Личная жизнь актера филиппова. Юрий Филиппов: “Отец был очень замкнутым человеком”. — Как в тюрьме? Я же каждый день хожу на занятия
Популярность сыграла не самую лучшую роль в личной жизни актера - он не выдержал испытания славой и большими деньгами, возможно поэтому и распался его первый брак - жена Сергея Филиппова Алевтина Горинович, устав от постоянных застолий мужа, забрав сына, ушла от него. Позже Алевтина Ивановна эмигрировала в США, и на этом закончилось общение актера не только с бывшей женой, но и с сыном, которого он так больше никогда и не увидел.
С Алей Горинович Филиппов познакомился в стенах Ленинградского эстрадно-циркового техникума, они начали встречаться, и вскоре поженились. У них родился сын Юрий, и первые годы из десяти прожитых вместе, супруги жили очень счастливо.
Сергей Николаевич очень любил Алю, а она его безумно ревновала, а еще обижалась на то, что для мужа слава дороже, чем они с сыном.
Когда пришла оглушительная популярность, личная жизнь Сергея Филиппова начала рушиться - в ней появились не только застолья с коллегами и поклонниками, но и другие женщины, с которыми он заводил романы.
Это доходило до Алевтины Ивановны, она мучилась и переживала, а потом ушла от Филиппова. Уехав из России, Горинович больше на родину не возвращалась, и поэтому официально с Филипповым они так и не разошлись.
Второй супругой актера стала детская писательница Антонина Голубева, с которой он познакомился в ресторане гостиницы «Астория», где жил в снятой для него режиссером Театра комедии Акимовым номере.
Это произошло почти сразу после расставания с Алевтиной Ивановной, и Филиппов вскре переселился из гостиницы к Голубевой. Антонина была на тринадцать лет старше Филиппова и ездила за ним повсюду.
Она следила за тем, чтобы он не заводил романов на стороне и пыталась отучить его пить.
А еще она была против общения Сергея Николаевича с сыном, но он все равно продолжал навещать Юру, пока тот с матерью не уехал в Америку. У Антонины Голубевой тоже была дочь от одного из предыдущих браков и внучка, но она с ними не общалась.
Все, кто знал эту пару, удивлялись, что держит их вместе - Антонина всегда была чем-то недовольна, да и сам Филиппов нередко в минуты откровений говорил, что не любит свою вторую жену, да и хозяйкой Голубева была неважной.
Рассказывают, что дома у них всегда был беспорядок, в театр актер часто приходил неопрятно одетым, но он не придавал этому никакого значения.
Вместе они прожили сорок лет, пока Антонина Голубева не умерла. Чтобы ни говорили, а вторая жена актера была его спасительницей - она поддерживала мужа, когда того уволили из театра, выхаживала после сложной операции.
Смерть Антонины стала черным днем в биографии Сергея Филиппова - он оказался никому не нужным и еле сводил концы с концами, живя на мизерную пенсию, у него начались проблемы с психикой. Свою жену актер пережил всего на год и умер в одиночестве в своей квартире в обстановке ужасающей бедности.
остроумным человеком и в жизни. Однако судьба уготовила ему тяжелые испытания, в том числе многолетнюю ссору с единственным сыном.
Посмотрел на меня внимательно: «Кто ты такой?» — «Я же твой сын». — «У меня нет сына», — холодно ответил он. «А меня, Сереженька, тоже не узнаешь?» — спросила мама. Отец взглянул на нее, лицо его исказилось, казалось, сейчас заплачет. Резко развернулся и побежал прочь. Тогда я понял, что он все еще любит маму...
Я принес в ОВИР заявление от папы: «К решению сына выехать на постоянное место жительства за границу никакого отношения не имею. Считаю, что его надо сурово наказать, а лучше — расстрелять. Материальных претензий не имею. Сергей Филиппов».
[
more
=
]
«Где будете расстреливать? — спросил я у молоденьких сотрудниц ОВИРа. — Здесь или во дворе у стенки?»
Конечно, мне было известно, что отец рвал и метал, узнав, что я эмигрирую. Но написать подобное ему не пришло бы в голову. Так и стоит перед глазами воображаемая картина, как его сожительница мадам Голубева диктует эти строчки, полные ненависти к врагу.
После моего отъезда отец перестал общаться со мной, письма из-за бугра не распечатывал. А если друзья спрашивали обо мне, отвечал, что с предателями родины ни в какие контакты не вступает. И только в конце жизни признался, что если бы все начать сначала, остался бы с женой и сыном...
Никогда не забуду наш последний телефонный разговор.
— Нет, Юра, денег не присылай, лекарств тоже. У меня все есть.
— Может, в гости ко мне приедешь? Я все оплачу.
— Это тоже не надо.
— Столько лет не виделись... Если хочешь, я сам приеду, могу с мамой.
— Я ее очень люблю и всегда любил.
— Она это знает и, между прочим, замуж больше не вышла. Ну что вы как дети малые, пора вам встретиться и поговорить.
— Никогда ей не прощу, что она меня поленом выгнала!
Почему-то при этих словах о полене я вспомнил, как в детстве мечтал, чтобы мои любимые родители жили вместе, и сердце защемило. Удивительное дело. Я поменял страну, фамилию и отчество, думал, что каленым железом вытравил все, что было связано с отцом. Но в итоге вернулся в Петербург, иногда хожу в Театр комедии, где он всю жизнь проработал, собираю по крупицам его архив, фотографии, воспоминания о нем. Видно, филипповские гены во мне все же победили...
Мой дед, немецкий барон, был управляющим на гвоздильном заводе в Саратове. Там он женился на кружевнице, красавице-певунье Дуне, моей бабушке. У них и родился Сережа — мой отец. Но в начале Первой мировой войны дед вынужден был уехать на родину, а бабушка наотрез отказалась покидать Россию.
Мастер Николай Георгиевич, слесарь по профессии, работал на том же заводе. Когда-то его хозяин отправил перспективного работника повышать квалификацию в Германию, через год Николай вернулся оттуда в модной жилетке, украшенной цепочкой с часами. Местные девицы стреляли в его сторону глазками, но завидный ухажер предпочел одинокую к тому времени Дуню: хоть и с ребенком она, но настоящая красавица, к тому же поющая как соловей! Так у Сережи появился отчим.
По субботам новый глава семейства неизменно приходил домой пьяным, ругал жену, а потом забирался на комод и громко пел вызубренные за границей немецкие песни, в перерывах попрекая Сережу его буржуазным происхождением. Кстати, и местные мальчишки дразнили приятеля не иначе как Фон-бароном.
Все детство папы прошло на улице. «Волга видела нас гораздо чаще, чем домашние», — не раз говорил он. С соседскими пацанами, такими же голодранцами, воровал арбузы с идущих по реке барж. Ловил рыбу, но попадалась в основном мелочь. Ее на палочках жарили на костре, а сами кружили вокруг в диких пиратских танцах, в исполнении которых Сергей особо усердствовал.
Рассказывая мне про детские шалости, папа всегда приговаривал: «Да, я был далеко не подарок!» Среди школьных предметов он уважал литературу и химию. Из-за химии его и выгнали из школы с треском. Папа вдруг решил, что уже созрел для самостоятельных опытов, и в результате комбинаций с соляной кислотой и железными опилками создал такой едкий газ, что занятия пришлось прекратить на несколько дней.
Мать ломала голову: что дальше делать с таким любознательным сыном? В Саратове была безработица, и о том, чтобы устроить куда-то мальчишку без профессии, нечего было и думать. Сначала она отдала его учеником к пекарю, но он что-то напутал, загубил тесто и вылетел на улицу. «Ладно, у Горького тоже не получилось печь хлеб», — утешал себя начитанный Сережа. Потом мать отвела его к немцу-краснодеревщику. Тот плохо говорил по-русски и называл отца «малшык Филипоу». Назидательно поднимая вверх указательный палец, он говорил: «Малшык Филипоу, бэз срумента и вош нэ убеш». В мастерской папе понравилось: тишина, деревяшки, стружки, мебеля роскошные. Он потом часто с теплотой вспоминал своего педанта-учителя и в тяжелые времена говорил: «Не получится дальше с актерством — пойду в реставраторы!»
Но однажды его жизнь сделала крутой поворот. Как-то вечером шли они с другом мимо местного клуба, заглянули в окно. Там в большом освещенном зале девчонки в коротеньких юбках выделывали ногами такие кренделя, что у Сережи челюсть отвисла. У входа в здание висела табличка «Хореографическое училище». Парни недоуменно переглянулись и хмыкнули: это от слова «харя», что ли? Но папе настолько понравилось увиденное, что он уговорил товарища зайти. Учительница сразу же записала их в кружок, поскольку ни одного мальчика там не было. Приятель очень быстро охладел к танцам, а папа стал заниматься, и педагог, видя его рвение, со временем посоветовала ехать в Москву, учиться дальше.
У папы действительно были исключительные данные для классического танцовщика: прыжок, чувство ритма, длинные ноги. Но в столичном хореографическом училище набор уже был завершен, и он поступил на балетное отделение ленинградского Эстрадно-циркового техникума на Моховой. Там же с огромным энтузиазмом училась и моя мама Алевтина Горинович. Годы спустя папа вздыхал с сожалением: «Жаль, что она не стала актрисой. Талантом на Ермолову походила».
А вот моя бабушка Любовь Ипполитовна была недовольна выбором профессии дочери:
— Как ты могла? Внучка генерала Куприянова — и актерка! Уж если так творчества захотелось, пошла бы в художницы, что ли. Я же училась у Николая Рериха! Бумага, акварель... Чем это плохо?
— Бумага, акварель... А жизнь проходит мимо!
— Какая вообще может быть жизнь при рэволюционэрах?
Но как оказалось, училище — это было еще полбеды: Ася закрутила роман с Сережей, который мало того что готовился стать артистом балета, так еще и жил в общежитии на крохотную стипендию. И когда дочь привела Филиппова знакомиться с мамой, будущей теще жених сразу же категорически не понравился.
— Как ты можешь хотеть за него замуж? Он же хам. Посмотри на него повнимательнее. Это клоун, паяц! Из него никогда не выйдет хорошего мужа и отца твоим детям.
— А какой, по-твоему, у меня должен быть муж? Такой, какие были у тебя? — дерзко ответила моя мама.
— Мои мужья были из хороших семей, образованные усатые красавцы. А этот — голь перекатная. Ни кола ни двора. Твой отец был, между прочим, дворянином! Он был героем и пропал без вести на войне, — с пафосом завершила Любовь Ипполитовна, всхлипнула и приложила к глазам кружевной платочек.
— Мама, ты не права. Сережа — умный, красивый. Мы скоро заканчиваем техникум. И профессия у него будет хорошая.
При этих словах слезы Любови Ипполитовны мгновенно высохли.
— Разве это мужское дело — дрыгать ногами? Сама в актерки пошла, да еще и мужа-плясуна решила завести?!
Ася была уверена, что мама все-таки сменит гнев на милость и примет зятя. Но время шло, а Любовь Ипполитовна была непреклонна. Моего отца она только терпела. Для нее он был просто хамом, недостойным руки ее дочери. Она так ему все время и говорила: «Сереженька, вы же хам». Казалось бы, всего три буквы, но сколько чувства она в них вкладывала! В ней говорила классовая ненависть, а о своем баронстве отец никогда не рассказывал...
Любовь Ипполитовна была, как говорили раньше, из бывших. Генеральская дочь, занималась в Императорском обществе поощрения художеств. Я помню, как, сидя у окна, она пила чай из чашки саксонского фарфора, чудом уцелевшей, прошедшей с бабушкой через революцию, Гражданскую и Отечественную войны, через эвакуацию, переезды и возвращение на улицу Широкую в Ленинграде. Эта чашка без блюдца да несколько фотографий — все, что осталось у Любови Ипполитовны от прежней жизни.
А ведь, бывало, выезжая всей генеральской семьей на дачу, они везли с собой рояль. Он был специальный, летний. Зимой его держали в сарае при доме, накрывали толстой попоной и укутывали сеном. Бабушка с ностальгией вспоминала об этом. Конечно, она мечтала, что ее дочь выйдет замуж за принца на белом коне.
Однажды Ася и Сережа, так и не получив благословения, расписались, и папа на законных основаниях вселился в мамину комнату. Для бабушки это было трагедией. Вся квартира пропахла валерианой и нашатырем. С обвязанной головой Любовь Ипполитовна изредка выходила на общую теперь кухню, чтобы налить чаю в свою саксонскую чашку. Ни дочь, ни зятя к себе не допускала. Зато периодически подходила к их двери и громко стучала: «Нельзя так много этим заниматься! Это вредно для здоровья!»
А молодожены строили грандиозные планы на будущее. Папа окончил техникум в 1933 году. На выпускном концерте он исполнил зажигательный танец английского моряка «Веселый Джим». Номер имел большой успех. Всех поразило, что чечетка в нем чередовалась с классическими батманами. Это было смело. Самое удивительное, что благодаря этому танцу его приняли в Мариинский театр. Радости не было предела: «Ты представляешь, Асенька! Я, вчерашний саратовский мальчишка, и вдруг — артист всемирно известной труппы!»
