что наступит день суда над ним, заявил о своей борьбе за спасение социализма». Не возвратился в СССР замначальника отдела разведуправления РККА, бывший ответственный военно-политический работник Красной Армии Вальтер Кривицкий, написавший 5 декабря 1937 года письмо в рабочую печать с описанием кровавых расправ Сталина, Ежова. Это письмо стоит в том же ряду, что и платформа Ратина, открытое письмо Ф. Раскольннкова. Три года "Вальтер" последовательно боролся со сталинщиной, обнародовал некоторые детали убийства Кирова, подробности подготовки процессов над старыми большевиками, одним из первых заговорил о массовости террора. Зимой 1941 года Кривицкий был найден с пулей в правом виске в одном из вашингтонских отелей. После него остались мемуары "Я был агентом Сталина", статьи, интервью. В отличие от "Людвига" и "Вальтера" выжил бывший резидент в Испании Александр Орлов, так как хранил молчание до начала пятидесятых. Орлов написал книгу "Тайная история преступлений Сталина", опубликованную в 1953 году в США.

Бороться против произвола органов НКВД, творимых беззаконий, противостоять им смогла часть работников правоохранительных органов. По данным генерал-лейтенанта юстиции в отставке Б. А. Викторова, семьдесят четыре военных прокурора не давали санкций на незаконные аресты и были подвергнуты репрессиям. Среди них И. Гай, Г. Суслов, А. Гродко, В. Мелкие, П. Войтеко, И. Стурман и другие. Две трети состава военных прокуроров были репрессированы в 1937-1938 гг.

Трагична судьба членов "Коммунистической партии молодежи", действовавшей в Воронеже в 1948-1949 гг. В эту нелегальную молодежную организацию входили более пятидесяти школьников» студентов, недовольных положением в стране, обожествлением Сталина. Они в целях конспирации были разбиты на пятерки, собирались, спорили, изучали Маркса, Ленина, выпускали свои нелегальные журналы, говорили об искоренении бюрократизма, улучшении культурной и экономической жизни трудящихся масс и другом. В печати высказывались сомнения относительно антисталинской направленности в деятельности КПМ, но их суждения по существу были направлены против господствовавшей в то время командно-административной системы. Одним из основателей, первым секретарем ЦК КПМ был Б. Батуев, вторым секретарем - А. Жигулин, в руководство входил Ю. Киселев и другие. 23 человека из этой молодежной организации сопротивления были осуждены на срок от двух до десяти лет, прошли страшные сталинские лагеря. А. Жигулин-Раевский в своей повести писал: "... КПМ была не единственной нелегальной организацией в послевоенные годы. И в других городах было раскрыто несколько подобных организаций. Показательно сходны даже названия: "Кружок марксистской мысли", "Ленинский союз студентов" и т.п. КПМ отличалась от этих небольших (3-5 человек) групп сравнительно большой численностью и четкой организованностью". Такие группы действовали, например, в Челябинске,

Можно высказать гипотезу о брожении умов, нарастании протеста против культа Сталина в послевоенный период. Проведем хотя бы историческую аналогию: ведь именно после войны 1812-1814 гг. появились декабристы. После войны 1941-1945 гг.» было сфабриковано так называемое "ленинградское дело", расстреляны А. А. Кузнецов, Н. А. Вознесенский, П. О. Попков и другие видные руководители, за годы войны многое познавшие. Для руководителей, солдат и офицеров, бывших на фронтах, стало правилом принятие самостоятельных решений, объективный анализ ситуации. Чтобы выжить, не погибнуть самому и вверенным тебе людям, надо быть честным до конца, доверять товарищам, проявлять инициативу, смелость, не дожидаясь указаний сверху, В послевоенный период такие вольнодумство и самостоятельность стали опасными для Сталина и созданной им тоталитарной системы.

Война несла народу не только горе и новые лишения, она народ распрямляла, в ходе неё формировался протест, происходило духовное раскрепощение. Г. А. Бордюгов упоминает о распространении слухов в Свердловской области, что скоро будет введена свобода различных политических партий, свобода частной торговли, будет выбран новый царь. В Пензенской области имелись антиколхозные настроения.

Известны факты вооруженных восстаний заключенных в системе ГУЛАГа. В 1942 г. произошло первое из известных нам восстаний в Воркутинском исправительно-трудовом лагере НКВД. О 40-дневном Кенгирском восстании писал Солженицын А. И., но он не знал, что в его поддержку выступили заключенные Джезказганского отделения Степлага.

Особую опасность для Сталина, партийно-государственной верхушки всегда представляла интеллигенция, которую невозможно заставить замолчать никакому тирану. Иногда прямо, открыто, иногда в завуалированной форме, посредством свойственных искусству, науке, литературе методов, образов, произведений, теоретических концепций писатели, поэты, художники, ученые, журналисты; учителя, инженеры и др. высказывали свое неприятие диктатуры Сталина, осуждали произвол, насилие, боролись за свободу творчества, свободу слова. Думающий человек не мог не анализировать, сравнивать, не мог не относиться критически к происходящему вокруг. И тем самым изначально был неугоден тоталитарному режиму, даже если не выступал против него.

В годы сталинизма, да и позднее уничтожались, преследовались самые лучшие, талантливые представители науки, искусства, цвет и гордость советского народа, его генетический фонд. Не миновали преследований и лишений многие известнейшие представители советской интеллигенции: Вавилов Н. И., Королев С. П., Чаянов А. В., Чижевский А. Л., Кольцов М., Мейерхольд В. Э. и другие.

История сопротивления сталинизму будет неполной без имени поэта О. Э. Мандельштама, его знаменитых строчек: "Мы живем, под собою не чуя страны. Наши речи за десять шагов не слышны. А коли выхватит на полразговорца, так припомним кремлевского горца...". Не верил Сталину А. Довженко, не соглашался с его критикой М. Зощенко. Можно продолжать подобное перечисление фактов, имен людей известных, знаменитых.

Но было несогласие со сталинизмом, сопротивление духа не только среди известных ученых, писателей, поэтов.... На Севере был репрессирован сельский учитель А. Ф. Калинцев, который оказал могучее нравственное воздействие на писателя Ф. Абрамова. Калинцев утверждал, что Советская власть проводит неправильную политику по отношению к крестьянству, принудительно загоняя людей в колхозы, что в СССР свобода имеется только для тех, кто думает как руководитель ВКП(б) и др. Это были самостоятельные, честные, смелые суждения. Калинцев не признал себя виновным ни на следствии, ни на судебном заседании.

Жизнь, полную приключений, прожил учитель М. И. Романов (1886-1956), осужденный в 1937 году на 10 лет, реабилитированный в 1956 году. Его отец - известный революционер, был выслан на Север, мать - учительница. Сам Михаил учился в Тотемской учительской семинарии, был исключен за участие в студенческих выступлениях. Он много занимался самообразованием, учился в Москве, работал в партии: по определению запасов леса в Сибири. В 1915 г. ушел добровольцем на фронт, был взят в плен, четыре раза бежал. В Дании установил связь с королевской фавориткой, с французским посланником, М. Романова принимают за родственника царской семьи, восхищаются его образованностью, манерами, во Франции выходит книга его воспоминаний о немецком плене. В 1918 г. через Швецию, Норвегию возвращается в Мурманск, служит у белых, потом после восстания был депутатом Мурманского совдепа, комиссаром, в одном из боев теряет ногу и едет домой. Учительствует, работает преподавателем иностранных языков в техникуме.

Приведенными фактами, конечно, не исчерпывается история сопротивления в бывшем СССР. Введение в научный оборот архивных материалов позволит создать более полную историю сопротивления тоталитаризму в 30-50-е годы. Протест против культа единоличной власти, против тоталитаризма имеет свои исторические корни, своих героев и предателей, молчальников и борцов. Проявления такого протеста, мужественной борьбы при всей её трагичности привлекают и будут привлекать историков, писателей, режиссеров, художников, вселять уверенность, что зло не может быть всеобъемлющим, безнаказанным.

Масштабы антисталинского; протеста пока ещё трудно определить в полном объеме. Можно лишь высказать гипотезу о сопротивлении; сталинизму во всех слоях советского общества. Было ли оно массовым? Было, до середины 30-х годов среди крестьянства. Неприятие тоталитаризма, несвободы, духовного закабаления можно проследить среди интеллигенции на протяжении, всего периода, с начала установления советской власти и до конца восьмидесятых годов. Но это сопротивление вряд ли оказывало существенное влияние на либерализацию политики, проводимой высшим и местными эшелонами власти. Скорее всего оно, наоборот, способствовало ужесточению принимаемых мер, усилению репрессий. Да и направленность борьбы не имела собой значимости, так как дело даже не в Сталине, он следовал Марксу, Ленину, был их прилежным учеником, функционировала система, она не могла быть иной, Джилас М. считал, что Сталина можно обвинить во всем, кроме одного, - он не предал власти, созданной Лениным. Но режим, покоящийся на беззаконии, преступен сам по себе. Командно-административная, государственно-партийная машина, сформировавшись к концу двадцатых, не только укрепила свои позиции в 30-50-е годы, но выдержала первые удары во время хрущевской оттепели и расцвела, достигла своего зенита в конце 60-х - 80-е годы.

Сопротивление сталинизму, как разновидности тоталитаризма, было направлено, в первую очередь, против политики Сталина и своей целью ставило улучшение, совершенствование социалистического строя. Содержание и формы сопротивления сталинизму требуют дальнейшего изучения и осмысления.



В «Новой газете» (№ 23) в спецвыпуске «Поименно, лично и отдельно» был опубликован материал Алексея Макарова о бывшей участнице молодежной антисталинской группы, а ныне члене общества «Мемориал» Сусанне Соломоновне Печуро. В 1951 году...

В «Новой газете» (№ 23) в спецвыпуске «Поименно, лично и отдельно» был опубликован материал Алексея Макарова о бывшей участнице молодежной антисталинской группы, а ныне члене общества «Мемориал» Сусанне Соломоновне Печуро. В 1951 году семнадцатилетняя Сусанна Печуро и ее товарищи были арестованы, трое приговорены к расстрелу, десять - к 25 годам лагерей. Рассказ Сусанны Соломоновны получил неожиданное продолжение - если Алексей Макаров расспрашивал свою собеседницу о подробностях создания подпольной молодежной организации, то Екатерина Жирицкая - об опыте выживания в лагере. Точнее, о том, как остаться человеком в нечеловеческих условиях.

Я познакомилась с Сусанной Соломоновной в начале 1990-х. Впервые изданные тогда мощнейшие свидетельства о «красном терроре» - от «Окаянных дней» Бунина и «Солнца мертвых» Шмелева до «Колымских рассказов» Шаламова - по сути, были хрониками расчеловечивания человека. Хотелось найти живого свидетеля, обладающего опытом личного сопротивления системе и вышедшего из этого противостояния победителем. Того, кто поймет вопрос - как остаться человеком в нечеловеческих условиях? И тогда я нашла Сусанну Соломоновну.

«Мой пример не вполне показателен, - предупредила моя собеседница. - Нам повезло, мы сидели в «политическом», а не в уголовном лагере, в 1952-м, а не в 1937-м. И, полагаю, нам было легче, чем сегодня в армии, потому что нас мучили враги, а не наши погодки». «Ваш опыт уникален», - возразила я. И следующие два часа мы вместе пытались разобрать стратегию сопротивления человека бесчеловечному.

«Мы сидели в Инте, под Воркутой. Витя Булгаков и Женя Шаповал - в мужской зоне, я, через забор с колючей проволокой, - в женской. Жене было восемнадцать, Вите, как и мне, семнадцать. Не представляю, что бы с каждым из нас было, если бы не держались вместе и не помогали друг другу. Женя, например, меня несколько раз спасал от смерти, рискуя очень многим. Собственно, рисковать там можно было только одним - своей жизнью.

Самым страшным в лагере было слишком сильно цепляться за жизнь. Там вопрос стоит очень четко - выжить или нет. И если выжить, то какой ценой. И те, кто слишком цеплялся за жизнь, отвечали: «Любой!». Умри ты сегодня, а я - завтра. И если так решил, то можно все - воровать, убивать, превратиться в доносчика, в проститутку. Но парадокс в том, что человек, выбирающий такой путь, на самом деле выбирает смерть. Выжить в лагере можно, только если не бояться смерти.

Я не говорю об отсутствии страха, все боятся, это естественно. Но когда этот страх хотя бы в какой-то степени преодолен, человек становится практически неуязвим. Мы, все трое, вернулись, только потому, что придерживались принципа: «Я умру сегодня, чтобы ты прожил лишний день». Там в первую очередь надо заботиться о других. Если у тебя есть друзья, ты можешь в самых тяжких, самых безнадежных ситуациях рассчитывать на помощь. А без помощи там человеку не выжить.

Нам повезло в том, что мы шли по «групповому делу», потому что «групповое дело» предполагало, что сначала надо думать о других - не сказать лишнего, не навредить. И еще, конечно, нам было легче, потому что мы знали, на что шли.