В новом балете «Красный мак» он исполнял роль Кочегара: выбегал с ведром на сцену, весь перепачканный углем, и исполнял очень короткий танец, а потом, как было написано в либретто, убегал в кочегарку. Однажды папа задержался на сцене сверх положенного и вдруг неожиданно надел грязное ведро на руку стоящего на сцене капитана, белоснежный китель которого мгновенно покрылся черными пятнами. За эту выходку он получил серьезный нагоняй. Но не это стало причиной его ухода из «Мариинки». Однажды прямо на выступлении папа потерял сознание. Вердикт врача был категоричен: «У вас слабое сердце, о балете придется забыть».
Такого удара судьбы папа не ожидал. Он стал раздражителен и груб. Перепадало и маме. А тут еще и Любовь Ипполитовна подзуживала дочку: «Я тебя предупреждала! Разве это профессия для мужчины? И что вы будете делать?»
Отцу не оставалось ничего иного, как искать другую работу. Он выступал на эстраде, потом был мюзик-холл, где служила моя мама и начинали свою творческую деятельность Миронова и Менакер. Но и там папа пробыл недолго. Вскоре получил телеграмму: «Предлагаю работать принятом мною Театре комедии тчк Акимов». Оказывается, Николай Павлович запомнил отца еще по танцу «Веселый Джим». Папа тут же послал ответ: «Соглашаюсь безоговорочно».
Театр комедии тогда называли «театром при гастрономе», поскольку он находился в том же здании, что и Елисеевский магазин. Его главного режиссера не смутило даже то, что у отца не было школы драматического искусства. Но вот актеры отнеслись к Филиппову настороженно. Папе надолго запомнилась фраза, сказанная кем-то ему вслед: «Неужели этот тип с лицом убийцы — актер?!» Единственной, кто сразу же проявил симпатию к новичку, была Елена Маврикиевна Грановская, в сороковые годы публика валом валила на спектакли с ее участием — «Стакан воды», «Вишневый сад», «Враги». У гениальной актрисы было одно страстное увлечение: Грановская обожала маленьких поросят. И как собачку временами держала поросенка дома. Когда вырастал, Грановская передавала его, как она считала, в хорошие руки. Но беднягу эти «хорошие руки» отправляли на сковородку.
Зато на молодого актера сразу же обратили внимание кинематографисты. Экранный дебют состоялся в 1937-м. Это была эпизодическая роль без слов в фильме «Падение Кимас-озера». По сюжету папа должен был, отстреливаясь от красноармейца, пробежаться над речкой по бревну, но соскальзывал и падал в ледяную воду. После каждого дубля помощники режиссера растирали его спиртом, а на четвертом — сжалились и дали принять внутрь. И это отцу весьма понравилось. Как, впрочем, понравилось и сниматься. Хотя когда он впервые увидел себя на экране, возникло желание бросить актерскую профессию: «Неужели это я? Да такое безобразие не то что в кино, даже в трамвай нельзя пускать!»
Филиппов мог справиться с любой серьезной ролью, но режиссеры вовсю эксплуатировали его комедийный дар, предлагая роли разных гаденьких типов. Однажды папа даже просил директора «Ленфильма» дать ему возможность сыграть положительного героя. Тот в ответ расхохотался: «А ты в зеркало-то на себя смотрел?»
И все продолжилось. Когда сыграл немца в «Беспокойном хозяйстве», люди на улице стали отпускать в папин адрес проклятия, принимая актера за его героя. Он спасался бегством, а ему вслед кричали: «Ах ты, гнида фашистская!» И лишь дома, закрыв за собой дверь, папа облегченно вздыхал: «Любит меня народ, узнает».
Но он никогда не пользовался своей популярностью в корыстных целях. В очереди за водкой не раз уговаривали:
— Сергей Николаевич, ну что же вы стоите?! Проходите, мы вас пропустим.
Но папа неизменно отвечал отказом:
— Не за хлебом же стоим!
Отец говорил, что в России самый быстрый и надежный путь к популярности — через собутыльников. И пользовался этим. Застолье занимало в его жизни важное место. Сергей Николаевич любил заказать шикарный ужин в ресторане, приглашая к своему столу знакомых или чем-то приглянувшихся ему людей. Однажды внимание папы обратил на себя какой-то важный, огромного роста человек в форме, проходивший мимо.
— Подруливай, старик!
— Я не старик, Сергей Николаевич, а адмирал Засосов.
— Это меняет дело. Подгребайте, адмирал. Давайте засосем с вами по рюмочке.
Отец обладал превосходным чувством юмора. Он был автором крылатых фраз, которые уходили в народ. Так, открывая очередную бутылку, любил приговаривать: «Недолго мучилась старушка в бандитских опытных руках» или «Семь раз налей, один раз заешь». Кстати сказать, знаменитая фраза «Две звездочки, три звездочки, четыре звездочки, а лучше всего, конечно, пять звездочек» в фильме «Карнавальная ночь» — это папина импровизация.
Но когда популярность стала приобретать катастрофические размеры, его это стало раздражать. Ну кому понравится, если за тобой ходит табун поклонников и все норовят подергать за рубашку и даже за нос, назойливо лезут с глупыми вопросами. Не отвечать же всем, кто предлагал выпить на брудершафт, словами героя из «Карнавальной ночи»: «Не могу, голубчик, у меня лекция!»
В ресторане, когда начинали пялиться, отец прикрывал лицо тарелкой. А если кто-то бесцеремонно подходил к его столику, мог в бешенстве сорвать со стола скатерть вместе с посудой. Некая дама однажды попросила Филиппова оставить автограф на ее груди. Он бросился от нее бежать сломя голову, по пути дав в зубы поддатому старичку, который полез обниматься.
Папа не терпел панибратства. «О господи, — отчаянно кричал он, — что я вам — животное?! Вы можете пройти мимо и дать мне жить, как я хочу?» Иногда он устраивал розыгрыши, в которых был момент мстительности. Однажды зимой отец шел с Павлом Кадочниковым по Невскому. И вдруг бросился к сугробу и стал быстро разгребать мокрый снег. Кадочников удивленно спросил:
— В чем дело, Сережа?
Тот ответил нарочито громко:
— Да вот подарили перстень с бриллиантом, а он случайно упал в снег. Надо же, какая досада!
Кадочников понял, что это шутка, и подмигнул другу. Через минуту перстень искала уже целая толпа. И тут папа махнул рукой:
— Да ладно, мне другой подарят.
Они с Кадочниковым ушли, а люди все продолжали копаться в снегу.
Отец вообще любил розыгрыши. Мама рассказывала, как они вместе отправились в комиссионный магазин.
— Вы принимаете подержанный товар? — спросил папа.
— Наследство от бабушки? Что-то ценное? — оживился продавец.
— Весьма, — сказал папа и показал на портфель.
— Как вы можете в наше время с такими вещами ходить по улицам?!
Отец достал сверток и стал его долго разворачивать. Осторожно выложил на прилавок два бублика и посмотрел на продавца.
— Но позвольте, а где наследство от бабушки?
— Как где? Вот. Это ведь комиссионный? Подержанный товар принимаете? Антиквариат? — и он стал неистово колотить бубликами по прилавку, доказывая их «старинное» происхождение. Эта сценка могла войти в какую-нибудь комедию. Отец был великим импровизатором и что-то постоянно придумывал.
После выхода фильма «Девушка без адреса» ему житья совсем не стало. Люди кричали вслед: «Масик хочет водочки!» Он стал бояться творческих встреч со зрителями и всячески их избегать. Как сказал папин персонаж Алмазов, у него «расшатали центральную нервную систему». Филиппов мог послать матом совершенно незнакомого человека, который всего лишь попросил автограф. Если его упрекали в грубости, отвечал: «Грубо, зато справедливо!»
Но все это было потом. А в самом начале творческого пути отец буквально упивался славой. Особенно приятен ему был успех у женщин. Жизнь была бурной, он часто не приходил ночевать, и конечно, в семье росло напряжение. А тут подоспел я и постепенно стал вытеснять из сердца мамы дотоле безраздельно царствовавшего там любимого Сережу. В доме перестали восхищаться его талантом, вместо этого восхищались талантами маленького Юры.
— Ну что у нас на ужин? Никак манная каша? — спрашивал папа, усаживаясь за стол.
— Каша Юрочке, а тебе тушеные овощи.
Папа мрачно ковырял вилкой в тарелке:
— Что это?
— Гемюзе! — с торжеством объявляла теща.
— Работаешь как вол, а дома какой-то заячьей едой кормят.
— Сереженька, вы хам! — Любовь Ипполитовна хлопала дверью своей комнаты, а вслед ей летела тарелка с гемюзе.
— Ах, вот как! — восклицал папа, надевая пальто. — Меня здесь не любят. Преснятиной какой-то кормят. Пойду в кабак!
Отцу нужны были сияние юпитеров, обожание зрителей, восхищенные взгляды поклонниц. Мама же хотела, чтобы у нее была настоящая семья, уютный дом, верный муж и примерный сын.
Мне наняли няньку. Простую деревенскую девушку, которая и слыхом не слыхала про великого комика Филиппова. Папа стал проявлять к ней интерес, не подозревая, что за ними через замочную скважину следит Любовь Ипполитовна. «Ты — моя богиня! — стал он охмурять няньку. — Ты — моя грация...» Тут скрипнула дверь и на пороге появилась теща Любовь Ипполитовна. «Мы репетируем... «Собаку на сене», — быстро нашелся папа. Эта сцена потом вошла в фильм Рязанова «Девушка без адреса». А бабушка, надо отдать ей должное, скрывала от мамы «шалости» зятя вплоть до их развода...
Помнить себя я стал с того момента, как мне подарили акварельные краски. Вначале я разрисовал себя, а потом и папино бежевое пальто. Так уже с ранних лет во мне проявилось дарование художника. А еще я очень любил наблюдать, как папа бреется. И все время просил побрить и меня. Ему это надоело, и он выбрил половину моей головы. Когда я увидел себя в зеркале, разрыдался. Но бритва все равно притягивала меня как магнит. Однажды я спрятался в прихожей, намылил подол бабушкиной шубы и старательно ее побрил.
Меня часто оставляли дома одного. Когда родители собирались куда-нибудь пойти, бабушка тут же придумывала себе срочное дело, лишь бы в няньках не сидеть. Папа нашел выход из положения: он вбивал маленькие гвоздики в пол, выдавал мне молоток и поручал забить их по самую шляпку. И вплоть до родительского возвращения я с удовольствием колотил по гвоздям. А когда бабушка стала возмущаться, что по полу скоро ходить будет невозможно, папа велел мне вбивать гвозди в шкаф из красного дерева.
Семейная идиллия заканчивалась, как только папу приглашали сниматься. Он получал деньги, и вихрь свободы уносил его прочь. После очередного недельного загула мама собрала отцовский чемодан и показала ему на дверь, для пущей убедительности взяв в руку полено. Папа оскорбился: «Вы еще на коленях ко мне приползете! Ко мне, обожаемому всей страной!» И он ждал этого всю жизнь, но ждал напрасно. Много раз папа пытался вернуться в семью, просил прощения, клялся в вечной любви. Но, как говорила мама, «полено всегда было наготове, а ему не хватало чуть-чуть напора, чуть-чуть терпения...»
Вскоре началась война. Театр комедии эвакуировали. И хотя родители уже были в разводе, папа добился того, чтобы нас вместе с бабушкой вывезли из блокадного Ленинграда на Большую землю.
Первое время мы жили в Сочи в теплушках, а потом нас перевезли в Таджикистан. Помню, в Сталинабаде снимали фильм «Принц и нищий», где я играл оборванца в толпе. На время эвакуации семья соединилась вновь. Папа продолжал сниматься и по-прежнему вел богемный образ жизни. Возвращался домой очень поздно и со словами «Сегодня денег не давали!» падал замертво в прихожей.
Мама ночами шила тряпичных кукол, а бабушка рисовала им лица. Даром, что ли, у самого Рериха училась! Потом она их продавала на базаре.
Осенью 1945 года театр вернулся в освобожденный Ленинград. На улицу Широкую, где жили мы, мама отца не пустила. Он поселился в гостинице «Астория», а потом Акимов выхлопотал любимому артисту комнату. Но жить там отцу не пришлось...
Однажды он по обыкновению обедал в гостиничном ресторане. Кто-то что-то сказал, папа грубо ответил, завязалась драка, и отцу воткнули в руку вилку. Рядом за столиком сидела мадам Голубева. Она не только вступилась за актера, разогнав дебоширов, но и перевязала ему рану, после чего отвела обалдевшего от такого внимания и ласки Филиппова к себе домой. А утром намекнула: «Вы та-а-а-кое вчера, Сережа, кричали. Не дай бог, кто-то в органы стукнет!» Папа струхнул и остался жить у своей новой знакомой.
Барабулька, как называл ее отец, была старше его на тринадцать лет. На вопрос «Сергей Николаевич, а что такое барабулька?» он отвечал: «Маленькая паршивенькая рыбка с выпученными глазками». Мне до сих пор обидно, что у него была такая старая и некрасивая жена! Я уверен, что папа особо ее и не любил. А она его обожала, с любовью называла Долгоносиком. Голубева ездила за ним повсюду — на съемки, гастроли, не давала ему свободно вздохнуть.
Когда он приходил домой сильно подшофе, кричал на нее: «Старая ведьма, ты мне надоела! У меня есть красивая жена и талантливый сын!» А утром Антонина Георгиевна снова нашептывала: «Сережа, ты опять вчера такое нес, тебя в тюрьму посадят!» Она его держала на коротком поводке. Голубева была членом коммунистической партии и членом Союза писателей, вследствие чего испытывала трепетную любовь к партийным деятелям вообще, а к Сергею Кирову в особенности. Она даже книжку о его детстве написала — «Мальчик из Уржума». Но ее текст был настолько плох и по-детски коряв, что когда она сдала рукопись редактору Маршаку, тот ее полностью переписал. Когда у отца спрашивали:
писательница Антонина Голубева
— Почему ваша жена больше не пишет? — он мрачно отвечал:
— Чернила кончились.
Папа поселился у Голубевой в конце сороковых. На набережной канала Грибоедова, в доме номер девять, где жили писатели Михаил Зощенко, Евгений Шварц, Вениамин Каверин, Михаил Козаков. Иногда я приходил туда. Голубева, вовсю командовавшая отцом, пыталась муштровать и меня. Но я не признавал такого права за его сожительницей.
— Мальчик, а ты читаешь что-нибудь? — Она никогда не обращалась ко мне по имени, только «мальчик». — Ты любишь стихи?
— Люблю...
— Ну, почитай.
И я начинал из Архангельского: «Не женщина — малина, / Шедевр на полотне — / Маруся Магдалина, / Раздетая вполне».
— Какая пошлость! Тебе, мальчик, надо читать пионерские книжки.
— Например «Мальчик из Уржума», — язвил отец.
— Это очень полезная книга, на ней выросло не одно поколение пионеров, — сухо отвечала великая писательница.
Папа и Голубева не были официально женаты, хотя прожили вместе сорок лет. В 1948-м мама подала на развод официально. Но папа так и не получил свое свидетельство о расторжении брака. Наверно, пожалел двадцать копеек на пошлину.
С появлением в папиной жизни Голубевой у нас с мамой наступил тяжелый период. Однажды меня вызвали к директору школы. Незнакомые дяденьки и тетеньки задавали странные вопросы: хорошо ли я питаюсь, не бьют ли меня дома? На следующий день маму затребовали в РОНО. Оказывается, туда поступил сигнал, что она плохо обращается с сыном, а тот ведет аморальный образ жизни. Одна женщина из комиссии шепнула, что сведения эти сообщила коммунистка Голубева. Мама перевела меня в другую школу. А там опять придирки учителей и плохие оценки. Она ходила и к директору, и в РОНО, пытаясь понять, что происходит. Ей всюду говорили, что приходили от Сергея Николаевича и просили быть строже к его сыну: «Он отъявленный хулиган!» Да, Голубева всерьез взялась за мое «воспитание». Спасаясь от нее, я сменил пять школ.
А еще у нас было отчаянное положение с деньгами. После войны мама окончила иняз, преподавала технику речи. Вдобавок работала корреспондентом, пишущим на английском. Благодаря маме у меня отличное знание языка, которое впоследствии очень пригодилось в Америке. Но маминой зарплаты нам на жизнь все равно не хватало. А от отца никакой помощи не было. Он даже написал заявление в суд с просьбой освободить его от алиментов, так как мать ребенка, вместо того чтобы покупать для мальчика фрукты, на его, Филиппова, деньги делает ремонт. Судья ответила, что тогда она на него, великого артиста, попросту заведет уголовное дело. Позже отец с горечью признался, что пойти на это его заставила Антонина Георгиевна.
Думаю, именно из-за вечных ссор в новой семье отец сильно запил. Вместе с этим начались проблемы в театре и кино: на студии он говорил, что занят в спектаклях, в театре — что у него съемки. Правда, деньги на спиртное всегда находились. Так, однажды со своим другом поэтом Михаилом Дудиным отец отнес в букинистический магазин пятьдесят томов Большой советской энциклопедии, вслед за чем последовал трехдневный кутеж. Когда Барабулька спросила, куда делись книги, он ответил, что... дал их почитать Дудину. Тут-то и выяснилось, что в одном из томов запасливая писательница хранила приличную денежную сумму.
При этом Сергей Николаевич далеко не с восторгом относился к загулам коллег. Увидев на «Ленфильме» молодого актера, который буквально лыка не вязал, папа вздохнул и сказал ему по-отечески: «Не по таланту пьешь!»
Случалось, он выходил из дома наглаженный, ухоженный и в галстуке. А к вечеру, бормоча «Как низко я пал», возвращался уже без галстука, без рубашки и даже без носков! Барабулька его ревновала всю жизнь. Хотя что ревновать? Она едва не в матери ему годилась, а он, как непутевый ребенок, старался от нее улизнуть. Голубева всегда подкарауливала у служебного входа. А отец выходил из театра за пятнадцать минут до окончания репетиции и шел в знаменитую рюмочную на Моховой, куда заглядывали многие артисты.
режиссер Николай Акимов
В чьих-то воспоминаниях описывается такая сцена, которая регулярно повторялась. Папа входил в квартиру и громко требовал: «Барабулька, рюмку водки!» Если она не торопилась, он, держа в руках пустую рюмку, начинал считать: «Р-раз, два», на счет «три» рюмка летела в окно. За ней могли последовать и кофейные чашки.
Несмотря на любовь к выпивке, у отца была потрясающая память, коллеги-артисты рассказывали, как завидовали его способности запоминать огромные тексты. Он мог явиться на спектакль в стельку пьяным, но выходил на сцену и моментально преображался. Акимов к разгильдяйству Филиппова относился снисходительно: «Для меня талантливый пьяница дороже десятка бездарных трезвенников». Но после одного случая и его ангельское терпение лопнуло. Во время спектакля папа стоял за кулисами. Он был подшофе. На сцене герою налили стакан водки, тот стал ее пить маленькими глотками. Вдруг папа прокомментировал, да так, что было слышно в зале: «Кто так пьет? Бездарь! Полный стакан залпом надо выпивать! Сейчас выйду и покажу, как надо пить!» Зрители были в восторге. Но Акимов, который тоже сидел в зале, на следующий день вызвал его к себе в кабинет. Режиссер взял список артистов труппы и красным карандашом вычеркнул фамилию Филиппова.
— Все, Николай Павлович?
— Все, Сергей Николаевич.
У отца осталось только кино. Но зато в нем он был богом! Филиппов единственный из советских артистов получал деньги прежде, чем начинались съемки. «Сумма прописью!» — любимая папина фраза. И все потому, что он «делал кассу», как и его Алмазов из «Укротительницы тигров». Фраза отца «Люби свой гонорар, как самого себя!» стала крылатой среди актеров. А еще у него были бесконечные концерты по стране. Филиппову достаточно было выйти на сцену и произнести: «Две звездочки, три звездочки, четыре звездочки, а лучше... пять...», как зал начинал аплодировать стоя.
Отец настаивал на том, чтобы я тоже стал актером, говорил, что у меня есть данные. Мое детство прошло за кулисами театра, я видел на сцене много талантливых артистов, но отказывался категорически, не заразился этим ремеслом. А все потому, что страшный лентяй и работаю, только когда захочу. Актер же — человек подневольный.
В результате мою судьбу решила мама: «Сынок, раз ты ничего не любишь делать — иди в художники!» Естественно, папу мое решение стать человеком свободной профессии страшно разгневало, он долго не мог этого простить и часто повторял: «Без меня ты все равно ничего не достигнешь!» А я так хотел доказать, что смогу многого добиться и без его помощи! А еще отец возмущался по поводу моей хипповой прически, джинсов в обтяжку, в которые я вшивал металлические молнии от башмаков. Мы переживали обычный конфликт поколений.
Словом, я поступил в «Муху». И тут же выяснилось, что стипендия на студента Филиппова не выписана. В деканате объяснили, что приходили от Сергея Филиппова и сказали, что сын артиста в стипендии не нуждается, так как отец его всем обеспечивает. А я-то думал, что Голубевой надоело меня преследовать! Стипендию вернули, но осадочек остался....
А на втором курсе было еще «забавнее».
— Представительница Сергея Николаевича сообщила нам, что вы сидите в тюрьме, — сказали мне в деканате.
— Как в тюрьме? Я же каждый день хожу на занятия!
— Ну и ловкий вы, Филиппов! Как всюду поспевать ухитряетесь?
С отцом мы встречались все реже. Но когда после окончания института у меня начались неприятности еще и в Худфонде, я не выдержал и спросил у мамы:
— Мамочка, ты меня вырастила, выучила, отец участия в моем воспитании практически не принимал. Скажи, почему я тогда ношу его фамилию?
— Что случилось, сынок?
— Ты разве не знаешь, что эта коммунистка уже и до Художественного фонда добралась? Отец слабый человек, а она действует от его имени. Так что я хочу взять твою фамилию и твое отчество.
И я ей рассказал, как в Худфонде меня остановила некая дама со следами былой красоты на лице.
— Папа хочет с вами встретиться.
— Простите, ваш папа?
— Да нет, ваш папа! Сергей Николаевич себя неважно чувствует, и через меня вам просили передать...
— Мадам, — я стал закипать. — Какая такая папа?! Передайте этой папе, что я навещу ее столько раз, сколько эта папа приходила ко мне в больницу!
Прошло еще какое-то время. Я опять столкнулся с той же мадам в коридоре.
— Юра, навестите папу, он вас ждет.
— Вы меня, наверное, с кем-то путаете.
— Вы Юрий Сергеевич Филиппов, сын Сергея Филиппова?
— Ошибаетесь, — сказал я и торжественно вынул новенький советский паспорт. — Видите? Юрий Иванович Горинович!
Она с ужасом посмотрела на меня:
— Как же вы могли?
То, что я поменял фамилию, стало для отца страшным ударом. Но я не мог простить ему, что он не оградил меня от ядовитых укусов своей сожительницы. Ну не помогаешь — так не мешай нам с мамой жить!
Я всегда был свободным человеком. Однажды меня стали насильно тащить в ряды членов КПСС. Вызвали к большому партийному начальнику, но я ему честно признался:
— Мне нельзя в партию, люблю застолья, женщин, что ни неделя — новая дама, ничего не могу с собой поделать.
Тот посмотрел мрачно и сказал:
— Будем бороться вместе, товарищ! Мы вам поможем!
Мой ответ был слишком смелым для того времени:
— Спасибо, я сам справляюсь.
Пару раз удалось отшутиться. Но вскоре заметил, что меня стали затирать на работе. Я занимался оформлением музея Пушкина, поэтому был уверен, что и в Царскосельском лицее тоже буду работать. Но из-за того, что не был членом партии, заказ отдали другому. Я возмутился: «Но ведь Пушкин тоже никогда не был членом партии!» Это стало последней каплей, я решил уехать.
В ОВИРе потребовали письменное разрешение на выезд от отца. Мы с мамой пошли к нему за подписью. Но мадам Голубева нам даже дверь не открыла. Тогда мы решили караулить его у дома. Смотрим, идет к подъезду.
— Папа, мне нужна твоя подпись на документе, что ты не имеешь ко мне материальных претензий.
Отец посмотрел на меня очень внимательно.
— А кто ты такой? Не знаю!
— Как не знаешь? Я же твой сын.
— У меня нет сына, — холодно ответил он.
— А меня, Сереженька, тоже не узнаешь? — спросила мама.
Отец взглянул на нее, лицо его исказилось, казалось, он сейчас заплачет. Потом резко развернулся и побежал от нас прочь. Тогда я понял, что он все еще любит маму...
— Вот и дождался, что мы сами пришли к нему на поклон, — грустно сказала она.
Мама не вышла замуж после развода, а отец хоть и жил до конца дней с другой женщиной, так и не женился на ней. Мои родители даже умерли в один год, но в разных частях света: мама — в Америке, а папа — в Петербурге...
Та наша встреча с отцом на канале Грибоедова была последней. Больше мы не виделись. Никогда. Справку от него мне передали через третьи руки.
Много позже, когда отца уже не стало, все воспоминания о нем, о его жизни, я собирал по друзьям и знакомым. Написал письма всем артистам, которые знали Филиппова. Одной из первых мне ответила из Парижа Юлия Николаевна Предтеченская, мама Михаила Шемякина. В сороковых годах она работала вместе с отцом в Театре комедии. Юлия Николаевна рассказала две дивные истории. Однажды они вместе возвращались домой после спектакля. Пришлось долго идти пешком. Был изрядный мороз, а на Предтеченской — модная шапочка «менингитка», меховая жакетка, юбочка, чулки польские газуфки (так назывался капрон) и туфельки на каблуках. Вдруг она резко останавливается и говорит:
— Сережа, я больше не могу! Снимай быстрее штаны!
Отец оторопел:
— Юлия, ты не шутишь, неужели прямо терпеть не можешь?
— Не могу, снимай!
Отец подумал: «Почему бы и нет? Красивая женщина буквально дрожит от желания» — снял штаны, а она их быстро на себя натянула и бегом на Петроградскую...