Люди, попавшие в лагерь случайно, были растеряны, испуганы, унижены. Когда вас мучают, бьют, превращают в тварь дрожащую, это страшно для человека, который все время пытается доказать, что он этого не заслужил. Даже в лагере они продолжали оставаться в плену старых догм. Такие люди считали, что они сами ни в чем не виноваты, зато все вокруг - враги. Я помню одну такую старую большевичку. Она много лет сидела, а в лагере была первой стукачкой. Она и за колючей проволокой стояла «на страже интересов советской власти», считая партийным долгом докладывать, кто что говорит, ведь «сама она здесь случайно, товарищ Сталин разберется», а те, кто охраняет зэков, и есть ее настоящие товарищи по партии.

А для того, кто сознательно выбрал путь борьбы с властью, мучения были неунизительны. Для нас лагерь был закономерным поворотом судьбы. Мы знали, на что идем, - значит, не надо жаловаться. И потом, если ты с «ними» борешься, значит, ты их по меньшей мере не принимаешь. И не уважаешь. Значит, любое действие с их стороны унижением не является. Да, они могут тебя мучить, иногда очень тяжело, но не унизить.

А вот как крайнее унижение я воспринимала, например, постоянное чувство голода. Когда невозможно было заставить думать себя о чем-то другом, кроме еды. Но это унижение от собственной слабости. Ну, значит, надо попытаться справиться с собой. Мы знали, что есть грань, которую нельзя переступать. Например, даже когда голова кружится от голода, когда еле ходишь, все-таки нельзя подбирать объедки. Иначе ты себя уже человеком чувствовать не будешь, да и другие не будут тебя человеком считать. И жалеть ведь не будут, будут презирать. Но, повторюсь, нам было немного проще, это были уже не колымские лагеря времен Шаламова.

Попытка защитить свое право на самоуважение выглядит иногда как странное упрямство: «Я все равно не разрешу сделать из меня то, что вы хотите». И когда есть такая решимость, уже не страшно. То есть страшно, но это уже другой страх.

Такая деталь. В Инте, как и в любом другом лагере, был распространен жаргон. А в быту - безумная грязь, рваная одежда, невозможность как следует вымыться. Так вот Женя не разрешал нам никогда ни одного жаргонного словечка, и себе не позволял выйти из барака без белого подворотничка. Он говорил: «Они хотят сделать из нас животных. Хотят заставить нас забыть нормальный русский язык, забыть правила человеческой жизни. Мы не позволим им этого сделать». А еще он присылал мне в записках задачки по математике, а я ему отправляла обратно решения - чтобы не забыть учебу. А когда я умирала, Женя каким-то чудом достал нужные лекарства. Это было потрясающее ощущение - там, за забором, у тебя есть друг, который сделает для тебя все. Точно так же, как ты для него.

У Жени была такая формула: «Человек свободен настолько, насколько он сам себя считает свободным». И тогда лагерь, забор, бараки, надзиратели - все это воспринимается как чисто внешние обстоятельства. Да, это тяжело, но не мешает тебе быть внутренне свободным. Вот если бы они заставили тебя думать так, как они хотят, ты бы превратился в их раба.

Те, кто нас мучил, были, по сути, поверхностными людьми, поэтому они часто даже не могли понять, в чем заключается наше сопротивление. Но всегда его чувствовали. И потому ненавидели. А иногда - уважали.

Мои друзья учили меня - если человек в лагере пытается вырвать у тебя пайку, выход только один - разломи ее пополам и отдай ему половину: «Тебе так худо? Я поделюсь». К таким людям я испытывала только жалость, чувствуя себя намного сильнее их. Потому что знала - у меня есть друзья, которые не боятся погибнуть, чтобы я осталась в живых. А эти - несчастные. Ведь на самом деле они даже не понимают, что такое жить среди людей.

После войны среди политзаключенных было очень много наших пленных - их отправляли за колючую проволоку прямо из Западной Европы. Хлебнув немецких лагерей, хлебнув наших, пройдя войну, видя и наши потери, и бездарность руководства, и заградотряды, они поняли о сталинской системе все, что можно было о ней понять. Почему в 1950-х по лагерям прокатилась волна восстаний? Потому что несколько лет в лагеря шли эшелоны военнопленных. Это были военные люди, видевшие смерть и не боявшиеся ее, они прекрасно понимали, что из ГУЛАГа им живыми не вернуться. Я потом разговаривала с беглыми: «Ты понимал, на что идешь?» - «Да, но лучше умереть, чем жить так».

Начальство быстро раскусило, что политические лагеря строгого режима - готовые очаги сопротивления. И сделало страшную вещь - туда большими партиями стали присылать уголовников, самых отпетых. Но под Интой их просто перебили - так, что охрана даже не пикнула. Такого, как в 1930-е, когда в лагерях верховодили уголовники, после войны быть уже не могло.

В нашем кругу есть формула, которая применяется крайне редко, когда нужно сказать что-то исключительно важное самому себе: «Только правда - как в камере». Закрой глаза, представь, что снова в камере, и попробуй понять, что у тебя на душе. Ведь в лагере человек таков, какой он на самом деле. Не за что спрятаться, нет декораций. Голый человек на голой земле. И чего там только не проявлялось…

Вот идем на работу, мороз - градусов сорок. И старая крестьянка-украинка отдает мне свои рукавицы: «Бери, малышка, руки ознобишь. А я привычная». И я знаю, сколько бы я ни делала в своей жизни хорошего, я никогда не расплачусь за те рукавицы… А вот другая старуха, профессор, директор института педиатрии из Ленинграда, рассказывая о жизни в блокадном городе, случайно проговаривается: «Когда закончилась блокада, у нас в институте осталось еще немного шоколада». Я теряю дар речи: «Пока умирали дети, вы запасали шоколад?». «Но я же не могла спасти весь город?» - удивляется она, и после этого перестает для меня существовать.

Помню и других моих соседок по лагерю… В закуточке, на каких-то ящиках, сидят три дамы: Ирина Николаевна Угримова, седая, высокая, подтянутая художница из Парижа, из семьи известного философа Угримова. Рядом с ней - Тамара Владимировна Вераксо, балерина из Киева. И очень красивая московская девочка, студентка Китти Синицына. И когда я их увидела, я поняла, что могу быть спокойна - я среди своих. Все свое время пребывания в лагере Ирина Николаевна меня опекала. Потом ее отправили дальше, а вместо нее прислали ее сестру, Татьяну Николаевну Волкову. Она мне показала фотографии своих сыновей. Я ахнула - этих мальчиков я знала по Ленинской библиотеке.

Эти женщины и в лагере вели себя так, как положено интеллигентным людям, преподав мне мой главный лагерный урок - не важно, что вокруг. Важна твоя собственная линия поведения. Когда при мне одна из заключенных попыталась накричать на Угримову, Ирина Николаевна - в старом бушлате, в черном платке - повернулась к ней и сказала, как если бы она была в своей парижской квартире: «Элла, вы, кажется, устраиваете мне сцену?».