Теперь вторая: отец одолжил у Юлии Николаевны три рубля и забыл об этом. А Мише Шемякину, которому тогда было лет тринадцать-четырнадцать, приглянулась в магазине книга. Он бегом к маме за деньгами, а та предлагает: «Пойди в театр к дяде Сереже Филиппову, он мне должен три рубля, скажи, что я за ними тебя прислала». Миша подошел к отцу за кулисами:
— Дядя Сережа, я сын Предтеченской. Мама велела долг отдать мне.
Папа посмотрел на него удивленно:
— Мальчик, вообще-то мы здесь играем! Подожди.
Протягивая после спектакля трешку, он сказал с досадой: «Какой настойчивый сынок у Юлии Николаевны!»
Предложение Гайдая сыграть в «12 стульях» Кису Воробьянинова так обрадовало отца, что он даже перестал пить. Но на съемках его постоянно мучили страшные головные боли, а перед озвучанием ему сделали сложнейшую операцию. Удивительный хирург Феликс Александрович Гурчин удалил отцу доброкачественную опухоль и часть черепной кости. У него на темечке была заметна дышащая пленка, врачи строго-настрого предупредили: не дай бог, что-нибудь на голову упадет! И папа стал носить кепки с плотным верхом, шапочки, шляпы. Он часто в шутку предлагал друзьям: «Хочешь пощупать мои мозги?» Отец считал, что ему крупно повезло, ведь после операции он прожил еще двадцать лет.
Игорь Усов в роли купца Смурова в «Табачном капитане» видел только Филиппова и лично отправился к нему домой уговаривать. Об этой сцене мне рассказала Лидия Борисовна Духницкая, второй режиссер. Они пришли на канал Грибоедова, поднялись к квартире Филиппова и замерли в изумлении — у входной двери на полу сидела Антонина Георгиевна, умолявшая разбуянившегося мужа впустить ее в собственную квартиру. Оттуда доносился только страшный мат, и Игорь Владимирович решил вмешаться:
— Дядя Сережа, хватит валять дурака! Давайте лучше вместе работать!
Дверь приоткрылась, но Филиппов впустил в квартиру только Усова, а Барабулька так и осталась на лестничной площадке. Папа пожаловался режиссеру:
— Мне ничего нельзя — ни пить, ни курить, ни сниматься в кино! Только матом можно ругаться!
На что тот ответил:
— Вы обязательно будете у меня сниматься, и мы вас будем беречь.
На площадке у папы было три дублера, их снимали со спины. А для него специально сшили несколько плотных париков, чтобы уберечь голову от ударов. После операции у отца начались сложности с запоминанием текста. Но даже если он что-то забывал, то так отыгрывал эпизод мимикой или жестами, что никто ничего и заподозрить не мог. Филиппов прекрасно справился с ролью, даже пел и танцевал в кадре.
Друзья рассказывали, что когда он болел, Голубева укладывала его в кружевную постель в ночной сорочке с воланами и жабо. Представляю себе эту картину: мне кажется, папа был похож на Волка из «Красной Шапочки». Антонина Георгиевна тряслась над ним, покупала ему цветы, приговаривая: «Сереженька так любит розы!» Что характерно, Барабулька никогда не вспоминала о своей родной дочери от первого брака и все свое нерастраченное материнство отдавала любимому Долгоносику.
На Новый год она вешала на старинный абажур по новогоднему шарику, каждый раз прибавляя еще один. Таким образом отмечался каждый прожитый Сереженькой после операции год.
Антонина Георгиевна умерла в конце восьмидесятых, и папа остался один. Я постоянно звонил ему, предлагал помощь, но он отказывался. Отец все еще снимался, принимал участие в творческих вечерах, получал неплохую, как он меня уверял, пенсию. Но один знакомый рассказывал, как однажды встретил Филиппова на рынке, тот покупал картошку. Отец пожаловался, что родственники Голубевой забыли о его существовании. Навещал отца только друг Костя, который еще в балетном училище с ним занимался. Теперь он помогал ему, иногда ходил в магазин за продуктами, готовил. Актриса «Ленфильма» Любовь Тищенко носила ему передачи в больницу, стирала рубашки. Папа жаловался Любе, что ему всюду мерещатся гэбэшники, что за ним следят. Может, и вправду следили. Ведь и сам он наш с мамой отъезд расценил как предательство Родины. И выходит, был отцом предателя..
Тищенко он показывал мои письма: «Вот видишь, Люба, сын пишет. Любит все-таки, скучает». А письма эти были не распечатаны — он их не читал, но бережно хранил...
Я жил в Америке, где попал в абсолютно другой мир. Поначалу меня в нем все раздражало. К тому же просился в тихий штат, а мне предложили Алабаму, где орудовал ку-клукс-клан. Нас с мамой поселили в самом эпицентре расовых разборок. Мне это все надоело, и я купил билет до Нью-Йорка.
Как художник-дизайнер я работал для многих известных фирм: Ralph Lauren, Estee Lauder, оформлял некоторые бродвейские театры, интерьеры в домах миллионеров. Сегодня у меня много наград и грамот: «Первые пятьсот в мире», «2000 замечательных людей двадцатого столетия», мое имя занесено в «Холл славы»...
Но меня никогда не покидала мысль, что при всем успехе я в жизни что-то упустил. Прошлые размолвки с отцом на большом расстоянии казались такими незначительными! Только он мог так сильно любить и ревновать нас с мамой к чужой жизни, к чужой стране. Воспоминания навалились снежным комом. Почему-то все чаще в памяти оживали эпизоды из детства. Например, как однажды отец взял меня на охоту. У него было редкое ружье с четырьмя стволами. Мы долго гуляли по лесу, но вернулись без всякой добычи. Чтобы разыграть маму, купили в булочной хлебного зайца. Пока не раскрыли наш секрет, она страшно переживала, что мы убили живое существо!
После смерти отца я вернулся в Петербург. Случайно встретился с Лидией Борисовной Духницкой.
— Как он любил вас, Юра! Он гордился вами.
— Странная любовь какая-то...
— Когда мы встречались с ним без Барабули, он всегда говорил о вас. Очень сокрушался, что вы уехали. Вы хоть звонили ему?
— Конечно, мы разговаривали, но на мои письма отец не отвечал.
Кажется, она посмотрела на меня с удивлением. Но не рассказывать же ей о всех подробностях наших семейных отношений, о том, каким долгим было возвращение друг к другу...
Когда еще была жива Голубева, я звонил отцу из Америки, но к телефону каждый раз подходила великая писательница, и я вешал трубку, зная, что поговорить нам она все равно не даст. Тогда я стал искать другой способ установить с ним контакт.
В Ленинграде жила моя старая знакомая. Ее звали Таня. Мы переписывались, она была в курсе всех моих дел. И у нас возник план. В ДК имени Горького шел творческий вечер Сергея Филиппова. В перерыве к отцу никого не подпускали, но Таня мужественно пробилась сквозь кордон.
— Что вам угодно?
— Я от вашего сына. Он просит узнать...
— Мне некогда. Пора на сцену. Кто вы такая?
— Знакомая вашего сына Юры. Он просто просил узнать, живы ли вы?
— Ну жив, жив. Так ему и передайте. Какая-то сумасшедшая!
Папа, так же как и я, не подозревал тогда, что эта «сумасшедшая» войдет в мою жизнь. Вскоре Таня приехала ко мне в Америку, мы
Пьяница, алкоголик, дебошир, грубиян, но какой талантище! - так говорили в Питере про актера Сергея Филиппова, сыгравшего роль Кисы Воробьянинова в картине “Двенадцать стульев”.
Одно время казалось, что в Северной столице не осталось человека, который бы при жизни Филиппова не опрокинул с ним рюмочку-другую, не пожал ему руки при встрече, не перекинулся парой слов. Поначалу актеру льстила бешеная популярность. “Да, я великий, гениальный...” - не уставал он повторять эти слова толпе поклонников. Но через какое-то время собственная слава стала давить ему на горло. “Отстаньте от меня, пошли к черту”, - не стеснялся в выражениях актер, когда у него в тысячный раз просили автограф.
А в последние годы, поговаривают, Филиппов якобы окончательно лишился рассудка. Женился на женщине старше его на двадцать лет, все дни проводил в старой захламленной квартире, отказывался от любых съемок. Иногда его видели во дворе собственного дома в компании бомжей. Все эти досужие разговоры расползались по Питеру с невероятной скоростью.
Репортеру “МК” удалось встретиться с человеком, которая находилась рядом с Сергеем Филипповым последние годы его жизни. Чем жил популярный актер в те трудные времена, поделилась с нами старейшая сотрудница “Ленфильма” Любовь Тищенко.
Он был странным человеком, со своеобразной манерой общения. Думаю, такие неординарные личности рождаются раз в сто лет, - начала свой рассказ Любовь Григорьевна. - Будучи уже немощным стариком, Сергей Филиппов все чаще вспоминал свое балетное прошлое и очень жалел, что не стал звездой балета, а пошел в кино. Он закончил балетную школу и, по словам педагогов, имел неплохие перспективы. Балет он бросил не по своей воле - врачи обнаружили у него опухоль мозга, провели серию операций и запретили танцевать. Также Филиппов часто вспоминал свои театральные работы, конфликты с худруком Театра комедии Акимовым, который не давал Филиппову играть те роли, которые ему хотелось...
- Известно, что с первой женой Сергей Николаевич расстался после того, как она эмигрировала в Америку?
Он до мозга костей был коммунистом, поэтому такой поступок жены расценил как предательство. Это заметно отразилось на его психике. В то время у него буквально “поехала” крыша. Ему казалось, что за ним следят органы КГБ, постоянно мерещились какие-то люди. Позже он говорил: “Конечно, я был дураком. У меня были совсем иные взгляды на жизнь, меня так воспитали...”. Спустя годы он осознал, что поступил неправильно. Однажды Филиппов мне признался, что никогда не бросил бы жену, если бы она не уехала в Штаты.
- С сыном он тоже не общался?
Жена увезла сына, когда мальчик заканчивал школу. Сергей Николаевич умер, так и не увидев своего ребенка. Причем у меня был адрес его сына. Как-то я намекнула Филиппову: не пора ли начать переписку с ним? Он как закричит: “Не хочу, не буду!”. Но через это “не хочу” в глазах проглядывала такая печаль! Ведь когда его семья эмигрировала, он отказался не только от жены, но и от сына. В итоге мальчику пришлось сменить фамилию и отчество. Кстати, поэтому Филиппов никогда не любил детей. Когда я заговаривала о детстве, он кричал, что это самая ужасная пора в жизни человека.
- Сам сын пробовал связаться с отцом?
Помню, Сергей Николаевич достал из-под кровати целую пачку нераспечатанных писем от сына. “Хочешь, читай, а мне неинтересно”, - сказал он мне. Но самое интересное, что ни одного письма он не выбросил. Видимо, чего-то выжидал. Надеялся, что сын вернется. Честно говоря, и я думала, что рано или поздно он объявится, поможет деньгами. Но сын приехал только пять лет назад, когда Сергея Филиппова уже давно не было в живых. Про смерть отца ему никто не сообщил. Мне тогда было не до того - я занималась поиском места на кладбище, а приемная дочь и внучка Филиппова от второго брака в это время вывозили узлы из квартиры актера.
“Актер равнодушно относился к смерти близких людей”
Второй женой актера стала некая Антонина Голубева, которая была старше Филиппова на двадцать лет. В актерской среде эта женщина на тот момент вызвала бурю негативных эмоций?
Я не знаю, чем вызвано такое отношение к этой трогательной и любящей женщине. Филиппов называл ее Барабулькой и сильно привязался к ней. Голубева была писательницей, правда, написала всего одну книжку. Познакомились они на каком-то фестивале. Она ездила за Филипповым на все гастроли, постоянно следила за ним и очень ревновала. Несмотря на такую слежку, Филиппов все равно умудрился закрутить несколько романов на стороне. Правда, Барабулька об этом так и не узнала. А еще он часто повторял: “Да, я люблю хороших девочек...”.
- Говорят, в квартире, где жил Филиппов с Барабулькой, царил полный хаос?
Это была странная, абсолютно неприспособленная к жизни семья. У них дома творился жуткий беспорядок! Сам Филиппов никогда не убирался, он даже не мог приготовить себе яичницу. Барабулька тоже не вела домашнее хозяйство. Я даже не знаю, чем они питались. В холодильнике всегда было шаром покати. Странно, что со своей дочерью и внучкой Барабулька совсем не общалась. Однажды она предложила Филиппову встретиться с ними, но он наотрез отказался. Зато они объявились после смерти актера. Буквально за два дня вывезли из квартиры Филиппова всю мебель и дорогой сервиз, остальные вещи сдали в комиссионку.
- Про Сергея Филиппова действительно ходила слава как о самом жадном актере на “Ленфильме”?