А моя самая большая приятельница, старая анархистка Надежда Марковна Улановская, однажды мне сказала: «Почему мы с тобой говорим по-русски, если можно учиться английскому?». Она много лет прожила за границей и владела языком в совершенстве. То, что мы выйдем на свободу, мы даже не предполагали, но тратить попусту время не хотелось. «Я даю тебе две недели, - сказала Надежда Марковна. - Две недели ты можешь отвечать мне по-русски. Но через две недели я забываю русский язык». Через две недели я стояла на ушах, несла какую-то ерунду, но за несколько месяцев наших занятий я выучила язык так, что, выйдя из лагеря, сдала на пятерку университетский экзамен по английскому.

Мне кажется, что сила и слабость человека зависят от того, много ли его в жизни любили. Не будем путать «любили» и «баловали», но человек, которого любили по-настоящему, он же потом этой любви обмануть не может. А тот, кому с любовью не повезло, вряд ли научится ощущать других как ценность, хотя бы равную себе. Человек, которого любили, привык верить в защиту, а если учить все время показывать зубы, мне кажется, мы будем растить несчастных людей. Несчастных, жестоких и слабых, что в принципе одно и то же.

В лагере люди, которые сами были жестоки, ломаются первыми. Например, оказавшиеся за решеткой следователи. Человеческий облик они теряли сразу, как только понимали, в чьих руках находятся. Им не за что было держаться. Мы видели, как они ползали в чужих ногах и молили о пощаде: «Все, что угодно, только не убивайте!». Когда их и убивать-то никто не собирался.

…Мы приехали в свой лагерь под Интой тридцать лет спустя. Нам говорили: «Куда вы едете? Ведь это место ваших страданий». А мы - как ни странно это звучит - в лагере были по-своему счастливы. Не только потому, что были очень молоды. Мы попали в чужой, абсолютно непонятный нам мир, который был нам так интересен, что нам некогда было бояться. Если бы мы считали эти годы сроком, который надо отбыть, мы бы сошли с ума. Но мы решили иначе: это наша жизнь, другой, быть может, у нас уже не будет. Значит, надо относиться к ней без ненависти, как к пусть очень трудной, но по-своему интересной жизни, которой предстоит тебя чему-то научить».

Владимир Волков
6 марта 2004 г.

На протяжении всей послевоенной истории в Советском Союзе постоянно возникали оппозиционные антисталинские группы, которые критиковали бюрократический режим слева, — с точки зрения необходимости возрождения советской демократии и интернационализма, а также восстановления норм партийной жизни, свойственных партии большевиков в впервые годы после Октябрьской революции 1917 года.

Такие взгляды были очень широко распространены в самых разных слоях советского общества: среди рабочих, гуманитарной и технической интеллигенции, молодежи, студентов — даже среди школьников. Успех в победе над фашизмом, хотя и достигнутый ценой колоссальных потерь, резко поднял самосознание советских граждан, укрепив их веру в то, что они в состоянии сами, своими руками определять судьбу страны.

В государствах Восточной Европы также наблюдался подобный подъем. Трудящиеся массы этих стран ожидали, что окончание кровавой бойни Второй мировой войны и присоединение их к единому экономическому и политическому блоку с Советским Союзом приведет к созданию действительных форм народовластия, откроет простор инициативе снизу и приведет к существенному улучшению их жизни.

Эти тенденции оказывались в прямом противоречии с интересами сталинистской бюрократии, которая видела в послевоенном массовом подъеме снизу угрозу своим материальным привилегиям. В конце 1940-х годов сталинское руководство развязало кампанию по массовому запугиванию рабочего класса и проведению новых репрессивных мер, нацеленных на то, чтобы укрепить пошатнувшуюся стабильность режима новой привилегированной касты. Ответом стало появление целого ряда антисталинских оппозиционных групп в Советском Союзе, а также усиление брожения среди трудящихся масс Восточной Европы, вылившееся в конечном итоге в восстание восточногерманских рабочих летом 1953 года и венгерских трудящихся в 1956 году.

Подлинную картину активности оппозиционных групп 1940-1950-х годов в Советском Союзе еще предстоит создать. По известным причинам преимущественное внимание в последние годы уделялось перипетиям диссидентского движения, которое с самого своего возникновения (в середине 1960-х годов) тяготело в б о льшей степени к авторитету либеральной демократии. Идя по этому пути, диссидентство все сильнее и отчетливее переходило на позиции критики сталинизма справа, то есть с точки зрения признания капиталистической системы в качестве единственно возможной альтернативы сталинизму.

Итогом этого стало то, мы можем сейчас довольно детально проследить те или иные эпизоды в биографии Сахарова или Солженицына 1970-1980-х годов, в то время как огромная и исторически намного более значимая глава истории социалистической оппозиции сталинизму предшествующего периода известна лишь отрывочно и разрозненно. Известно, например, о существовании "Коммунистической партии молодежи", созданной в 1947 году в Воронеже учениками старших классов, или о молодежной группе, возникшей после войны в Челябинске под руководством Ю. Динабурга. И хотя этими примерами дело далеко не исчерпывается, написать их историю пока остается задачей на будущее.

Общим для всех этих групп было то, что просуществовали они недолго. Репрессивные органы сталинистского режима беспощадно преследовали их и расправлялись с их участниками. Но само возникновение подобных сознательных и организованных попыток говорит о многом, — прежде всего о том, что в советском обществе непрерывно жила и возрождалась твердая уверенность в том, что обновление страны лежит на путях свержения власти бюрократии при сохранении социально-экономических основ, заложенных Октябрьской революцией 1917 года.

Подобный взгляд на вещи, столь органичный и естественный для массы советских граждан, был не чем иным, как перспективой, защищавшейся уже с первой половины 1920-х годов троцкистским движением. В этом смысле можно с уверенностью говорить о том, что троцкизм — не как абстрактное, лишенное всякого действительного содержания понятие, не как ярлык, а как реальное умонастроение и сознательная политическая ориентация, — был наиболее адекватным отражением самых глубоких чаяний советских трудящихся масс.

Краткая история одной антисталинской молодежной группы, возникшей в начале 1950-х годов, даст нам дополнительный пример справедливости подобного вывода.

О судьбе этих молодых людей было рассказано в публикации, появившейся в январском выпуске Еврейской газеты , русскоязычного издания, выходящего в Германии.

Тяга к культуре

Автор статьи, Михаил Зараев, в дни своей школьной юности посещал литературный кружок московского городского Дома пионеров, размещавшегося в двух старых барских особняках неподалеку от метро "Кировская". Выпускники этого кружка создали оппозиционную организацию, получившую название "Союз борьбы за дело революции". Она действовала в Москве в сентябре 1950 - январе 1951 года и была жестоко разгромлена НКВД.