Напротив, он был очень расточительный человек, поэтому ничего не скопил себе на старость. А по молодости он даже не знал ценность тем или иным вещам. В советское время он мог достать любой дефицит и постоянно баловал своих знакомых. У Филиппова в доме была очень богатая библиотека. Когда я в очередной раз пришла к нему домой, то не обнаружила ни одной книги. Оказывается, когда у Филиппова были проблемы с деньгами, Голубева продала всю библиотеку за какие-то смешные деньги. Самое ужасное, что в одном из томов Сергей Николаевич хранил приличную заначку.
- Вы сказали, что Барабулька была трогательной, в чем проявлялась эта черта характера?
Однажды Сергей Николаевич привез ей из экспедиции дорогую шубу. Когда наступила зима, Голубева отрезала низ шикарного манто. Филиппов тогда возмутился: “Барабулька, в чем дело?”. “Коротенький полушубок мне больше идет, да и потом сейчас все так носят”, - улыбнулась супруга. Позже выяснилось, что Барабульке пришлось укоротить шубу, так как ее нижнюю часть объела моль. Но она так боялась огорчить Сергея Николаевича, что придумала такую легенду. Подобная история случилась и со свитером Филиппова. Барабулька на юбилей подарила ему красивый шотландский свитер. Но Сергей Николаевич даже не успел его надеть, как моль сделала свое дело. В итоге пуловер был весь в мелкую дырочку. Но и здесь Барабулька успокоила мужа: “Сейчас все так носят, это модно”. Так Сергей Николаевич и носил этот свитер.
- Говорят, Филиппов сильно пил. Почему это случилось?
Как это ни банально звучит, его сгубила слава! В период его бешеной популярности с ним все хотели выпить. Когда организм у Филиппова был молодой и крепкий, он никому не отказывал. А потом актер уже без этого не мог. Каждый день ему обязательно надо было принять коньячку или водочки. Барабульке это не нравилось. Когда они приходили в Дом кино, Сергей Николаевич тут же отлучался в буфет. Тогда Барабулька подбегала к нему и вырывала из его рук очередную рюмку. А вот в последнее время Филиппов совсем бросил пить. Во-первых, ему не на что было покупать спиртное, а в долг он никогда ни у кого не просил. Во-вторых, он был уже тяжело больной человек.
- Сергей Николаевич сильно переживал смерть Барабульки?
Она умерла за два года до его смерти. Как ни странно, он совсем не переживал. Дело в том, что у пожилых людей наступает момент, когда к смерти даже очень близкого человека они относятся спокойно. Так случилось и с Филипповым. Я помню, когда мы прощались с Антониной Григорьевной на кладбище, он стоял с абсолютно равнодушным лицом, не проронил ни слезинки.
“Филиппов стеснялся своего внешнего вида”
- Любовь Григорьевна, почему вы взялись ухаживать за больным актером?
Он мне всегда нравился как человек. Этот нелюдимый грубый актер на самом деле был трогательным и ранимым человеком. Хотя посторонним людям он казался жестоким. Ведь он мог запросто обидеть совершенно незнакомого человека - нахамить и даже послать матом. Но это был не настоящий Филиппов, таким образом он защищался. Вы не поверите, но он крайне негативно относился к собственной популярности. Он искренне ненавидел своих поклонников. После выхода фильма “Двенадцать стульев” он не мог спокойно пройти по улице - людям хотелось его потрогать, поговорить с ним. Филиппова это страшно раздражало. Зачастую дело доходило до драк.
- Когда он остался один, кто хозяйничал в его доме?
Филиппов был одиноким человеком. Он сам выбрал такой образ жизни - он никого не впускал в свой дом, отключил телефон. Коллеги по “Ленфильму”, зная его суровый нрав, попросту вычеркнули его из своей жизни. Когда он тяжело заболел и практически не мог самостоятельно передвигаться, я навестила его. Он накричал на меня и захлопнул дверь перед моим носом. Я силой ворвалась к нему в квартиру, убралась, накормила его. “Больше не приходи”, - пробурчал он на прощание. Но я все равно приходила, так постепенно он ко мне привык. В последний год его жизни рядом с ним находились только два человека - я и его старый друг по балетной школе Константин Николаевич.
- Неужели нельзя было нанять сиделку?
Да вы что?! Он даже врачей не вызывал на дом. Я думаю, ему было очень стыдно за свой внешний вид, за беспорядок, творившийся в квартире. Вся его ванна была забита грязным бельем, раковина на кухне заставлена посудой. Я приходила раз в неделю и все перестирывала, перемывала. С годами Филиппов становился озлобленным. Часто кричал на меня матом. Но при этом оставался очень благодарным. Он ничего не говорил, но эту благодарность я чувствовала в его взгляде. Я до сих пор помню его улыбку, когда постирала его любимую белую кепочку, которой он прикрывал шрам на голове, и рубашечку.
- На какие деньги он жил?
Он получал какую-ту жалкую пенсию. Питерские актеры всегда были обделены, а особенно в то время. Но Филиппов на фоне других буквально бедствовал. Квартплату не платил месяцами. Вы не поверите, но он буквально голодал. Я помогала чем могла - покупала крупу, лимончик, кусочек сыра. А в последнее время он вообще стал отказываться от еды.
- Неужели гильдия киноактеров не помогала Филиппову?
Он никогда ни у кого ничего не просил. Под конец жизни у Сергея Николаевича даже не осталось вещей. То ли продал все, то ли износились. За месяц до смерти мы положили его в больницу. Так у него не было тапочек, в которых он мог бы выйти из дома. Нам пришлось бегать по всему городу в поисках обуви 47-го размера. Вот так и госпитализировали его - в одних тапочках и какой-то рваной рубахе.
- Никто из режиссеров не вспоминал известного актера, не предлагал сниматься?
Вспоминали, но редко. Его приглашали сниматься в эпизодах, но он уже плохо запоминал слова, поэтому вынужден был отказываться. Вообще, он не любил вспоминать свои работы в кино.
- Как он выглядел?
Перед тем как его забрали в больницу, он был очень плох. Никому не пожелаешь такой старости. Он понимал, что выглядит неважно, и очень стеснялся этого. Поэтому старался лишний раз не светиться на людях. За год до смерти он все-таки пришел на “Ленфильм”. Он был в изношенном сером костюме, а в руках держал авоську, с которой никогда не расставался. Но на киностудии к нему даже никто не подошел - то ли не узнали, то ли побрезговали подать руку. А однажды он не удержался и пожаловался мне: “Ты посмотри, какие у меня страшные ногти...”. На следующий день я принесла щипчики, попробовала подстричь ногти. Так он стал орать от дикой боли: “Ты понимаешь, у меня все нервы здесь”. И попросил оставить щипчики: “Я, может, сам что-нибудь попробую сделать...”.
- Он делился с вами чем-то сокровенным?
Он разоткровенничался в больнице, за месяц до смерти. Он рассказал мне всю историю своей жизни - про первую жену, про Барабульку, про блокаду. Есть известный снимок из серии “Блокада Ленинграда” - на нем изображен человек с куском хлеба, так это Филиппов...
- Говорят, Филиппов лишился рассудка за месяц до смерти?
Конечно, это был уже другой человек. Он страшно страдал от головных болей, у него ломило все тело. Думаю, с психикой у него тоже было не все в порядке. Когда я приходила к нему домой, он встречал меня в чем мать родила, я кидала ему полотенце, заставляла прикрыться.
- Он говорил о смерти?
Иногда он мог как бы невзначай бросить фразу: “Скоро уже все...”. Но он не боялся смерти. Это я поняла, когда он хоронил Барабульку.
Сергея Филиппова не стало 19 апреля 1990 года. Его похоронили рядом с Голубевой. За несколько дней до смерти актер рассказал Любови Тищенко о своей мечте.
Знаешь, я ведь всю жизнь хотел сыграть положительную трагическую роль, а мне доставались одни мерзкие типы, - вздыхал Филиппов. - Я даже плакал, когда узнал, что главная роль в фильме “Когда деревья были большие” досталась Юрию Никулину.
Сергей Филиппов редко смеялся. Говорят, в архиве “Ленфильма” не сохранилось ни одной фотографии, на которых комедийный актер улыбался.
Сегодня Сергею Николаевичу Филиппову исполнилось бы СТО лет !
Его по праву считают легендарным и ярчайшим комическим актером советского театра и кино.
И хотя он почти не играл главных ролей, самые знаменитые артисты страны считали за честь встретиться с ним на сценической или съемочной площадке. Его узнавали сразу. Выступая в основном в небольших отрицательных ролях, Филиппов создавал образы, запоминающиеся на десятилетия. Это Казимир Алмазов в "Укротительнице тигров", лектор в "Карнавальной ночи", Киса Воробьянинов в "Двенадцати стульях", шведский посол в "Иван Васильевич меняет профессию".
В середине XX века к традиционным вопросам "Кто виноват?" и "Что делать?" добавился еще один: "Есть ли жизнь на Марсе?"
Эта фраза стала крылатой с подачи знаменитого комика Сергея Филиппова, сыгравшего лектора в нашумевшей ленте "Карнавальная ночь".
Для актера эта эпизодическая роль стала главной в огромном послужном списке, а слава короля киноэпизода преследовала Филиппова всю жизнь. Ему было достаточно лишь появиться на экране, чтобы вся страна была в восторге от его уникальной, абсолютно антигламурной физиономии.
Но как это часто и бывает у комических актеров, жизнь Филиппова за кадром была драматичной. Сын великого артиста не любит появляться перед камерой, но для этого фильма он сделал исключение. За давностью лет стопроцентно установить некоторые факты уже невозможно, и драматичная судьба артиста в разных версиях излагается неоднозначно, ведь у каждого из многочисленного окружения Сергея Филиппова своя правда об актере.
Из дневника Сергея Филиппова. "Так как мне пришлось в большинстве играть отрицательных персонажей, то особых поисков я и не испытывал. Детство мое протекало в те бурные годы, когда противного было больше, чем хорошего. А актер - он, ведь, как губка, все впитывает в себя".
Сергей Филиппов родился в Саратове в 1912 году. Его отец Николай Георгиевич был слесарем, мама Евдокия Терентьевна - портнихой и кружевницей. Семья жила в первом этаже деревянного дома, жили небогато и родители хотели, чтобы Сережа овладел ремеслом и вырос тружеником. Мальчик подрабатывал то пекарем, то плотником, то грузчиком, пока не увлекся хореографией.
В 1929 году подошло время выбирать свой путь в жизни. 17-летний Сергей, не колеблясь, отправился в Ленинград и поступил в балетное училище. Но знаменитая Ваганова исключила Филиппова из списка студентов, потому что юный танцовщик постоянно с ней спорил. Так уже в юности проявился его характер. Однако, занятия балетом дали артисту точность движений, которыми он удивлял нас в кино.
Сергей поступил в эстрадно-цирковой техникум на Моховой улице. Ему сразу приглянулась красавица-сокурсница Алевтина Горинович, в 1932 году она стала его женой. В 1933 году Филиппов закончил эстрадно-цирковой техникум и поступил на работу в труппу знаменитого Кировского, ныне Мариинского театра. Он дебютировал в спектакле "Красный мак", но уже на четвертом спектакле артисту стало плохо. Врачи нашли у Сергея порок сердца и запретили танцевать. Филиппову пришлось снова искать себя, и он изрядно нервничал. Какое-то время артист выступал на эстраде с пародиями, а в 1934 году познакомился с художником и режиссером Николаем Акимовым. Тот мгновенно оценил внешность и талант Сергея, а возглавив в 1935 году ленинградский Театр комедии, сразу пригласил его в труппу. Филиппов тут же примчался в театр и был удивлен тем, как на его появление отреагировали некоторые артисты: "Что это за артист с лицом убийцы?" Завистников у Сергея Николаевича Филиппова было много, и для зависти были все основания. Сергей сразу стал звездой первой величины. Наконец, в семью молодого артиста пришла стабильность, на Филиппова ходили всем городом. Зрители гадали: в каком амплуа предстанет любимый артист на этот раз? Какими неожиданными эскападами их удивит?
Многочисленные поклонники внушали Филиппову, что самый быстрый путь к признанию народом лежит через собутыльников. Сергей всегда был не прочь выпить. Главный режиссер Театра комедии Николай Акимов многие годы был готов прощать ему все. Он говорил: "Мне один талантливый пьяница дороже сотни трезвых бездарей".
О своеобразном чувстве юмора великого комика до сих пор слагают легенды. Некоторые афоризмы Сергея Филиппова воспринимаются как русские народные поговорки, например, ему принадлежит известное выражение "пирожки с котятами".
В 1938 году Алевтина Горинович родила Сергею сына Юру. О карьере актрисы ей пришлось забыть. Алевтина утешала себя мыслью, что все свободное время Сергей будет проводить с ней и ребенком. Но Сергей вовсе не просиживал ночи напролет у колыбельки маленького Юры. Тогда Филиппов не мог и представить, какими непростыми будут в дальнейшем его отношения с сыном. Артиста опьянял успех, аплодисменты, его постоянно влекло в театр. В те времена он очень нравился женщинам, они были готовы на все, лишь бы получить заветный автограф кумира. Ну а молодые актрисы Театра комедии и вовсе были влюблены в Филиппова.