Для понимания внутреннего мира этих юношей и девушек необходимо упомянуть о том, как они в целом относились к окружающему их миру, что увлекало их и вызывало в них наибольший интерес.

Рубеж 1940-1950-х годов в жизни СССР был суровым временем, связанным со многими тяготами повседневной жизни. В первые послевоенные годы в стране был неурожай, деревня голодала, а город испытывал острую нехватку продовольствия. Промышленность находилась в стадии восстановления, не хватало самых элементарных предметов потребления и быта. Идеологическая атмосфера, создававшаяся сталинизированной Компартией, была пропитана ядовитыми испарениями шовинизма и антисемитизма.

Ощущение тайны и запретов, касавшихся важных вопросов политики и недавней истории, очень остро воспринималось молодым поколением.

"Как-то интуитивно мы полагали: ту жизнь, которая нас окружала, лучше не трогать в своих сочинениях, — говорит в своих воспоминаниях М. Зараев. — И не только потому, что она была скудна, скучна и совсем не освещалась волшебным фонарем вымысла, который светил нам в дальних незнакомых странах. Нашу жизнь наполняли опасные и страшные тайны, неведомые запреты. Вроде бы, мы знали все, что положено знать о войне и революции. Все, что надо, рассказывали нам учителя, радио, книги. Но были еще пыльные, пахнущие тленом книжки в бумажных обложках, которые отыскивались в какой-нибудь арбатской или кировской квартире. Твой сверстник дает их тебе полистать — и где-то сорвется со страницы запретное и жуткое имя — Бухарин, но не враг народа, обличаемый в истории партии, а вождь, оратор, окруженный ликующей толпой. У кого-то отец был толстовец, и это почему-то скрывалось. У кого-то дед — меньшевик и депутат Государственной Думы".

Но все тайны и запреты не могли, однако, воспрепятствовать тогдашней советской молодежи жадно тянуться к лучшим образцам мировой культуры, жить в состоянии непрерывного творческого поиска и самоусовершенствования. М. Зараев продолжает:

"Мы открывали для себя поэтов. Был полузапрещенный Есенин. И вроде бы не запрещенный, но упоминаемый сквозь зубы Блок. Был не совсем понятный Пастернак. Запрещенный Бунин. Расстрелянный Гумилев. Мы ловили строчки, обрывки судеб. Мы жили на хрупкой корке повседневности, под которой нам чудились совсем недавно ушедшие, растворившиеся неведомо где история и культура. Запах этой культуры щекотал ноздри и пьянил, как пьянил запах мартовских московских улиц, по которым мы допоздна шлялись целой ватагой после кружковских занятий. Мы почитали главным Божьим даром не силу, не ловкость и красоту, а талант. Только талантом можно было поразить мир. Мы считали себя частью русской литературы. Далеко не из всех нас вышли впоследствии литераторы, но чувство причастности к культуре сохранилось навсегда".

Это состояние заостренного и жадного впитывания культуры, столь напоминающее атмосферу 1920-х годов и затем с новой силой возродившееся в начале 1960-х, неизбежно порождало свободомыслие и подлинное, неконформистское чувство гражданской ответственности. Наиболее творческий и самостоятельный слой молодежи того времени не мог быть безразличным к судьбам страны, к тому, что представляла собой политическая реальность советского общества.

Бесстрашный вызов сталинизму

У литературного кружка, который посещал М. Зараев, были старшие товарищи — молодые юноши и девушки, недавно окончившие школу. Они собирались на квартире Бориса Слуцкого, который поступал на философский факультет МГУ, а затем, когда его не приняли, сдавал экзамены на исторический факультет Педагогического института.

Среди других лидеров группы были Владислав Фурман, Евгений Гуревич, Сусанна Печуро.

К лету 1950 года их увлечение литературой переросло в осознанный политический протест против сталинизма. С. Печуро, которая дружила с Б. Слуцким, рассказывала, что в один из летних дней того года он сообщил ей, "что собирается бороться с этим строем, который — диктатура не пролетариата, а новой аристократии, разновидность бонапартизма. Власть в партии и государстве захватили вожди. Понимать, что происходит, и бездействовать — значит соучаствовать в преступлениях власти".

Осенью 1950 года четверка лидеров образовала оргкомитет по созданию подпольной организации — "Союза борьбы за дело революции". Вскоре Б. Слуцким была написана и программа.

"Судя по тексту, — пишет М. Зарев в своей статье, — наибольшее влияние на Борю оказал Троцкий. Вся эта терминология в программе — "бонапартизм", "термидорианский переворот" — из Троцкого".

Мышление этого 18-летнего юноши, говорит далее автор, "конечно же... было социалистическим, так же, как и у его сверстников, за семь лет перед тем споривших о судьбах еврейского пролетариата в катакомбах Варшавского гетто". Только для него "кумирами были не Герцль и Маркс, а Ленин и Троцкий".

Численность подпольной группы точно неизвестна, но на закрытом суде фигурировало 16 человек. Подпольщики обзавелись гектографом, на котором печатались листовки числом до 250 экземпляров. Листовки не разбрасывались, а раздавались в руки — в школе, в институте.

Участники группы занимались философией и историей, конспектировали Маркса и Ленина. Раз в неделю они собирались вместе и под руководством Бориса Слуцкого обсуждали прочитанное.

Успела группа за короткий период своего существования пережить и мини-раскол. Причиной его стал вопрос о допустимости террора. Условия советской жизни ставили его с особой остротой. Всякая оппозиционная деятельность беспощадно каралась, не существовало каких-либо легальных возможностей обратиться к широким слоям народа. В то же время непропорционально громадную роль в общественно-политической жизни общества играли фигуры нескольких "вождей" во главе со Сталиным. Насильственное устранение подобной фигуры, в особенности же самого советского диктатора, могло существенным образом дестабилизировать бюрократический режим.

Это был, конечно, тупиковый путь. Но если вспомнить историю революционного движения в России, то переход "Народной воли" на рельсы терроризма в конце 70-х годов XIX века был обусловлен сходными причинами в рамках деспотизма царского самодержавия.

Словом, существовали вполне объективные факторы, объясняющие то, почему вопрос о терроризме занимал умы юных московских оппозиционеров. Мнения среди них разделились, — те, кто полагал, что террор допустим, одновременно стали считать себя и более решительно настроенными на борьбу.

Но эта история внутренней полемики была насильственно прервана. В середине января 1951 года все участники группы были арестованы. НКВД следил за ними практически с самого возникновения организации, а квартира, на которой собирались молодые люди, прослушивалась. Накануне ареста за каждым из лидеров группы ходило по пятам по двое агентов.

После ареста все содержались отдельно друг от друга, а само следствие продолжалось больше года. Как выяснилось позднее, НКВД первоначально не придавал этому делу особого значения, но затем политическая ситуация резко изменилась. Глава НКВД Абакумов и его окружение были смещены, одновременно началась подготовка к новому "процессу врачей". Тогда же на фоне антисемитской кампании "борьбы с космополитизмом" было задумано и большое "еврейское дело" в духе Московских процессов 1930-х годов. Новое руководство НКВД, следуя указаниями Сталина, решило использовать арестованную группу молодежи в качестве доказательства существования террористической опасности.

Следователи добивались того, чтобы члены группы признались в подготовке террористических актов. Некоторые из молодых людей поддались на уловки следователей. Среди них оказался и Борис Слуцкий. Оправдывая свое решение, он говорил: "Я подпишу это вранье с тем, чтобы скорее кончилось следствие, и можно было попасть в лагерь. Там будут люди, возможность работать, читать".

Он не верил в возможность расстрела, недооценив степень жестокости и беспощадности сталинистского режима. За месяц до начала суда по делу "Союза борьбы за дело революции", длившегося неделю, с 7 по 13 февраля 1952 года, был принят закон, восстанавливающий смертную казнь.

Суд проходил в большой продолговатой комнате в подвальном помещении Лефортово. На стульях, поставленных в четыре ряда по четыре в каждом ряду, сидели обвиняемые. Лицом к ним за длинным столом распологались трое пожилых мужчин в генеральских мундирах — Военная коллегия Верховного суда СССР под председательством генерал-майора юстиции Дмитриева.

Согласно приговору, объявленному в ночь с 13 на 14 февраля, Слуцкий, Фурман и Гуревич были приговорены к "высшей мере наказания", Сусанна Печуро — к высшей мере, но с заменой на срок в 25 лет. Из оставшихся двенадцати человек девять получили по 25 лет, трое — по десять.

Приговоренная к расстрелу тройка лидеров была казнена 26 марта 1952 года. Остальные, точнее те, кто уцелел из них, вернулись их тюрем и лагерей весной 1956 года вместе с начавшейся хрущевской кампанией десталинизации. Как могли, они попытались продолжить свою жизнь, навсегда сохранив в памяти воспоминания о своем участии в антисталинском сопротивлении.

Судьба этой группы молодых людей сложилась трагически. Однако их пример показывает, что даже в самые глухие годы сталинистской реакции советская молодежь выдвигала из своих рядов тех, кто сознавал несовместимость бюрократического правления с основами советского народовластия, и кто не боялся бросать прямой вызов режиму, исходя их твердой веры в возможность социалистического обновления страны.

5 марта 1953 г. умер И. В. Сталин. К концу жизни этот человек достиг зенита могущества, возведя на кро­ви и беззаветном энтузиазме десятков миллионов людей вторую по мощи мировую державу. По образному выра­жению У. Черчилля, Сталин «принял Россию лапотной, а оставил с атомным оружием». Но уже тогда выпесто­ванный им советский тоталитаризм столкнулся с двумя вызовами капиталистического мира, адекватный ответ на которые он, как показало будущее, не смог дать.

Первый - экономический. Ведущие западные страны на рубеже 40-50-х гг. вступили в эпоху научно-техни­ческой революции, что вскоре вывело их на новую, пост­индустриальную ступень развития. Наметился стреми­тельно прогрессирующий разрыв в технологическом качестве потенциалов западной рыночной экономики и советской директивной. Последняя в силу присущих ей свойств - сверхцентрализованности, отсутствия инициа­тивы и предприимчивости в многочисленных структур­ных звеньях хозяйственного управления, слабой мате­риальной заинтересованности работников в качестве тру­да - оказалась невосприимчивой к внедрению в произ­водство в общенациональном масштабе (за исключением приоритетного военно-промышленного комплекса) новей­ших достижений научно-технической мысли.

Второй вызов - в области общественно-политической и социальной. Он выражался в том, что развитые капиталистические государства продолжали стабильно поднимать и без того высокий, не сопоставимый с совет­скими стандартами уровень жизни населения, обеспечи­вать широкие демократические права и свободы.

Давление этого вызова ощущалось и в предшествую­щие десятилетия. Именно для нейтрализации «демонст­рационного эффекта» Запада (или, пользуясь языком партийных идеологов, его «тлетворного влияния») меж­ду СССР и Западом фактически уже с 20-х гг. был опу­щен «занавес» - сначала относительно легкий, проница­емый, затем поистине «железный». Он казался незыб­лемым. Но то было обманчивое впечатление.

«Занавес» в основном подпирала репрессивная маши­на, давившая своими тяжелыми катками все ростки вольномыслия и критического отношения к реалиям со­ветского образа жизни. Между тем ресурсы этой маши­ны оказались практически полностью выработанными, и власти после смерти диктатора были вынуждены присту­пить к ее демонтажу. Кроме того, «железный занавес» поддерживался традиционно изоляционистской полити­кой в области культурного обмена, общественных и лич­ных связей с капиталистическим миром. В годы «холод­ной войны» она еще более усилилась, охватывая все новые сферы международных отношений. Резко сократи­лась торговля с Западом (на 35% в 1950 г. по сравнению с первыми послевоенными годами), что болезненно ска­зывалось на советской экономике, лишенной притока пе­редовых технологий и оборудования. Руководству СССР и здесь в скором времени пришлось пересмотреть свою позицию и встать на путь развития многосторонних от­ношений с западными государствами.

В этой ситуации «железный занавес» начал медленно, но неотвратимо «ржаветь». С каждым годом, не говоря уже о десятилетии, он все больше утрачивал способность ограждать население от «тлетворного влияния» Запада. И как закономерный результат - насаждавшиеся ком­мунистической пропагандой стандарты «социалистичес­кого народоправства» и равенства в нищете утрачивали некогда имевшую для немалой части населения привле­кательность и магическое воздействие, уступая место растущим сомнениям в правильности «выбранной» стар­шими поколениями модели общественного развития. В народе десятилетие за десятилетием накапливался кри­тический потенциал. И никакие действия властей не могли остановить этот процесс, ибо в рамках существо­вавшей модели было невозможно обрубить питающие его социально-экономические и политические корни.

Исторический опыт показывает, что любая обществен­ная система, неспособная эффективно реагировать на принципиальные вызовы времени и внешней среды, ра­но или поздно входит в полосу общего кризиса и разло­жения. Вопрос, когда такая полоса началась в СССР, яв­ляется дискуссионным. Одни исследователи датируют это серединой 50-х гг., другие - концом 70-х гг. или се­рединой 80-х гг.