Звезда артиста Филиппова восходила все стремительнее, но дома этого, казалось, вовсе не ценили. Первая жена артиста Алевтина Горинович с трудом терпела успех Филиппова у многочисленных поклонниц, коим он с удовольствием пользовался. А она любила Сергея. К тому же долгожданный сын Юра родился у Филипповых только через 6 лет после свадьбы. Пристрастие артиста к алкоголю тоже не укрепляло семью. И хотя Сергей любил свою семью, успех был для него на первом месте. Он так и говорил жене: "Если вы будете мне мешать, я не посмотрю ни на тебя, ни на Юрика. Ради славы всем пожертвую, всех брошу".
В конце концов жена выставила Сергея Филиппова из дома - после почти 10 лет совместной жизни. Но извечное русское пристрастие к спиртному постоянно смещало приоритеты Филиппова. Как будто назло самому себе Сергей ушел из квартиры, где оставались его жена и двухлетний сын. Это случилось перед самым началом Великой Отечественной войны.
Первые месяцы блокады Филиппов провел в осажденном Ленинграде. Морозы стояли лютые, а голод был такой страшный, что актеры Театра комедии однажды съели кота. Филиппов успел почувствовать блокаду на себе. И когда он принял участие в одном из самых пронзительных фильмов о войне, который так и назывался "Блокада", играть артисту ничего не пришлось - он просто вспоминал.
Сергей Филиппов расстался с семьей незадолго до начала войны. Но когда Театр комедии собрался в эвакуацию, артист уговорил дирекцию театра вместе с труппой вывезти из Ленинграда его сына, бывшую жену и тещу. Перед трагедией войны все семейные передряги оказались не важны. В декабре 1941 года Театр комедии эвакуировали под Челябинск. После войны Филиппов мог вернуться к жене. Но артист не проявил должного напора.
А в 1946 году Филиппов встретил свою вторую жену, Антонину Голубеву, встретил случайно. После войны, вернувшись в Ленинград из эвакуации, некоторые артисты Театра комедии были расквартированы в гостинице "Астория". Помимо удобных номеров "Астория" славилась своим рестораном. А Филиппов - пристрастием к шумным застольям. Он накрывал стол всевозможными яствами и приглашал всех желающих разделить его трапезу. Однажды вечером разразилась пьяная драка, и Сергея Николаевича Филиппова случайно ранили в руку вилкой. В ресторане появился наряд милиции. Филиппова не задержали, но он оказался в центре скандала. Из неловкой ситуации артиста выручила известная детская писательница Антонина Голубева - она сидела за соседним столиком. Филиппов был очень удивлен, когда наутро очнулся в ее квартире.
Голубева и Филиппов составляли более чем странную пару. Она называла его "Долгоносиком", а он окрестил ее "Барабулькой". У Голубевой был непростой характер. Женщина оказалась ярой коммунисткой. Одна из версий гласит, что она запугивала Филиппова, обещая донести куда следует об антисоветских высказываниях, которые он произносил в пьяном бреду. О том, что Филиппов живет с женщиной старше себя на целых 13 лет, не сплетничал только ленивый. Долгоносик и Барабулька внешне совсем не подходили друг к другу. Она была очень маленькая, он - очень высокий. И видно было, что она много старше него.
Сын артиста Юрий утверждает, что Сергей Николаевич до конца дней любил первую жену и даже не стал выкупать свидетельство о разводе. Но внуки Голубевой предъявили и свидетельство о разводе, и свидетельство о втором браке.
На фоне запутанных перипетий своей бурной личной жизни Филиппов продолжал активно сниматься. Легендарный четвертый павильон киностудии Ленфильм, тут до революции был театр "Аквариум", тут в 1896 году состоялся первый в России киносеанс и именно тут после образования Ленфильма снимались все знаменитые картины, в том числе и те, где играл Сергей Филиппов.
В 1946 году режиссер Надежда Кошеверова пригласила его в свой фильм "Золушка". Филиппов блистательно сыграл роль сказочного капрала, а его партнершами стали Янина Жеймо, Елена Юнгер и Фаина Раневская. В 1947 году, когда "Золушка" вышла на экраны страны, Филиппов поселился в квартире своей второй жены, Барабульки, в знаменитом Писательском доме на канале Грибоедова, 9.
По свидетельствам их знакомых, Голубева относилась к Сергею как к ребенку. О нем заботилась, поправляла его одежду, давала ему платок, относила ему питье. А Филиппов относился к своей Барабульке весьма экстравагантно. Порой их отношения походили на детские игры-дразнилки. Из записок Филиппова Голубевой: "Ее сиятельству графине Барабульянц. Прочитав письмо твое, я не понял ничего. Пишешь ты, едрена курица, как... Ну, просто как писатель. Каша на диване преет и млеет, я пошел по делам и в магазин. Кющай кашу с молоком. Целую дуру крепко. С."
Много лет прохожие видели, как по вечерам, еле передвигая ноги, падая и поднимаясь, Сергей Филиппов, будучи изрядно навеселе, шел домой по Итальянскому мостику. Вредная привычка артиста была наследственной. Его отец Николай Филиппов любил крепко выпить. Это послужило одной из причин развода родителей Филиппова в 1927 году. Если свою маму Евдокию Терентьевну Сергей любил, папа был для него чужим человеком. Несмотря на это, отец Филиппова в 1952 году подал на алиментыЮ и артист был вынужден каждый месяц отправлять ему некоторую сумму денег. А вредная привычка самого Сергея с годами усугублялась. Если бы у второй жены Сергея Филиппова был личный биограф, возможно, он озаглавил бы историю этой женщины следующим образом: "Трудное счастье Антонины Голубевой". Но каким бы сложным характером она ни обладала, Барабулька ценила своего Долгоносика и хотела укрепить семью.
Она даже взяла в 1949 году мальчика из детдома, и они с Филипповым три месяца его кормили-поили, после чего Барабулька сдала ребенка обратно в детдом. Почему так случилось, теперь уже не узнать. Но после этой истории Барабулька разрешила сыну Филиппова приходить к ним в гости.
Жена Сергея Филиппова Антонина Голубева написала несколько книг, но прославилась как автор повести о детстве Сергея Кирова "Мальчик из Уржума". Эта книга была переведена на 96 языков, писательница долгие годы получала огромные авторские. А Филиппов шутил: "Меня всю жизнь кормит мальчик из Уржума". Голубева, естественно, пыталась привить любовь к литературе и юному Юре Филиппову. На этой почве начинались размолвки. Дошло до того, что Голубева стала приходить к Юре в школу и говорить, что ко нему надо применять особо тяжелые методы воспитания. В связи с этим Юрий сменил пять школ. Взаимная неприязнь росла, и в конце концов Юра стал встречаться с отцом в театре.
А собственных отпрысков Голубева на порог не пускала вообще. В 1948 году в Ленинград приехала ее дочь с мужем и крошечной девочкой. Они хотели остановиться у Барабульки. Но не тут-то было. Барабулька прекрасно понимала, что Сергей Николаевич младше ее на 15 лет и надо быть очень внимательной, и ни одна нормальная женщина не могла пересечь порог дома их, а только мужчины. Так Антонина Голубева ограждала своего Сережу от общества молодых женщин. А с пристрастием мужа к выпивке она ничего не могла поделать. Бывало, поджидала супруга у служебного входа в театр, а Филиппов ускользал через главный вход. Тогда женщина выходила на Невский и спрашивала у прохожих, не видели ли они Филиппова.
Из дневников Сергея Филиппова. "Меня спрашивают, почему я играю отрицательных персонажей? А я на это отвечаю так. Вы когда-нибудь видели секретаря обкома с таким лицом как у меня? И спрашивающие стыдливо умолкали".
В 1956 году на экраны страны вышел фильм, в котором Сергей Филиппов сыграл свою, пожалуй, самую звездную роль. Из дневника артиста: "У меня был учитель Владимир Николаевич Соловьев, необыкновенно рассеянный человек. Вот я и взял этого человека за прототип". А это знаменитое "Лю-юди! Ау? Где вы?" родилось в обеденный перерыв. Сидим мы вдвоем, оператор и я, больше никого нет. Вот я и завопил на всю площадку: "Люди! Ау? Где вы?" Оператор сразу заявил: "Ставим". И вставил эту случайную находку".
С годами Филиппов перестал терять голову от льстивых слов поклонниц. На его небольшие шалости Антонина Голубева просто закрывала глаза, поэтому второму браку артиста ничего не угрожало. При внешней несхожести Барабулька и Долгоносик стали со временем очень близки. Однажды Филиппов даже написал жене расписку: "С шести утра 1 января до первого марта 1949 года я не пью водку, ликеры, шампанское и вообще спиртных напитков. Если же я нарушу данное мною слово, то Барабуля умрет. Ежели я не исполню данного мной слова, то пусть я буду проклят во веки веков. Аминь, Филиппов. 20 декабря 1948 года". И Сергей держал слово, даже данное в шутку. Впрочем, до поры, до времени. И он, и его жена знали, что рано или поздно Филиппов, к сожалению, снова сорвется.
В своем дневнике Филиппов шутя писал: "С 1935 года я украшаю своим присутствием подмостки ленинградского Театра комедии. Это мое мнение. Дирекция придерживается обратного". Октябрьским вечером 1963 года в театре шел премьерный спектакль по пьесе Рацера и Константинова "После двенадцати". Сергей в этот вечер в спектакле занят не был. Однако, как только действие началось, в зале почувствовали: сцена застолья пошла явно не по сценарию. Когда актеры подняли рюмки, из-за кулис раздался голос: "Кто так пьет? Я сейчас войду в кадр, я покажу, как надо это делать!" Это был не первый проступок артиста. В 1947 году Сергея уже увольняли из театра за появление на спектакле в нетрезвом виде. Но он был принят обратно в труппу. На этот раз художественный руководитель Театра комедии гениальный художник и режиссер Николай Акимов занял принципиальную позицию. Он вызвал Сергея Николаевича, взял красный карандаш и вычеркнул его фамилию из труппы.
Сын Филиппова от первого брака до сих пор убежден, что именно сложные взаимоотношения со второй женой вылились в его постоянную неудовлетворенность жизнью и довели до проступка, после которого ему пришлось покинуть театр. Если у Сергея Филиппова и были мысли о возвращении в Театр комедии, то после смерти Николая Акимова в 1968 году вопрос был закрыт. Уйдя из театра, артист спасался съемками в кино.
Но театр он по-прежнему любил, и, возможно, эти переживания артиста не прошли бесследно. В 1965 году врачи обнаружили у Сергея Филиппова опухоль мозга и назначили операцию. Опухоль вырезали, потом врачи настаивали на второй операции - поставить пластину, закрывающую отверстие в черепе, но Филиппов отказался. Сергей Николаевич не позволил медикам полностью восстановить свою черепную коробку, прикрывал шрам беретом и шутил "Часть моей головы с возрастом стала мягкой".
В те времена семья Филиппова часто общалась с актером Рудольфом Фурмановым. Когда Фурманов собрался покупать кооперативную квартиру, Филиппов одолжил ему крупную сумму. Артист откладывал эти деньги, чтобы купить своей Барабульке шубу. А еще Филипповы-Голубевы и чета Фурмановых вместе встречали новый, 1969 год и даже сняли об этом любительский кинофильм. Вот только сюжет весьма печален и традиционен для Филиппова - как улизнуть из дома от Барабульки, чтобы в ресторане гостиницы "Европейская" выпить.
В 1971 году режиссер Леонид Гайдай ставит свою версию знаменитых "12 стульев" Ильфа и Петрова, В этом фильме Филиппов играет предводителя уездного дворянства Кису Воробьянинова. Новая волна его успеха грандиозна. А впереди была еще одна ярчайшая роль - острый гротеск, эпизод, но какой. И всего несколько реплик, которые до сих пор у всех на слуху. Великий комедиограф Гайдай включает Филиппова в обойму своих артистов. В 1973 году он выпускает фильм "Иван Васильевич меняет профессию", в котором актер блистательно играет шведского посла.
После триумфа артист воспрял духом. Но судьба уже готовила новые испытания. В середине семидесятых сын и первая жена Филиппова подали документы на эмиграцию из Советского Союза. Оказалось, что помимо прочих формальностей Юре нужно получить согласие отца на выезд из СССР. Однако, артист был категорически против. Еще в начале семидесятых его сын Юра, устав от бесконечных преследований Барабульки, взял фамилию матери Горинович. К тому же он наделся, что с такой фамилией ему легче будет выехать из Страны Советов. В ОВИРе составили официальный запрос на бланке и предложили Юрию при свидетелях вручить его отцу. Отсутствие ответа автоматически считалось бы согласием артиста на выезд сына. Но когда Юра приехал к отцу, дома оказалась Голубева. Она написала за мужа: "К решению моего сына выехать за границу я никакого отношения не имею, знать ничего не знаю. Желательно его сурово наказать, желательно расстрелять. А материальных претензий - не имею".
Первая жена артиста Алевтина Горинович и сын Юрий эмигрировали в США. Их связь с Сергеем Филипповым надолго прервалась. Сергей был очень обижен на сына, даже отказывался читать его письма. Сын артиста до сих пор вспоминает, что даже в эмиграции его мать Алевтина Горинович не могла забыть Сергея, а он никогда не отвечал на письма из Америки. И отец, и сын Филипповы жалели о том, как сложились их отношения. Но вслух об этом не говорили. Да и менять что-либо было уже поздно. Несмотря на актерскую востребованность и успех, многим бросалось в глаза подавленное состояние Филиппова. Видимо, тоска по сыну не отпускала его до самого конца.
Последние годы многие считали гениального комика талантливым, но сошедшим с ума пьяницей, женившимся на женщине старше себя и жившим в захламленной квартире. Отчасти это было правдой. Возможно, эти обстоятельства заставляли его играть еще пронзительнее.
В 1988 году режиссер Владимир Бортко пригласил Филиппова сняться в ленте "Собачье сердце". Это была одна из последних ролей артиста.
В восьмидесятые Филиппов редко появлялся на экране - он неважно себя чувствовал. Барабулька, будучи намного старше, тоже частенько болела. Ее не стало 20 ноября 1989 года. Они были вместе более 40 лет. А Филиппов не смог пережить ее уход. Великий русский комик Сергей Николаевич Филиппов скончался 19 апреля 1990 года. Он умер в больнице. Онкология. Ему было 78 лет.
1990 год. Ленинград. Северное кладбище в Парголово. Спустя несколько недель после установки, с могилы Сергея Филиппова был украден его памятник - бронзовый бюст весом 36 килограммов. Спрятанный в кустах памятник случайно обнаружили коллеги Филиппова и увезли в Гильдию актеров кино. Только через несколько лет, приехав из Америки, Юрий Филиппов поставил на могилу копию бюста, уже из чугуна. А бронзовый оригинал оставил дома.
Писательница Антонина Голубева и артист Сергей Филиппов похоронены почти рядом, на краю кладбища, у дороги. Кто это такие и почему на памятнике странному мужику в берете написано "Народный артист", многие, проходящие мимо люди, теперь уже не знают.
Чтобы помнили
Всенародно любимый актер Сергей Филиппов ушел из жизни голодным
Ровно 20 лет назад не стало знаменитого советского комика
До того как стать актером, Сергей Филиппов успел поработать в родном Саратове столяром-краснодеревщиком, пекарем, садовником и даже плотником, хотя мечтал лишь о сцене. Сергею повезло — он поступил на балетное отделение эстрадно-циркового училища в Ленинграде. Казалось бы, еще немного, и сбудется то, о чем Филиппов грезил, — работа в театре, лучшие балетные партии. Но однажды на репетиции юноша потерял сознание, а когда пришел в себя, узнал, что с балетом ему придется распрощаться: сердце не выдерживало больших физических нагрузок. В отчаянии Сергей поступил на службу в Ленинградский театр комедии, к Акимову, и со временем стал самым знаменитым комиком советского кино. На счету актера всего одна главная роль — Кисы Воробьянинова в гайдаевских «12 стульях», но Сергей Николаевич был палочкой-выручалочкой для режиссеров: его участие обеспечивало картине популярность, даже если это был эпизод. «Меня используют, как острую приправу к пресному блюду», — жаловался он, снявшись в «Карнавальной ночи», «Укротительнице тигров», «Неподдающихся», «Иван Васильевич меняет профессию», «Спортлото-82», «Собачьем сердце»... Всю жизнь актер мечтал о трагической роли и плакал, узнав, что в картине «Когда деревья были большими», сценарий которой его потряс, будет играть Юрий Никулин. Актер, обожаемый всей страной, был очень одинок. В конце жизни за ним ухаживали чужие люди, а после смерти Сергей Николаевич несколько дней пролежал в квартире, прежде чем его хватились...
АКТРИСА ЛЮБОВЬ ТИЩЕНКО: «ИЗМЕНА РОДИНЕ БЫЛА ДЛЯ НЕГО САМЫМ СТРАШНЫМ ПРЕСТУПЛЕНИЕМ»
С актрисой «Ленфильма» Любовью Тищенко Сергей Николаевич познакомился еще в то время, когда они вместе снимались в картинах Надежды Кошеверовой - «Золушке», «Укротительнице тигров», «Синей птице», «Медовом месяце» и многих других.
Кошеверова очень любила работать с Сергеем Николаевичем, считала его чуть ли не творческим талисманом и брала почти во все свои картины. Мне там тоже доставались небольшие эпизодики. Потом мы с ним вместе служили в Театре-студии киноактера при «Ленфильме». Филиппов всегда много снимался, но кино не являлось главным в его жизни. Он очень любил балет и жалел, что в свое время бросил его.
- Почему так получилось?
В юном возрасте врачи выявили у него опухоль мозга, при таком заболевании, как вы понимаете, балетные нагрузки противопоказаны. А ведь у него были все данные для того, чтобы сделать прекрасную карьеру танцовщика. К тому же Филиппов был недоволен своими ролями: ему почти не предлагали главных, лишь эпизоды. Его заслуга в том, что он смог сделать их яркими и запоминающимися.
 |
- Такими, как зануда-лектор в комедии Рязанова «Карнавальная ночь»?
Эту роль он особенно не любил. Когда при нем кто-нибудь начинал цитировать: «Одна звездочка, две звездочки, три звездочки...», Филиппова от злости просто трясло. Он был очень серьезным и глубоким человеком и всю жизнь мечтал о трагической роли, но почему-то ни одному режиссеру не пришло в голову предложить ее знаменитому комику. В последние годы он уже рад был бы и маленькие роли играть, да только его не звали. Впрочем, тогда кино практически не снимали, актеры выживали как могли.
Сергею Николаевичу особенно тяжело приходилось - пенсию платили небольшую, а помочь ему было некому. Жил он заброшенным, голодным, никому не нужным. Я, конечно, поддерживала его как могла - то творожок принесу, то лимончик к чаю куплю, но ведь и мои материальные возможности не слишком велики. В то время все мы жили трудно, даже наши маленькие зарплаты не выплачивали месяцами.
Сергей Николаевич однажды рассказывал мне, как в блокаду работал в Театре комедии у Николая Павловича Акимова. Когда утром шел на репетицию - на Невском, около Елисеевского, прямо на земле лежали умирающие люди. Когда возвращался обратно, они уже были мертвы, и кто-то даже успевал вырезать у них части тела.
Есть знаменитая блокадная фотография, на которой изображен худой мужчина с коркой хлеба в руках, очень похожий на Филиппова. Это не он, но голодал артист тогда, как и все ленинградцы, сильно. И вот под конец его жизнь будто сделала круг и вернулась к самым тяжелым временам - актер в последние годы очень нуждался. Так и ушел голодным...
- Любовь Григорьевна, как случилось, что на старости лет он остался совсем один?
Его первая жена вместе с сыном эмигрировали в США. Сергей Николаевич так и не смог ее простить... И не столько за то, что оставила его, сколько за то, что предала родину. Помню, как он со слезами на глазах говорил мне: «Не понимаю, как они могли?!».
Он был убежденным коммунистом, человеком старой закалки, искренне верил, что СССР - страна победившего социализма, а Америку считал средоточием всех язв капитализма. Для него измена родине была самым страшным преступлением, которое только можно себе вообразить. Сейчас его сын Юрий пишет воспоминания об отце...
- Вот только что он может рассказать, если уехал за границу ребенком... Они что же, совсем не общались?
Юра писал отцу, но Сергей Николаевич ни одного его письма так и не распечатал. Возможно, боялся прочитать там что-то, что поколеблет его негативное к ним отношение, или, несмотря ни на что, надеялся, что родные люди еще вернутся. Как бы там ни было, письма он не выбрасывал, а хранил дома прямо на полу, возле шкафа. Когда Филиппов умер, конверты с содержимым куда-то подевались - наверное, их просто выбросили.
Он любил свою первую жену, говорил, что она очаровательная, умнейшая женщина. Сергей Николаевич долго не мог ее забыть. А потом встретил Барабульку...
«МНЕ ЖЕ ПОЛОВИНУ МОЗГА ВЫРЕЗАЛИ, А Я ЕЩЕ НИЧЕГО!»
- Насколько я знаю, вторая жена вернула его к жизни, отогрела?
Да, он опять начал шутить. Антонина Георгиевна Голубева была писательницей, сказительницей, хорошо знала русский фольклор. Сергей Николаевич называл ее Барабулькой - есть такая маленькая рыбка. Кстати, мы с ней познакомились до ее замужества - она работала консультантом в картинах Игоря Владимировича Усова, где я снималась.
Антонина Георгиевна была очень хорошим человеком, а вот хозяйкой безалаберной. Готовила плохо, убиралась еще хуже. Как-то прихожу к ним в гости, а на Сергее Николаевиче надет свитер... в дырочку. «Что это такое?!» - спрашиваю. Оказывается, Барабулька вырезала ему ножницами дырочки там, где свитер поела моль. Та же участь постигла и шубу, которую Сергей Николаевич привез ей из какой-то поездки на Север. Барабулька повесила обнову в шкаф и просто о ней забыла, а вещь была дорогая, хорошая.
Когда жена начала болеть, Филиппов, который до этого никогда ничего не делал по хозяйству, сам стал ходить по магазинам - с авоськой, в которой лежали картошка, молоко и хлеб, и выглядел очень комично. Вообще, удивительная была пара - оба очень симпатичные, но совершенно неприспособленные к жизни.
Антонина была старше мужа почти на 20 лет и ревновала Филиппова абсолютно ко всем, в том числе и ко мне, хотя я никаких поводов не давала. Мы даже не шутили на эту тему. Жили они хоть и бестолково, но весело, были очень привязаны друг к другу. А вот когда Барабульки не стало, ему пришлось совсем худо.
- Кроме вас, актеру совсем никто не помогал?
Ну почему же? В последние полгода с ним жил его друг Константин Николаевич, которого Филиппов знал еще по балетному училищу. Сергей Николаевич тогда уже не пил - здоровье не позволяло. Раньше-то он сильно за воротник закладывал. А тут, бывало, приду к нему, а они сидят, классическую музыку слушают, о литературе разговаривают. Мне с ними было интересно.
Много помогал коллеге актер Виталий Матвеев, которого вы должны помнить по роли батьки Махно в первой экранизации романа «Как закалялась сталь». Мы с ним вместе по всему городу искали для Сергея Николаевича обувь, а задача эта не из легких - у Филиппова был 47 размер ноги. Часто навещал его и актер Олег Белов. Я приходила - что-то готовила, убирала, стирала. Хозяин тогда совсем уже махнул рукой на свой внешний вид, а мне хотелось, чтобы он был чистеньким, опрятным. В это время с ним уже достаточно трудно было общаться. Когда я приходила, мог даже матом меня послать: дескать, чего приперлась, иди к такой-то матери!
- А вы что же?
Старалась не обращать на это внимания, понимала, что имею дело с несчастным и больным стариком. К тому же он великий актер, значит, ему можно многое простить. Поэтому отвечала: «Никуда я не пойду! Мне надо прибраться, приготовить что-нибудь, да и рубашечку пора уже постирать». Он стоял, опешив: как это так, почему его не боятся, не обижаются?!
По правде говоря, Филиппов был человеком нетерпимым, с трудом переносил народное внимание. Поклонникам от него иногда доставалось, тем более что вели они себя порой просто бестактно: буквально хватали его за руки, за одежду.
Популярность-то у него была сумасшедшая, каждому хотелось хотя бы дотронуться до своего кумира, а Сергей Николаевич очень болезненно воспринимал чужие прикосновения. Я ему даже ногти не могла подстричь, каждый раз эта, казалось бы, простейшая процедура становилась проблемой: у него на кончиках пальцев на редкость чувствительная кожа, поэтому было больно. К тому же он сильно болел и из-за этого тоже срывался на окружающих. Кстати, далеко не всех Сергей Николаевич подпускал близко к себе, о коллегах очень резко отзывался, зло и смешно их копировал, - мы хохотали до слез! - а меня вот подпустил.
- Как вы думаете, почему?
Он принимал людей безоговорочно, не анализируя: человек ему либо нравился, либо нет. Я была не лучше и не хуже других, просто, видимо, наша с ним энергетика совпадала. В отличие от многих я его не раздражала. До сих пор казню себя за то, что, как мне кажется, очень мало времени ему уделяла.
- Чем он болел?
Ну, об опухоли мозга я вам уже говорила. К счастью, ее успешно прооперировали, и особых проблем не было. Вот только темечко у Филиппова никак не зарастало: у него там вместо кости была тонкая пленка. Помню, когда мы еще работали в Театре-студии киноактера, он мне как-то сказал: «Потрогай пленочку!». Это было так страшно! А Сергей Николаевич еще находил в себе силы шутить на эту тему. «Вот, - говорил, - министр Фурцева меня не любила, говорила, что дурак. Мне же половину мозга вырезали, а я еще очень даже ничего!».
- Кто прославленного комика провожал в последний путь?
На похороны пришли и его старые друзья, не имеющие к кино никакого отношения, и все наши актеры. А вот из родственников не было никого. У Барабульки остались дочь и внучка, но они повели себя крайне непорядочно.