Особенность общего кризиса советской модели госу­дарственного социализма - его затяжной вялотекущий характер. Это объяснялось многовековыми российскими традициями (мощной государственностью, несформиро- ванностью гражданского общества, укоренившейся в на­родной психологии стихийной тягой к уравнительной справедливости), а также размерами страны, ее исклю­чительными по масштабам природными богатствами, ко­торые безжалостно бросались в топку затратной дирек­тивной экономики и поддерживали в ней огонь жизни. На этой основе власти обеспечивали функционирование, хотя и на довольно низком уровне, системы социальных гарантий (бесплатное медицинское обслуживание и обра­зование, пенсии и т. п.), что позволяло избегать серьез­ного народного недовольства.

Объясните значение понятий и выражений: социальные стереотипы, денежная реформа, госзаймы, «идеологичес­кие постановления», «оккультная наука», научно-техническая революция, постиндустриальная ступень развития, система социальных гарантий.

1. Сопоставьте источники. О чем говорит тот факт, что граждане высказывают свое мнение; возникают анти­сталинские молодежные группы?

2. Какие политические изменения происходят в стране? Что остается не­изменным?

3. Проанализируйте политику репрессий в 1945-1953 гг. Против каких социальных слоев были направлены репрессии? Какую опасность для тотали­тарного режима представляли эти слои?

4. Как фор­мировалась атмосфера духовной несвободы в общест­ве? Какие последствия это имело?

6. В чем, по вашему мнению, заключается величие и трагедия нашей стра­ны в начале 50-х гг.? Напишите эссе на эту тему.

УДК 94(571.1/.5)«19»–053.81

Сизов Сергей Григорьевич
Д-р ист. наук, проф. кафедры «Общая экономика и право», ФГБОУ ВО «Сибирская государственная автомобильно-дорожная академия (СибАДИ)», доцент, г. Омск, Россия
ДЕЛО МОЛОДЫХ КУЛУНДИНЦЕВ (ТОМСКИЙ ПРОЦЕСС НАД « АНТИСОВЕТСКОЙ ГРУППОЙ » В 1948 ГОДУ )
E-mail: [email protected]

Sizov Sergey Grigoryevich,
(Doctor of Science (History), Professor of "General Economics and Law" Department, Siberian State Automobile and Highway Academy (SibADI), Omsk,
Russia )
CRIMINAL CASE AGAINST YOUNG INHABITANTS OF KULUNDA. (TOMSK PROCESS OVER «ANTI-SOVIET GROUP» IN 1948)

АННОТАЦИЯ . Исследуются антисталинские настроения молодёжи в первые послевоенные годы, в частности, дело группы молодых людей из рабочего посёлка Кулунда Алтайского края, осуждённых в 1948 году в Томске Их обвиняли в «антисоветской деятельности», хотя они лишь критиковали существующую власть и порядки. Тяжёлое материальное положение народа и царившая несправедливость отразились в их антисталинских стихах.
ABSTRACT . Anti-Stalin moods of youth in the first post-war years are investigated, in particular, accused business of group of the young people of the working settlement of Kulunda of Altai region condemned in 1948 in Tomsk them of "anti-Soviet activity" though they only criticized the existing power and orders. Difficult financial position of the people and the reigning injustice were reflected in their anti-Stalin verses.

Ключевые слова: «послевоенный сталинизм», антисталинские настроения, политические процессы, репрессии, инакомыслие, нонконформизм, Западная Сибирь.
Keywords : "post-war Stalinism", anti-Stalin moods, political processes, repressions, dissent, nonconformism, West Siberia

В годы «послевоенного сталинизма» (1945 − март 1953) активно проводятся различные идеологические кампании, которые сопровождаются ростом политических внесудебных репрессий ,,. В то же время статистика по стране в целом свидетельствует, что в эти же годы наблюдалась тенденция к снижению количества осуждённых по политическим мотивам. Если в 1945 г. по данным КГБ по этой статье было осуждено 91526 человек, в 1948 г. − 72017 человек, в 1951 г. − 55738 человек, в 1952 г. − 30307. Данные I спецотдела МВД СССР дают несколько иные цифры осуждённых, но подчёркивают ту же самую тенденцию.

Среди источников по истории общественно-политических настроений и, в частности, по истории инакомыслия важное место занимают материалы уголовных дел по печально знаменитой 58-й статье УК РСФСР. Работа с фондами Отдела спецдокументации управления архивного дела администрации Алтайского края дала возможность познакомиться с рядом таких уголовных дел второй половины 40-х годов. Среди них большой интерес, на наш взгляд, вызывает дело № 20134 по обвинению в “антисоветской деятельности” группы молодых людей из рабочего посёлка Кулунда Алтайского края . К ноябрю 1947 г., когда было заведено дело, большинство обвиняемых уже разъехалось из Кулунды на учёбу в вузы Томска и Новосибирска. Но после ареста в Томске студентки Александры Чупилко (на неё донесли) следователи МГБ вышли на её школьных друзей - Григория Бордуна, Ивана Стовбу, Валентина Беспечного.

В ходе следствия выяснилось, что с осени 1945 г. в Кулунде среди учащихся средней школы сформировалась группа единомышленников, которая, кроме всего прочего, активно обсуждала политику существующего режима, критиковала партию и Сталина, задумывалась о путях изменения общественно-политической ситуации в стране. Дальше разговоров и споров ребята не пошли, но и этого оказалось достаточно для следствия, чтобы сформулировать серьёзные обвинения. Вот лишь краткая выдержка из обвинительного заключения: “На своих антисоветских сборищах в период 1945 - 1947 гг. Бордун, Стовба и Беспечный с антисоветских позиций критиковали мероприятия советского правительства и ВКП(б), клеветали на условия жизни в СССР, советскую действительность и колхозный строй, распространяли антисоветские клеветнические измышления по адресу вождя народов СССР, доказывали о необходимости свержения существующего советского строя и обсуждали меры борьбы с Советской властью” .

Следствие обвинило также молодых кулундинцев в том, что они “приняли решение о выпуске нелегального антисоветского журнала и антисоветских листовок, с целью распространения их среди населения и вовлечения в свою антисоветскую группу лиц с антисоветскими убеждениями””. (Ни журнала, ни листовок выпущено не было). Изучение материалов дела позволяет лучше понять особенности восприятия сталинского режима некоторыми представителями образованной, социально активной молодёжи. О том, что это были образованные ребята, свидетельствуют факт поступления в вузы троих обвиняемых, а также круг их увлечений (поэзия, театр). О социальной активности свидетельствует само уголовное дело: эти молодые люди чувствовали свою ответственность перед обществом и думали о том, как добиться для народа лучшей жизни.


Лидером кружка друзей был Григорий Бордун - личность сложная, противоречивая, но, безусловно, талантливая и неординарная. Он родился в 1926 г. в семье крестьянина-середняка. В школьные годы проявил большой интерес к литературе, посещал литературный кружок. В 1943 г. предложил организовать ученический рукописный журнал. Дирекция школы не позволила. Именно тогда у него возникла мысль самому создать подобный журнал, но идея так и не осуществилась. В том же 1943 г., закончив восьмилетку, Григорий уходит на фронт. Участвовал в боях в составе 3-й танковой армии, был дважды ранен. Вернулся домой в августе 1945 г. инвалидом войны. Его отец также стал на фронте инвалидом.

Молодой ветеран (ему лишь 19 лет!) возвращается в школу, чтобы закончить 9-й и 10-й классы. Здесь-то и сложился в 1946-47 гг. кружок единомышленников. Их волновали вопросы, на которые они не могли найти честные ответы ни в прессе, ни в комсомольских организациях. Кроме обсуждения различных проблем товарищи читали друг другу свои стихи. Уголовное дело сохранило нам лишь стихи антисталинские, но были и другие: Г. Бордун даже печатался в местной газете. Стихи Г. Бордуна несовершенны с художественной точки зрения, но им не откажешь в искренности и боли за униженных и оскорблённых. Вот лишь два отрывка из его стихотворений:

Проснешься ли ты, справедливый,
Проснешься ли, бедный народ?
Изгонишь ли гнусность и лживость,
Что правят тридцатый уж год?
(...)
На святой Руси беда
И не скрыться никуда:
Всюду тюрьмы и колхозы,
И расправы, и угрозы.
Без закона и суда.

Что двигало этим юношей? Тяжёлая материальная ситуация, в которой оказались он сам, его отец, фронтовые раны и переживания, несбывшиеся надежды на лучшую послевоенную жизнь. Но главное, всё же невозможность смириться с откровенной ложью официальной пропаганды и тяжёлой жизнью народа.

Ивану Стовбе принадлежат страстные стихи о вольности, которую он поспевает вслед за Радищевым и Пушкиным, а также эпиграммы на И. Эренбурга и В. Лебедева-Кумача.

Немалую ценность для исследователей представляет дневник Григория Бордуна, который он вёл в конце 1946 − начале 1947 года. Некоторые выдержки из дневника были опубликованы барнаульским историком А.А.. Колесниковым. Григорий Бордун возмущён лицемерием советской пропаганды: в стране царят голод, нищета, а по радио твердят о счастливой жизни советских людей. Юноша не скрывает своей ненависти к власть имущим, которых он обвиняет во лжи и издевательстве над собственным народом. Временами он резок в своих оценках, но столь же резок он в своём дневнике и к самому себе, к своим недостаткам. Дневник Г. Бордуна стал одним из доказательств его “антисоветской деятельности”.

В апреле 1948 г. Г.Г. Бордун, И.И. Стовба, В.М. Беспечный и А.М. Чупилко были осуждены военным трибуналом Томской железной дороги. Г.Г. Бордун и И.И. Стовба были приговорены по статьям 58-10 и 58-11 УК РСФСР к 10 годам лишения свободы с поражением в правах на 5 лет каждый, В.М. Беспечный по тем же статьям - к 6 годам лишения свободы с поражением в правах на 3 года, А. М. Чупилко по ст. 58-12 (за недонесение) - к 3 годам лишения свободы с поражением в правах на 2 года.

В 1955 г., отбывая срок в Озёрлаге, тяжело больной Г.Г. Бордун обращался к Председателю Верховного Совета СССР с просьбой о помиловании. Дело было пересмотрено, но фактически в положении осуждённых ничего не изменилось: ст. 58-11 (организационная деятельность) была снята, но срок лишения свободы оставлен без изменения. Лишь много лет спустя после письменного обращения В.М. Беспечного дело кулундинцев было изучено вновь, и 25.06.1991 г. состоялась их реабилитация. Правда, на сайте «Мемориала» отмечено, что алтайская прокуратура реабилитировала В.М. Беспечного только 02.07.2003 году. Эта же дата указана и для А.М. Чупилко и И.И. Стовбы . Данных о Г.Г. Бордуне на сайте «Мемориала» пока нет.

Материалы дела № 20134 свидетельствуют о неоднозначности восприятия сталинского режима в сознании молодёжи. Автор далёк от мысли считать взгляды молодых кулундинцев типичными для большинства юношей и девушек того времени, но считает неправильным игнорировать такого рода документы при изучении общественно-политических настроений, ценностей и стереотипов мышления послевоенного периода. Тем более, что Григорий Бордун, Иван Стовба, Валентин Беспечный и Александра Чупилко были отнюдь не одиноки в своём неприятии сталинизма. Можно, в частности, вспомнить юношей и девушек из Коммунистической партии молодёжи - антисталинской организации молодых воронежцев, - существовавшей, в конце 40-х годов. История этой организации была подробно описана в документальной повести А. Жигулина “Чёрные камни”. Как свидетельствуют исследования последних лет «антисталинская фронда» среди части молодёжи не была большой редкостью. Изучение подобных настроений части советской молодёжи, на наш взгляд, поможет лучше понять общественно-политические перемены периода “оттепели”.

Библиографический список:
Сизов С.Г. Интеллигенция и власть в советском обществе в 1946 – 1964 гг. (На материалах Западной Сибири): Монография. В 2-х ч. Ч. 1. «Поздний сталинизм» (1946 – март 1953 гг.). – Омск: Изд-во СибАДИ, 2001. – 224 с.
Сизов С.Г. Омск в годы «послевоенного сталинизма» (1946 – март 1953 гг.): монография. − Омск: СибАДИ, 2012.− 252 с.
Сизов С.Г. Партийные органы и борьба с «вейсманистами» и «морганистами» в вузах Западной Сибири // Клио (Санкт-Петербург). – 2002. – № 1. – С. 154 – 158.
Сизов С.Г. Политические репрессии в Омске в годы «послевоенного сталинизма» (1945 – март 1953 гг.) // Смутные времена в истории России: материалы всерос. науч. конф. (28 февраля, 2012). − Омск: Омский юрид. ин-т, 2012.− С. 17−21.
Попов В.П. Государственный террор в советской России. 1923−1953 гг.: источники и их интерпретация // Отечественные архивы. − 1992.− № 2.− С. 28; Лунеев, В.В. Преступность XX века.− М, 1997,− С. 180; Кудрявцев, В.Н., Трусов, A.M. Политическая юстиция в СССР.− М.: Наука, 2000.− С. 314. (Перво