Когда Филиппов был жив, они им совсем не занимались. Зато когда умер, буквально за день вывезли из квартиры все наиболее ценное - мебель, какие-то сервизы. Помню, мне нужно было взять его документы, чтобы все для похорон оформить, а они в вещах роются. Я тогда не выдержала, накричала на них: «Дайте хоть похоронить человека спокойно, успеете еще все вынести!». И поминки тоже мы сами устраивали. Часто пишут, что Гильдия актеров и киностудия устранились, но это неправда - они очень помогли.
- Что-то о нем на память у вас сохранилось?
Ничего, и сейчас я очень жалею об этом. Была где-то книжка, которую Сергей Николаевич мне когда-то подарил (у него была роскошная библиотека), но затерялась, не могу найти. При жизни он мне говорил: «Бери любые книги!», но я всегда отнекивалась: «Мне ничего не надо». Не за этим к нему ходила, просто жалела его и хотела помочь. И фотографий у нас с ним совместных не осталось, кроме одной - сделанной во время его юбилея. Его тогда отпустили из больницы, чтобы мог по-человечески отпраздновать день рождения дома. Он был Божий человек - ранимый, непонятый и очень несчастный. Таким я его запомнила.
АКТЕР ОЛЕГ БЕЛОВ: «ЗАЧЕМ ВЫ ТАК МНОГО КУРИТЕ?» - СПРОСИЛ Я. «ЧТОБЫ ПОБЫСТРЕЕ УМЕРЕТЬ», - ОТВЕТИЛ ФИЛИППОВ»
Олег Белов, которого с Сергеем Филипповым связывала многолетняя дружба, считает, что в воспоминаниях об актере существует явный перекос: «Чаще всего рассказывают о том, какие роли и в каких картинах он сыграл. А мне кажется, нужно прежде всего рассказывать, каким он был человеком - непростым, противоречивым, но невероятно обаятельным».
Никогда не забуду, как впервые увидел «живьем» Сергея Николаевича. Иду как-то на киностудию «Ленфильм» и глазам не верю - навстречу по Кировскому проспекту шагает Филиппов. По тем временам его популярность можно было сравнить только с гагаринской.
Я замер: жду, когда всеобщий кумир пройдет мимо. А он раз, и свернул в дверь дома, где был небольшой буфет. Я за ним. И стал свидетелем потрясающей картины: Филиппов входит, делает шаг вперед к стойке, а бармен за ней отступает на шаг назад и поворачивается к нему спиной. Артист делает еще шаг, бармен берет бутылку с буфета, еще шаг - откупоривает ее. Сергей Николаевич приблизился к стойке именно в тот момент, когда в стакане плескалось граммов 100 коньяка.
Я долго рассказываю, на самом деле они действовали удивительно быстро и синхронно - как в балете на льду. Сразу становилось понятно, что Филиппов уже десятки раз приходил сюда, не нужно было ни просьб, ни разговоров. Выпил и, не расплачиваясь, вышел опять на улицу.
- Он сильно закладывал за воротник?
Скажем так, жил насыщенной жизнью популярного человека. Тем более что сыгранные им персонажи позволяли его поклонникам при встрече говорить: «О, Сережа, пойдем выпьем!». А он и не отказывался. Ну а дружба наша началась с драки.
- Кто с кем дрался?
Дело в том, что Театр-студия киноактера, в которой мы с Сергеем Николаевичем работали, шефствовала над комбинатом «Апатит» в Хибинах Мурманской области. И вот однажды зимой нас пригласили на празднование какого-то очередного юбилея комбината. Компания подобралась небольшая - Сергей Николаевич, я и заместитель директора киностудии. И вот утром у меня в гостиничном номере раздается звонок. Снимаю трубку: «Это Филиппов. Я тебя, наверное, разбудил, но уже пора вставать, потому что буфет открывается в восемь». А я спросонья ничего понять не могу: «Ну и что?». - «Ну так пойдем, - говорит он мне, - по безобразию». Как я потом узнал, это было его любимое выражение.
Пошли мы с ним, он выпил рюмку коньяка, позавтракали и к 10-ти поехали во Дворец культуры. Там вручали какие-то грамоты работникам комбината, выносили и заносили знамена, а в качестве подарка выступили мы. Сначала я пел, играл на гармошке, на гитаре, а затем объявили Сергея Николаевича. Когда он вышел, весь зал встал и устроил ему бешеную овацию.
Закончилось все это часа в три, а на вечер нас пригласили в ресторан на банкет. Поначалу все шло хорошо, так как с нами за столом сидело какое-то местное начальство. Но когда все выпили, народ расхрабрился и начал подходить к гостю за автографами. Сначала по одному, а потом целыми толпами: наш стол окружили так, что вздохнуть нельзя. А Сергей Николаевич был не очень сдержанным человеком, и я видел, что он потихоньку начинает закипать, тем более что тоже выпил...
Кто-то уже начал панибратски хлопать его по плечу: «Сережа!». А когда молодая женщина, распихав всех, сорвала с шеи газовый шарфик, разложила его на столе перед Филипповым: «Вот здесь мне автограф оставьте!», он буквально взорвался: «Да пошла ты к такой-то матери, сука!». А дамочка пришла не одна, а с мужем, тот уже бежит к нашему столику: «Да что вы себе позволяете! Совсем обнаглели!». Сергей Николаевич повернулся и адресовал его туда же, куда перед этим послал жену. Шум, паника!
Филиппов выскакивает из-за стола и бежит через весь зал, я - за ним: «Подождите!». Спускаемся со второго этажа, а нам навстречу поднимается ничего не подозревающий пожилой мужчина. С улыбкой он распахивает руки: «Сергей Николаевич!».
Артист разворачивается и как вмажет ему! И вот мы выбегаем на улицу - зима, мороз, к тому же он подвернул ногу. Хорошо, что хоть гостиница была недалеко. Я довел его туда и с большим трудом успокоил. Утром, когда мы садились в поезд, со стороны, наверное, казалось, что люди возвращаются с войны: он хромал, я его поддерживал. В купе мы опохмелились (об этом начальство позаботилось), и Сергей Николаевич сказал: «Знаешь, Олежек, никогда и ни с кем не езжу на концерты, а с тобой я бы поехал». С этого началась наша концертная дружба.
«ОН НЕ СДЕРЖИВАЛ СВОИХ ЭМОЦИЙ, НЕ СТЕСНЯЛСЯ В СЛОВАХ И ВЫРАЖЕНИЯХ. ОСОБЕННО КОГДА ВЫПИВАЛ»
- Выходит, вы для него были человеком, проверенным в бою?
Так уж получилось. Мы с ним побывали в разных концах нашей страны, и всегда его приезд был для местных жителей огромным событием. Да, Филиппов не сдерживал своих эмоций, не стеснялся в словах и выражениях, особенно когда выпивал, но со временем я научился им управлять. Надо сказать, что, куда бы мы ни приезжали, нас принимали по первому разряду: на перроне или у трапа самолета всегда стоял первый секретарь райкома, Сергея Николаевича тут же сажали в машину и везли обедать. А какой обед без бутылки? Но тут я был тверд и требовал, чтобы спиртное убрали: мне же вечером с ним выступать, что я потом буду делать?
Филиппов, правда, поначалу пытался протестовать: «Да что такое?!». Но я его быстро успокаивал: «Вы, Сергей, лучше молчите!». Бывало, что он успевал где-то принять на грудь, но я это тут же замечал: «Сергей Николаевич, как вам не стыдно!». А он по-детски наивно оправдывался: «А я что? Я ничего! Ты что, видел, как я выпивал?!».
- Что он рассказывал во время встреч со зрителями?
О съемках вспоминал, какие-то байки придумывал. С каждым годом выступать ему было все труднее и труднее - сказывались возраст и болезни. Ему вообще можно было ничего особенно не выдумывать - просто выходить и рассказывать пару анекдотов. С учетом его мимики, жестов, интонаций все, что он говорил, было смешно - он в этом смысле был уникальным исполнителем, и если бы решил выйти и прочитать со сцены телефонную книгу, думаю, люди в зале все так же умирали бы от смеха. Это при том, что Сергей Николаевич не украшал свои выступления никакими спецэффектами.
Он, например, не признавал концертных костюмов, выступал в том же, в чем ходил каждый день. Его главным требованием к одежде было удобство, особенно это касалось обуви. Однажды я не выдержал: «Сережа, ну нельзя в домашних туфлях выходить на сцену!». - «Мне в ботинках жарко», - парировал он. «Хорошо, - сказал я, - куплю вам сандалии, в них не жарко». Как удалось раздобыть ему сандалии 47-го размера - отдельная история, но Сергей Николаевич надел их всего пару раз, а потом снова вышел на сцену в старых растоптанных туфлях. И я сдался. Зачем мучить человека? Публика все равно прощала ему все.
- Как складывались отношения Сергея Николаевича со второй женой?
Антонина Георгиевна, она же Барабулька, была совершенно под стать супругу - такая же бесхитростная и наивная. А как трогательно они друг к другу относились! Как-то поздно вечером мы с ним прилетели откуда-то с концертов, на улице зима, холодно. Я пошел за машиной, которую оставил на стоянке в аэропорту, а Сергея Николаевича оставил получать багаж. Пока отгреб машину от снега, пока подогнал... Прихожу - чемоданы уже стоят у ног Филиппова. И он так виновато мне говорит: «Знаешь, я уже Барабульке позвонил!». - «Зачем? - удивился я. - Мы еще не скоро доедем, она же будет нервничать».
Подъезжаем мы к их дому, а жили они на канале Грибоедова, въезжаем под арку во двор - вижу, стоит фигура в валенках, каком-то бесформенном пальто и старом пуховом платке. Ночью, на морозе - ждет. «Зачем она здесь?» - спрашиваю я Сергея Николаевича. «Ну как это, - удивился он, - меня встречает».
Я вышел первым, Барабулька подбежала ко мне: «Почему вы так долго?!». А потом подошла поближе и шепотом спросила: «Но он не заезжал к ней?». Я опешил: «К кому?». - «Как к кому - к буфетчице!». Представляете, она его ревновала! И это при том, что ему в то время было под 70, а ей уже за 80. Лирическая пара.
«КАК-ТО Я СПРОСИЛ: «СЕРГЕЙ НИКОЛАЕВИЧ, А ГДЕ ВАШ СЫН?». - «КАК ГДЕ? - ОТВЕЧАЕТ. - УМЕР! А Я ДАЖЕ НА ПОХОРОНЫ ЕГО НЕ ПОШЕЛ»
- Такое впечатление, что, дожив до седых волос, Сергей Николаевич остался ребенком!
Так оно и было! Однажды мы собрались на гастроли, а афиши кончились. У меня был блат в типографии, и я договорился, что мне отпечатают за два дня, но с готовых клише. В другой типографии согласились сделать это клише, но подпольно: через проходную его нужно было вынести на себе. Вы видели когда-нибудь клише? Это как будто фото, но на металлической основе и отливает всеми цветами радуги, словно бензин на асфальте. Заправили мне эту штуку - сантиметров 45 на 30 - под рубашку, и я с прямой спиной приехал к Филиппову домой. Он пришел в полный восторг. «Барабулька, - кричит, - посмотри, что мне Олежка сделал - такого красивого портрета у меня никогда не было!». - «Сергей Николаевич, - объясняю я ему, - это не портрет, а клише, чтобы печатать афиши!». И тут он произнес гениальную фразу: «А дашь мне хотя бы одну афишку?».
- Вы так тесно общались до конца его жизни?
Со временем жизнь нас развела. Отношения начали затухать, когда мы перестали ездить с концертами, - нас ведь в основном работа связывала. Когда умерла Барабулька, он остался совсем один и как-то поник. Приходя на «Ленфильм», я часто видел, что он сидит в углу в кресле и смотрит в одну точку.
Говорят, просиживал так часами. Время от времени я приезжал к нему, усаживал в машину и вез в магазин, чтобы купить что-то из одежды и еды, но он уже ко всему относился равнодушно, его ничего не радовало. Как-то я пришел к нему и поразился, какой грязной и запущенной стала его квартира. И страшно накурено - во всех комнатах банки с окурками. «А я вот все болею», - грустно сказал он мне. «Зачем же вы тогда столько курите?!» - не выдержал я. Он так грустно на меня посмотрел и горько сказал: «А это чтобы побыстрее умереть».
- О сыне своем что-нибудь рассказывал?
Никогда и ничего. Да я его и не спрашивал - понимал, что ему больно будет об этом говорить. Но однажды разговор все-таки зашел о детях, и я спросил: «Сергей Николаевич, а где ваш сын?». - «Как где? - отвечает. - Умер! А я даже на похороны его не пошел». Долгое время я был уверен, что так оно и есть, пока не узнал, что смерть и отъезд на ПМЖ в Америку были для Сергея Николаевича вещами равносильными.
- По иронии судьбы сын ведь тоже не приехал на похороны отца.
Его сын Юра появился в Ленинграде спустя много лет после смерти Сергея Николаевича, пришел в Театр комедии, в котором Филиппов работал многие годы, сулил актерам гастроли в Америке. Естественно, ничего из этого не получилось. Звонил и мне несколько раз, предлагал встретиться, но я, памятуя о том, что сам Сергей Николаевич исключил его из своей жизни, отказался.
Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter