Прагматика дискурса малых форм. Виртуальный манипулятивный дискурс
«УДК 811.161.1"42 ВИРТУАЛЬНЫЙ МАНИПУЛЯТИВНЫЙ ДИСКУРС: ПОДХОДЫ К ИССЛЕДОВАНИЮ Пожидаева Ирина Валентиновна старш. препод. Международный научно-технический университет...»
УДК 811.161.1"42
ВИРТУАЛЬНЫЙ МАНИПУЛЯТИВНЫЙ ДИСКУРС:
ПОДХОДЫ К ИССЛЕДОВАНИЮ
Пожидаева Ирина Валентиновна
старш. препод.
Международный научно-технический университет имени академика Ю. Бугая
Научные исследования последнего десятилетия направлены на изучение воздействующей и
управляющей функций языка; манипуляция, основанная на лингвистических средствах, все более привлекает ученых. В данной статье исследуются наиболее известные подходы к понятиям дискурс и манипуляция, рассматриваются подходы к категории манипулятивный дискурс, предлагается авторское видение этого понятия.
Ключевые слова: вербальная манипуляция, манипулятивный дискурс, интенциональность, имплицитность, языковая картина мира.
Постановка проблемы и актуальность исследования. Несмотря на большое внимание, которое современная наука уделяет исследованию категориий манипуляция и дискурс, существует еще достаточно лакун в этом направлении лингвистических исследований. Целью нашей статьи является выявление признаков манипулятивного дискурса. Анализ существующих подходов, значимых для определения понятий манипуляция, дискурс, манипулятивный дискурс; идентификация категории манипулятивный дискурс – задачи исследования.
Анализ последних достижений и публикаций. По мнению многих исследователей, понятие манипуляция не имеет четкого толкования, на сегодняшний день не существует "единой и общепринятой для всех наук или только для лингвистики дефиниции манипулирования" [Беляева 2008, 46], "размытость термина осложняет определение сущности явления" [Колтышева 2008].
При наиболее обобщенном и аргументированном подходе вербальная манипуляция рассматривается как целенаправленное воздействие на реципиента с целью изменить его поведение в интересах манипулятора. В качестве основных характеристик манипуляции исследователи выделяют следующие: "неосознанность объектом манипуляции осуществляемого над ним воздействия; воздействие не только на сферу сознательного (разум), но и на сферу бессознательного (инстинкты, эмоции), которая не поддается произвольному контролю; управление отношением объекта манипуляции к предметам и явлениям окружающего мира в нужном для манипулятора русле; достижение манипулятором своих тайных, корыстных целей за счет объекта манипуляции; намеренное искажение фактов окружающей действительности (дезинформация, отбор информации и пр.), создание иллюзий и мифов и т. д." [Попова 2002, 276]; "отрицательная" интенциональность адресанта; скрытый характер воздействия"; "разрушающее воздействие на личность и общество в целом"; деструктивность; неприемлемость с этической точки зрения [Беляева 2008, 47].
Для нашего исследования из всего множества существующих определений дискурса значимыми являются такие: "интерактивная деятельность участников общения, обмен информацией, оказание воздействия друг
– – –
общения [Дейк 1981]; воздействие высказывания на его получателя с учетом ситуации высказывания [Серио, 94]; коммуникативное событие. В таком ракурсе дискурс предстает как сложное когнитивно-коммуникативное целое [Минкин 2008, 17] процессуально-результирующего порядка [Шейгал 2004, 11], в котором "реализуются, объединяясь, взаимодействуя и растворяясь друг в друге, три основные конститутивные фактора общения – среда (коммуникативное пространство), модус (режим) и стиль общения" [Приходько 2008]. Эти факторы детерминируются условиями, принципами, установками и целями той социокультурной ситуации, в рамках которой осуществляется речевое общение. Эти же константы задают и предопределяют типы и виды дискурсов (к примеру, экономический, политический, корпоративный и др.).
Два наиболее обобщенных типа дискурсов – институциональный и персональный, введенные В.И. Карасиком, соответствуют параметрам этой системы.
По принципу тональности коммуникации В.И. Карасик выделяет следующие типы дискурсов: информативный, фатический, статусный, шутливый, торжественный, идеологический, фасцинативный, гипотетический, агрессивный, эзотерический, манипулятивный и менторский [Карасик 2007, 350]. А.Н.
Приходько приводит следующую классификацию дискурсов [Приходько 2009]:
По принципу профессиональных страт (педагогический, дипломатический, спортивный, политический, экономический, юридический, медицинский и пр.);
По принципу корпоративных и субкультурных страт (банковский, религиозный, эзотерический, сакральный, лаудативный /героический/, революционный, партизанский, террористический, криминальный);
Дискурсы бытовой коммуникации (семейный, детский, молодежный, любовный);
Дискурсы виртуальной коммуникации (сказочный, компьютерный, форумный, чат-дискурс);
Социокультурный контекст динамично изменяется, поэтому данная классификация и перечень дискурсов может расширяться и дополняться.
Изложение основного материала. По мнению И.В. Беляевой, манипулятивный дискурс занимает "промежуточное положение между двумя крайними точками – между достоверной (правдивой, полной) информацией и ложью. Ложь и манипуляция противопоставлены разным типам истины: ложь противостоит "семантической истине", манипуляция – "прагматической истине" (в терминологии Ч. Филлмора) [Беляева 2009].
Т.М. Голубева считает, что основным критерием, определяющим манипулятивный характер дискурса, является "существование намерения со стороны говорящего манифестировать определенные пропозиции, с которыми адресат должен согласиться, и которые были бы отвергнуты в обычных условиях обработки информации. Пропозиции, актуализируемые манипулятивным дискурсом в каком-либо отношении неверны (ложны, невероятны, сомнительны, не соответствуют здравому смыслу) и поэтому актуализируются посредством скрытых стратегий, имеющих Studia Linguistica. Випуск 5/2011 целью заблокировать проверку сообщаемой информации на правдоподобие, вероятность и приемлемость" [Голубева 2009].
Наличие интенциональной составляющей в текстах воздействующего характера позволяет рассматривать их в качестве элемента "манипулятивного дискурса, конструируемого с целью убедить адресата в ряде пропозиций P1… Pn определенного типа T, используя при этом соответствующие стратегии S" . В первую очередь, это относится к пропозициям о действительном состоянии вещей и моральным пропозициям, или пропозициям о желаемом состоянии вещей, которые проходят проверку не на истинность, а на соответствие общественным и культурным ценностям целевой аудитории. Моральные пропозиции с наибольшей легкостью эксплуатируются в манипулятивном дискурсе, "поскольку реальность может быть подвергнута проверке, в то время как нравственные ценности несравнимо менее стабильны. При этом приемлемость моральных пропозиций, актуализируемых дискурсом, обусловлена моральной культурой C, представляющей собой ряд предположений относительно желаемого состояния вещей, превалирующих в данной лингвокультуре" [Там же, 124].
Для определения понятия манипулятивный дискурс, воспользуемся системообразующими признаками, предложенными О.Л. Михалевой [Михалева 2009, 33]:
цель общения; участники общения; способ общения (избираемые стратегии и тактики). Под манипулятивным дискурсом мы понимаем коммуникативное событие, участниками которого являются представители различных социальных групп (в зависимости от вида институционального или персонального дискурсов), прагматической целью является создание в сознании адресата выгодных адресанту новых знаний, измененных ценностных установок и измененной языковой картины мира, не совпадающих с теми, которые адресат мог мы сформировать самостоятельно. Стратегия манипулятивного воздействия осуществляется при помощи разнообразных многоуровленевых лингвистических техник и приемов, таких как особая модальность, метафоризация, риторические вопросы, реализация категории свои-чужие и др.
Любой дискурс может стать манипулятивным, если цель его создателя – осуществление манипулятивного воздействия. В политическом дискурсе "лингвистический анализ даже небольшого отрывка из выступления политика позволяет выявить наличие большого количества специальных языковых средств, с помощью которых говорящий манипулирует сознанием слушающих, скрыто внедряя в психику адресата цели, мнения, установки, необходимые в его борьбе за власть" [Михалева 2003, 228].
Говоря о манипулятивном дискурсе рекламы, В.В. Зирка отмечает возможность "моделировать" сознание людей в соответствии с целями и нуждами, менять вековые устоявшиеся привычки, социальные нормы и коммуникативные традиции" [Зирка 2010, 18]. "В силу своих основных задач (повлиять на выбор потребителя в пользу продвижения товара, услуги) реклама может быть признана практически целиком манипулятивной сферой приложения языка" [Литунов 2008].
В бытовом дискурсе также присутствует прагматика манипуляции, что обусловлеПожидаева И. В.
но желанием коммуникантов скрыто воздействовать друг на друга на бытовом уровне: ("Иди, иди, доченька, на дискотеку! Веселись! И совсем не думай, что твоя мама умирает от головной боли") [Савкин 2005]. Манипулятивная прагматика виртуального дискурса направлена на изменение картины мира участников коммуникации путем особой модальности, целенаправленного преображения информации, переформатирования концептов и др.
Определяющими признаками виртуального манипулятивного дискурса являются следующие признаки:
Глобальный охват адресатной аудитории;
Имплицитность;
Иерархические отношения "свои – чужие"
Направлен на регуляцию ценностных отношений в социуме [Селиванова 2008];
Характеризуется наличием прагматических тактик и субъективных средств у адресанта для целенаправленного эффективного воздействия на адресата;
Динамичное изменение стратегий, коммуникативных параметров, каналов передачи информации (переход из ЖЖ в Твиттер, мобильный Интернет и т. п.) манипулятивного дискурса;
Характеризуется выраженным перлокутивным эффектом, основанном на знании адресантом принципов коллективного поведения (пример – события в Москве по разжиганию этноконфликта).
Выводы. Итак, любой дискурс может стать манипулятивным, если цель его создания – осуществление манипулятивного воздействия. Категориальные признаки дискурса актуальны для манипулятивного дискурса, при этом любой вид дискурса может приобретать манипулятивный характер. Дополнительным признаком манипулятивного дискурса является особая интенциональность адресанта, выраженная имплицитно соответствующими языковыми средствами, путем целенаправленного преображения информации, переформатирования концептов, особого синтаксиса и др. Манипулятивный дискурс характеризуется реализацией модальности и установок коммуниканта через призму различных дискурсов.
Наукові дослідження останнього десятиріччя спрямовані на вивчення діяльної та керувальної функцій мови; маніпуляція, заснована на лінгвістичних засобах, все більше привертає увагу вчених.
У даній статті досліджуються найбільш відомі підходи до понять дискурс та маніпуляція, розглядаються підходи до категорії маніпулятивний дискурс, пропонується авторське бачення цього поняття.
Ключові слова: вербальна маніпуляція, маніпулятивний дискурс, тональність, імпліцитність, картина світу.
The last scientific studies in the field of language are aimed on effecting and controlling functions. Manipulation based on the linguistic means becomes more and more attractive for the researchers. This article observes the most well-known approaches to discourse; manipulation and manipulation discourse definitions are looked upon; the author also proposes personal vision of the issue.
Key words: verbal manipulation, manipulative discourse, intentionality, implicitness, linguistic model of the world.
Studia Linguistica. Випуск 5/2011
Литература:
1. Беляева, И.В. Феномен речевой манипуляции: лингвоюридические аспекты. Монография.
– Ростов/нД.: СКАГС, 2008. – 243 с.
2. Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов. – М.: Прогресс-Универс, 1995.
– 456 с. Режим доступа: http://platonanet.org.ua/load/knigi_po_filosofii.
3. Голубева Т.М. Языковая манипуляция в предвыборном дискурсе (на материале американского варианта английского языка). Автореф. дис… канд. филол. наук: 10.02.04 / Нижегород. гос. лингв. унт. – Нижн. Новгород, 2009. – 22 с. Режим доступа: http://www.prorector.org/rslkatn10.02.04-limit90.html.
Книж. дом "ЛИБРОКОМ", 2010. – 256 с.
5. Колтышева Е.Ю. Манипулятивное воздействие в современном рекламном тексте (на материале англоязычных глянцевых журналов для женщин). Дис. …канд. филол. наук: 10.02.19/ Ярослав.
гос. пед. ун-т им. К.Д. Ушинского. – Ярославль, 2008. – 281 с. Режим доступа: http://www.lib.uaru.net/diss/cont/286879.html.
6. Карасик В.И. Языковые ключи. – Волгоград: Парадигма, 2007. – 520 с
7. Литунов С.Н. Речевое воздействие и языковое манипулирование в рекламе. Режим доступа:
http://www.ippnou.ru/article.php?idarticle=003157.
8. Минкин Л.Р. Языковой знак в когнитивно-дискурсивной интерпретации // Наук. вісн. Чернівецького ун-ту: Збірник наукових праць. – Вип. 386. Романо-слов"янський дискурс. – Чернівці: Рута, 2008. – 140 c.
9. Михалева О.Л. Манипулятивный дискурс: специфика манипулятивного воздействия. – М.:
Книжный дом "Либроком", 2009. – 256 с.
10. Михалева О.Л. Языковые способы манипулирования сознанием в политическом дискурсе // Актуальные проблемы русистики: материалы междунар. науч. конф. / отв. ред. Т.А. Демешкина.
– Томск: Изд-во Томского ун-та, 2003. – Вып. 2. – Ч. 2. – С. 225–232
11. Попова Е.С. Структура манипулятивного воздействия в рекламном тексте // Изв. Уральского гос. ун-та. – Екатеринбург, 2002. – № 24. – С. 276–288.
12. Приходько А.Н. Когнитивно-коммуникативная типология дискурсов. Режим доступа:
http://www.nbuv.gov.ua/portal/Soc_Gum/Vknlu/fil/2009_1/3.pdf.
13. Савкин А.И. Манипуляцию надо знать в лицо. Режим доступа: www.gazetamim.ru/mirror/psytech.
14. Серио П. О языке власти: критический анализ // Философия языка: в границах и вне границ.
– Харьков: Око, 1995. – Т. 1. – С. 83–100.
15. Селиванова Е.А. Принцип дискурсоцентризма и стратегические программы украинской телерекламы// Язык. Текст. Дискурс: Науч. альманах Ставр. отд. РАЛК. Под ред. проф. Г.Н. Манаенко.
Вып 6. – Краснодар, 2008. – 287 с.
16. Шейгал Е.И. Семиотика политического дискурса. – М.: Гнозис. – 326 с.
17. Dijk T.A. van. Studies in the Pragmatics of Discourse. The Hague, 1981; Blakemore D. Understanding Utterances. An Introduction to Pragmatics. Cambridge, 1993. – 342 р.
18. De Saussure L. & Peter Schulz (Eds). Manipulation and Cognitive Pragmatics: Preliminary Hypotheses. // Manipulation and Ideologies in the Twentieth Century: Discourse, Language, Mind. Amsterdam–
Похожие работы:
«1 1. Цели освоения дисциплины Цель освоения дисциплины: Ц1 подготовка выпускников к проектной деятельности в области создания машин и оборудования для горнодобывающей и перерабатывающей промышленности на платформе твердых полезных ископаемых в соответствии с техническим заданием и с использованием средств автоматизации проектирования.2. Место дисцип...»
«УДК330 Е.И.Кожевникова, г.Шадринск Эволюция взглядов на трансакционные издержки фирмы В научной среде недостаточно разработаны операциональные рамки использования трансакционных издержках, а в среде практиков ещё не сложилось четкого понимания природы трансакционных издержек и методо...»
«Промышленные [ Воздух ] котельные установки Обзор продукции [ Вода ] [ Земля ] [ Buderus ] Необходимо промышленное оборудование? Обращайтесь к нам! Будерус одна из крупнейших торговых марок теплотехнического оборудования в мире. Мы имеем опыт работы в этой отрасли с 1731 года. С...»
«Инженерно-геодезические изыскания Лекция 1 План 1. Этапы геодезических работ при строительстве сооружений 2. Виды технических изысканий 3. Изыскания для линейных сооружений 4. Изыскания площадных сооружений 5. Инженерно-топографическая классификация местности 6. Крупномасштабные съёмки...» ПРЕДПРИЯТИЯ В процессе хозяйственной деятельности практи...»В. И. ЗДРАВОМЫСЛОВ 3. Е. АНИСИМОВА С. С. ЛИБИХ ФУНКЦИОНАЛЬНАЯ ЖЕНСКАЯ сексопатология ПЕРМЬ 1994 57.12 3-46 ГЛАВНАЯ РЕДАКЦИЯ НАУЧНО-ТЕХНИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ Книга отпечатана по изданию: В. И. Здравомыслов, 3. Е. Анисимова, С. С, Либих.Функцион...»
2017 www.сайт - «Бесплатная электронная библиотека - разные матриалы»
Материалы этого сайта размещены для ознакомления, все права принадлежат их авторам.
Если Вы не согласны с тем, что Ваш материал размещён на этом сайте, пожалуйста, напишите нам , мы в течении 1-2 рабочих дней удалим его.
480 руб. | 150 грн. | 7,5 долл. ", MOUSEOFF, FGCOLOR, "#FFFFCC",BGCOLOR, "#393939");" onMouseOut="return nd();"> Диссертация - 480 руб., доставка 10 минут , круглосуточно, без выходных и праздников
Соков Алексей Анатольевич. Никоним в виртуальном дискурсе: лингвопрагматический аспект: диссертация... кандидата филологических наук: 10.02.01 / Соков Алексей Анатольевич;[Место защиты: Владимирский государственный университет имени Александра Григорьевича и Николая Григорьевича Столетовых].- Владимир, 2014.- 169 с.
Введение
ГЛАВА I. Место никонима в ономастическом пространстве русского языка XXI века 15
1. Из истории изучения имени собственного 15
2. Имя собственное как объект лингвистического исследования 21
3. Активные процессы в русском языке XXI века в их отношении к современному ономастическому пространству 32
4. О месте никонимов в ономастическом пространстве современного русского языка 43
Выводы по первой главе 51
ГЛАВА II. Виртуальный дискурс в лингвопрагматическом аспекте 54
1. Лингвистическая прагматика как научная дисциплина 54
2. Дискурс и «виртуальный дискурс»: конститутивные признаки и жанровые разновидности 67
3. Языковая личность в условиях виртуального дискурса 80
Выводы по второй главе 87
ГЛАВА III. Теоретико-методологические основы понимания никонима как единицы виртуального дискурса 89
1. Принципы автономинации в виртуальном дискурсе 89
2. Трансформация языкового знака в никонимах 95
3. Специфика предметно-понятийных связей никонима 104
Выводы по третьей главе 113
ГЛАВА IV. Типологические характеристики никонима как единицы виртуального дискурса 116
1. Лексико-семантические особенности никонимов 116
2. Структурно-морфологические особенности никонимов 126
3. Функционально-тематические особенности никонимов.131
Выводы по четвёртой главе 141
Заключение.143
Список сокращений 147
Библиография
Имя собственное как объект лингвистического исследования
История изучения имени собственного берёт своё начало с древнейших времён, что объясняется его широким употреблением: имя собственное служит для наименования людей, географических и космических объектов, животных, различных предметов материальной и духовной культуры. Функциональное и языковое своеобразие собственных имён привело к тому, что их стали изучать в особой отрасли языкознания – ономастике (с греч. «искусство давать имена») [Бондалетов 1983: 3].
В античной науке в течение длительного времени вёлся спор об истинности имён и пригодности их для именования вещей. Как отмечает А.В. Суперанская, со ссылкой на исследование И.М. Тронского, консервативное направление греческих философов противопоставило принцип «правильности» имён по природе софистической теории «соглашения»: «Это была попытка философски оформить традиционные представления о тесной связи имени с вещью, связи, игравшей очень значительную роль в практике греческого культа: называние «правильного» имени служило залогом эффективности молитвенной или магической формулы» [Суперанская 2009: 47].
Согласно одной из точек зрения, представленной в рассуждениях Платона, Аристотеля, Аммония, имя семантично лишь «по договору». Так, Платон в одном из своих трудов писал: «Ничто не имеет прочного имени, и ничто не мешает, чтобы то, что называется круглым, было названо прямым и прямое – круглым; и у тех, кто произвели эту перестановку и называют навыворот, имена опять не будут менее прочными» [там же]. С другой стороны – стоики, считая имена данными «от природы», находили их истинными, индивидуальными, естественными. Одинаковые имена разных людей они считали случайными совпадениями, несовершенством языка. Класс собственных имён был установлен стоиками как совершенно самостоятельный [Суперанская: 48-50].
Следует отметить, что греческие учёные обычно не делали существенной разницы между именами нарицательными и именами собственными, оперируя нерасчленённой категорией имя.
Первые попытки дифференциации имён можно обнаружить в работах Т. Гоббса, который понимал имя как «слово, произвольно выбранное в качестве метки с целью возбуждения в нашем уме мыслей, сходных с прежними мыслями, и служащее одновременно, если оно вставлено в предложение и высказано другим, признаком того, какие мысли были в уме говорящего и каких не было» [Белецкий 1972: 148]. По его словам, «возникновение имён – результат произвола. Между именами и вещами нет никакого сходства и никакого сравнения» [там же].
Гоббс намечает ряд параметров, по которым можно разделить всю совокупность существующих в различных языках имён. С точки зрения выделения имени собственного как особого класса интерес представляет деление на имена с определённым, или ограниченным, и с неопределённым, неограниченным значением. Первые – индивидуальные имена, относящиеся к одной вещи: Гомер, это дерево. Вторые – это партикулярные имена и имена, относящиеся к обыкновенным: человек, камень (неограниченные имена) [там же: 149].
Непосредственный преемник идей Гоббса, Г.В. Лейбниц занимался разработкой теории об имени собственном, включая также и терминологический пласт лексики. Так, например, Гоббсом было выдвинуто положение о том, что «общие термины беднее по заключающимся в них идеям или сущностям, чем частные, хотя богаче обозначаемыми ими индивидами» [Белецкий 1972: 150], что «все имена собственные, или индивидуальные, были первоначально нарицательными, или общими» [там же]. Важной для разработки обсуждаемой проблемы как в общетеоретическом, так и в историческом плане представляется точка зрения Дж. Милла, который считал, что имена собственные не обладают значением, они – своеобразные ярлыки, или метки (вроде крестика), помогающие узнавать предметы и отличать их друг от друга. С именем-вещью не связывается характеристика названной вещи, они не «коннотируют» (не обозначают, не описывают её), а лишь «денотатируют», или называют её [Бондалетов 1983: 11-12]. Таким образом, узнавая вещи, которые имя обозначает, мы не познаём значение имени, т.к. одну и ту же вещь можно называть разными именами, не эквивалентными по значению [Суперанская 2009: 56-57].
Кроме того, с именем Дж. Милла связывают создание теории дефиниций, согласно которой дефиниция – это идентифицирующее суждение, дающее информацию только об употреблении слова в языке и не имеющего никакого заключения о сути вещей, а коннотация – это конкретное значение имени [там же]. Следовательно, по Миллу, собственные имена не могут быть объяснены, поскольку они – простые метки, приданные индивидам. Именами, имеющими дефиниции, Милл признавал лишь термины.
Теория Милла получила своё развитие в работах английского логика Х. Джозефа, который в частности собственное имя называл индивидуальным термином, предицируемым с тем же значением одному-единственному индивиду. В доказательство этому Джозеф приводит пример с фамилией Смит, которую «носят многие, но употребляя каждый раз эту фамилию, мы не имеем в виду одно и то же» [Суперанская 2009: 59]. Согласно мнению Джозефа, собственное имя свидетельствует о существовании вещи, нарицательное – о характере, объединяющем её с другими вещами [там же].
Дискурс и «виртуальный дискурс»: конститутивные признаки и жанровые разновидности
Ономастическое пространство, будучи живо реагирующей на вызовы времени областью языка в частности и человеческого сознания в целом, не может не изменяться под воздействием активных процессов, происходящих в обществе и, следовательно, в языке. При этом необходимо обращать внимание не только на влияние изменений, обусловленных исключительно историческими событиями, но и то культурное пространство, в котором развивается общество и функционирует язык.
Как отмечает А.Д. Васильев, «факты языка и феномена культуры зачастую не поддаются строгому и окончательному разграничению: изменение в собственно культурной сфере воплощаются в языке, а языковые эволюции активно участвуют в культурных процессах и влияют на них» [Васильев 2000: 12].
Специалисты в области философии, культурологии, социологии и ряда других гуманитарных наук подчёркивают, что возникновение культуры всегда ведёт к появлению противящейся ей субкультуре. Если обратиться к общему пониманию данной дефиниции, то, например, С.И. Ожегов в «Словаре русского языка» даёт такое толкование этому явлению: «субкультура – сфера культуры, существующая внутри господствующей культуры и имеющая собственные ценностные установки» [Ожегов 2006: 953]. В качестве примера С.И. Ожегов указывает словосочетание молодёжная субкультура. Следовательно, образование такого рода присуще определённому слою населения. Понятное и объяснимое стремление к контркультуре с её отталкиванием от прежних норм привело к процветанию жаргона и упрощённого до крайности вкуса. Главный девиз каждого нового поколения – «Несхожесть во всём», начиная от внешнего вида и заканчивая языком, на котором создано русское культурное наследие и который сегодня трансформируется в то, что помогает нам отождествить самих себя с настоящим временем и новыми веяниями.
Произошедший распад СССР, а ранее и перестройка оказали большое влияние на формирование новой культуры (языковой – в том числе), результаты которой мы получили в конце XX – начале XXI века, а именно – возникновение разнообразных субкультур. Ослабление цензуры и, как следствие, расширение круга участников массовой коммуникации, приобщение новых слоёв населения к роли ораторов, усиление возможностей обратной связи говорящего и слушающего, расширение сферы спонтанного общения, возрастание личностного начала в речи, изменение ситуаций и жанров – всё это привело к появлению новых возможностей языка и тех, кто им владеет.
Как отмечает Н.С. Валгина, заложенные в языке потенции к изменению могут проявиться только при условии воздействия внешних экстралингвистических факторов. Поэтому основные законы развития языка (к ним в лингвистической литературе обычно относят закон системности, закон традиции, закон аналогии, закон экономии, закон противоречий) в различных исторических, экономических и социальных условиях могут действовать с различной степенью интенсивности [Валгина 2003: 13].
Вместе с тем, общеизвестно, что основной реализацией языка является речь, поэтому при описании активных процессов, происходящих в русском языке XXI века нельзя не учитывать изменений, происходящих в речи современных носителей. В этой связи любопытна точка зрения Н.В. Юдиной, которая выделяет несколько групп взаимовлияющих и взаимопроникающих речевых тенденций: «демократизация и либерализация языка граничат в речи современных носителей с вульгаризацией и криминализацией, интернациональность – с варваризацией, креативность – со стереотипностью, динамичность – с небрежностью в использовании языковых единиц, интеллектуальность – с общим снижением речевой культуры» [Юдина 2010: 127-128].
Кроме того, при описании активных процессов в русском языке XXI века в их отношении к современному ономастическому пространству важно учитывать соотношение двух противопоставленных в лингвистике понятий нормы и вариантности.
Языковую вариантность известный лингвист К.С. Горбачевич определяет как «способность языка передавать одни и те же значения разными формами» [Горбачевич 1978: 22]. В свою очередь «языковые варианты – это формальные разновидности одной и той же языковой единицы, которые при тождестве значения различаются частичным несовпадением своего звукового состава» [Горбачевич 1978: 22].
Как отмечает Н.С. Валгина, традиционная нормативность, которая поддерживалась ранее образцами классической художественной литературы, разрушается. На смену ей приходят новые языковые реалии, которые, как правило, возникают под воздействием средств массовой информации и активной включённости современных носителей языка в Интернет-пространство [Валгина 2003: 27].
Современные лингвисты отмечают, что онимия будучи относительно устойчивым пластом лексики любого языка, тем не менее, не может не претерпевать изменений под воздействием активных процессов происходящих в языке. При этом динамичность наблюдаемых трансформаций в различной степени проявляется на всех уровнях языках, начиная с фонетического.
При установлении произносительных норм обычно учитывается соотношение фонетических и фонематических вариантов, последние отражаются и в орфографии [Валгина 2001: 53].
Усиление «буквенного» («графического») произношения - одна из наиболее сильных тенденций в современном русском языке. Об этом писал еще в 1936 г. Л.В. Щерба, указывая на явное сближение произношения с написанием: родился (вместо родилс[а]); тихий (вместо muxfoju); произношение сочетания [чн] вместо [шн] в словах типа булочная, перечница; [чт] вместо [шт] в словах что, чтобы и другие [Щерба 1974: 79].
В условиях усиления «графического» произношения изменилось соотношение вариантов с /е/ - /о/. Это фонематическое варьирование связано с внедрившейся в практику русского письма заменой буквы «ё» буквой «е», так написание победило произношение, вернее, подчинило его себе: блёкнуть -+ блекнуть; белёсый -+ белесый; акушёр акушер. [Валгина 2001: 55]. Процесс взаимоотношений форм [ё-о-е] практически еще не завершился, и разные слова, задействованные в этом процессе, как бы находятся на разном участке пути. Это относится к литературной норме, вернее, к тому, как она фиксируется в словарях.
Трансформация языкового знака в никонимах
Прагматика как область теоретических исследований и решения прикладных задач, как отмечает И.П. Сусов, прошла в своём формировании и развитии сложный путь, опираясь на достижения многих областей знания (философия, логика, языкознание, математика, семиотика, антропология, мифология, религиеведение, этнография, искусствоведение, поэтика, риторика, нейробиология, психология, социология, информатика, когнитивистика, теория искусственного интеллекта, теория коммуникации, медицина, генетика и т.д.) [Сусов 2006: 7].
Своими корнями лингвистическая прагматика уходит в семиотику в том её варианте, который был создан американским учёным Чарлзом Сандерсом Пирсом (Charles Sanders Peirce) и развит Чарлзом Уильямом Моррисом (Charles William Morris). Заложенная Ч. Пирсом ещё в 60-х гг. XVIII в., семиотика мыслилась как метанаука, на основе которой должно было происходить объединение всех областей знания [Сусов 2006: 7]. При своём появлении в языке науки термин прагматика, по свидетельству Ч.У. Морриса, явным образом ориентировался на философское направление прагматизма, распространённое в США с 70-х гг. XIX в. и до середины XX в. Оно утверждало необходимость решения жизненно важных проблем не на основе отвлечённых спекулятивных размышлений, а с активных позиций в процессе целенаправленной практической деятельности в непрерывно меняющемся мире [Арутюнова, Падучева 1985: 5]. Одним из основоположников прагматизма как раз и явился создатель семиотики Ч.С. Пирс. К. Бюлера в развитие семиотики и в формирование прагматики был сделан в период до Второй мировой войны. И.П. Сусов отмечает, «разумеется, что определение её предмета как абстрактного отношения между знаком и его пользователем мало содержательно. Не вполне тогда учитывалась роль узкого (внутреннего) и широкого (внешнего) контекста семиотического события. Недостаточно акцентировался целевой аспект этого вида действия, субъект знаковой деятельности не всегда выдвигается в центральное положение, хотя учётом фактора субъекта семиотика Ч. Пирса и Ч. Морриса радикально отличается от семиологии Ф. де Соссюра и сематологии К. Бюлера. Но проблемы языкового общения как специфической знаковой деятельности реально почти не ставились» [Сусов 2006: 28].
В послевоенный период главенство перешло к аналитической философии, сделавшей своим главным объектом естественный (обыденный) язык.
Философия обыденного языка, по сути дела, как раз и смогла в значительной степени реализовать программу прагматики языка, подготовив необходимые условия для развития собственно лингвистической прагматики. Она сыграла роль донора многих прагматических идей [Сусов 2006: 30].
В этот период всеобщий интерес привлекли идеи австрийского учёного Людвига Витгенштейна (Ludwig Wittgenstein), который считается создателем созданием учения о “языковых играх” как формах использования языка в действии. Любая игра – специфическое действие. Она предполагает участников, правила для них и успех или неуспех. Для самого творца этой концепции языковые игры послужили средствами прояснения многих запутанных философских истин [Витгенштейн 1985: 101].
Вместе с тем Л. Витгенштейн пришёл к толкованию языкового значения как употребления. Значение как употребление принадлежит не столько языку, сколько субъекту, пользующемуся языком. Правда, такой подход вёл к прагматизации языкового значения в целом и по существу означал, что оно выводится за пределы лингвистической семантики и что семантика поневоле лишается своего объекта [Витгенштейн 1985: 102].
Как отмечает М.С. Козлова, научная деятельность Л. Витгенштейна на протяжении многих лет была связана с Кембриджем. Под его прямым или косвенным влиянием сложились во-первых, лингвистическая философия (с преимущественным вниманием к концептуальному анализу в интересах самой философии) и, во-вторых, философия обыденного языка, ставшая фундаментом для современной прагматики [Козлова 1996: 10].
Бурный расцвет испытала развивавшаяся представителями Кембриджской и Оксфордской школ лингвофилософская семантика, открывавшая перспективу и прагматике. Питер Фредерик Стросон (Peter Frederick Strawson, 1919–13.02.2006) и Герберт Пол Грайс (Herbert Paul Grice, 1913–1988) заложили основы анализа прагматического значения. Возникла проблема стыка (интерфейса) семантики и прагматики, которая активно обсуждается представителями многих направлений на протяжении большого ряда десятилетий [Сусов 2006: 35].
Деятельностный (или акциональный) принцип был внедрён в анализ речи основоположником философии языка Джоном Лангшо Остином (John Langshaw Austi) и Джоном Роджерсом Сёрлом (John Rogers Searle). Они разработали так называемую стандартную теорию речевых актов, вскоре воспринятую и лингвистами. По замечанию И.П. Сусова, вполне оправдано утверждение о том, что основы современной прагматики заложили двое философов своими циклами лекций. Это Дж. Л. Остин, прочитавший в 1955 г. в Гарвардском университете в рамках Джемсовского семинара свои 12 лекций, которые были изданы в 1962 г., и Г.П. Грайс, прочитавший там же свои лекции в 1967 г. [Сусов 2006: 36]
Функционально-тематические особенности никонимов
Знаковый характер человеческого языка составляет одну из его универсальных черт и основных особенностей. Не случайно к понятию знака издавна обращались представители разных научных направлений в целях более глубокого проникновения в сущность языка.
Следует признать, что на данный момент вряд ли можно говорить об окончательном решении проблемы определения языкового знака как дефиниции. Безусловно, данный вопрос требует отдельного глубоко изучения.
Наиболее полное определение языкового знака дано в Большой советской энциклопедии. «Языковой знак – любая единица языка (морфема, слово, словосочетание, предложение), служащая для обозначения предметов или явлений действительности. Языковой знак двусторонен. Он состоит из означающего, образуемого звуками речи (точнее, фонемами), и означаемого, создаваемого смысловым содержанием языкового знака. Связь между сторонами знака произвольна, поскольку выбор звуковой формы обычно не зависит от свойств обозначаемого предмета. Языковые знаки иногда подразделяют на полные и частичные. Под полным языковым знаком понимается высказывание (обычно предложение), непосредственно отнесённое к обозначаемой ситуации. Под частичным знаком подразумевается слово или морфема, актуализируемые только в составе полного знака. Наличие в языке частичных знаков разной степени сложности, а также членимость означающего и означаемого простейшего языкового знака на односторонние (незнаковые) единицы содержания (компоненты значения) и выражения (фонемы) обеспечивают экономность языковой системы, позволяя создавать из конечного числа простых единиц бесконечно большое количество сообщений» [БСЭ 1969-1978: 505-506].
Как отмечает Н.Н. Фёдорова, современное языкознание исходит из понимания того, что природа языковой единицы определяется очень сложной и переменчивой совокупностью различных факторов, среди которых выявляются собственно лингвистические (отражающие закономерности языковой системы), экстралингвистические (отражающие в языке закономерности окружающей действительности), концептуальные (отражающие в языке особенности мышления человека). Наибольшей степени сложности взаимодействие перечисленных факторов достигает на уровне дискурса [Фёдорова 2006: 31].
Ввиду ряда особенностей никонима и прежде всего его именной природы логичным в данной работе представляется рассмотрение обозначенной единицы как частичного языкового знака. Особый интерес вызывает анализ единиц выражения никонима.
В настоящее время функционирование никонимов на фонетическом уровне рассматривается исключительно как письменная реализация фонем, т.к. «язык Интернета» существует лишь на письме, хотя некоторые реалии, изначально появившиеся в Сети, переходят в настоящую жизнь. При анализе никонимов с точки графики необходимо учитывать специфику среды их функционирования. Технические возможности чатов, блогов, форумов, гостевых накладывают определённые ограничения на выбор сетевого имени. Так, например, на многих сетевых ресурсах при заполнении регистрационной формы существует возможность заполнять графу «ник» исключительно латинскими буквами. Кроме того, на Интернет-порталах, пользующихся большой популярностью у пользователей, при регистрации возникает проблема, связанная с необходимостью в выборе уникального, неповторяющегося имени. Эти и некоторые другие особенности влияют на создание пользователем никонима.
Анализ языкового материала позволяет выделить следующие особенности графического оформления никонимов: построенных по модели предложения (ср., напр.: Areyouready (пер. с англ. – Вы готовы) (Чат Mail), I_am (пер. с англ. – я есть) (Чат Mail), No_name (пер. с англ. – нет имени) (Чат Mail), Sorry_Bro_I_am_Pro (пер. с англ. – Прости, брат, я профессионал) (Чат Mail), wish_me_luck (пер. с англ. – пожелайте мне удачи) (ЖЖ);
Изучение коммуникации неизбежно приводит к выводу о том, что распознавание намерений говорящего в высказывании невозможно без учета его окружения. Понятие «дискурс» подчеркивает динамический, разворачивающийся во времени характер языкового общения, текст – результат языковой деятельности. Дискурс включает одновременно два компонента (динамический процесс языковой деятельности и ее результат).
Разграничение понятий «РА» - «текст» - «дискурс» является весьма затруднительным, т.к. речевой акт можно понимать как «относительно самостоятельный фрагмент текста, имеющий коммуникативную ориентацию».
Основными признаками дискурса являются:
1) Суммарность: дискурс представляет собой сумму текстов.2) Общность темы: все компоненты дискурса связаны между собой одной темой.3) Социальность: понятие дискурса осмысливается как элемент социальной жизни общества, основной функцией которого является коммуникативная функция.4) Динамичность: дискурс отражает развитие событий в пространственно – временных рамках. Эти тексты связаны одной тематикой и в некоторой степени продолжают и дополняют друг друга.
«дискурс» - это связный текст в совокупности с экстралингвистическими, социокультурными, псих., эк., социально- политическими факторамию
Дискурс – текст, взятый в событийном аспекте.
Дискурс может рассматриваться:
1) В лингвистическом аспекте (с точки зрения языкового материала); 2) В социолингвистическом аспекте (с точки зрения участников общения); 3) В прагматическом аспекте (способа общения).
С точки зрения прагматического подхода можно выделить: 1) ТРА; 2) логико – прагматические теории коммуникации (Грайс, Лич, Левинсон); 3) Лингвистический анализ диалога; 4) Лингвистика текста и грамматика дискурса (Т.А. ван Дейк, В. Дресслер и др.); 5) Конверсационный анализ (Щеглов, Джефферсон, Хенне, Ребок и др.); 6) Когнитивные и психолингвистические модели обработки и понимания дискурса (ванн Дейк, Кинг).
Типология дискурса.
Карасик противопоставляет 2 вида дискурса:
1) Личностно – ориентированный (между коммуникантами, хорошо знающими друг друга и раскрывающими друг другу свой внутренний мир).
2) Статусно – ориентированный – институциональный дискурс во множестве разновидностей, выделяемых в том или ином обществе в соответствии с принятыми в том или ином обществе сферами общения и сложившимися общественными институтами.
Личностно – ориентированный дискурс подразделяется на 1) бытовой (обиходный) и 2) бытийный.
Бытийный дискурс представляет собой художественное и философское отражение мира. Бытовое общение является исходным типом общения и содержит все признаки любого другого дискурса.
Статусно – ориентированный дискурс представляет собой институциональный дискурс, во множестве разновидностей, выделяемых в том или ином обществе в соответствии с принятыми в этом обществе сферами общения и сложившимися общественными институтами.
Статусно – ориентированный дискурс подразделяется на: 1) административный; 2) политический; 3) юридический; 4) военный; 5) педагогический; 6) религиозный; 7) мистический; 8) медицинский; 9) деловой; 10) рекламный; 11) спортивный; 12) научный; 13) массово – информационный.
Модель институционального дискурса в целом включает следующие типы признаков: 1) конститутивные признаки дискурса; 2) признаки институциональности; 3) признаки типа институционального дискурса; 4) нейтральные признаки.
Конститутивные признаки дискурса включают: 1) участников, условия, организацию, способы и материал общения; 2) сферу общения и коммуникативную среду; 3) мотивы, цели, стратегии, развертывание и членение общения; 4) канал, тональность, стиль, жанр; 5) тексты с невербальными влияниями.
Признаки типа институционального дискурса характеризует тип общественного института. Для определения политического дискурса необходим анализ ключевого концепта политики – власть, для определения педагогического – обучение, религиозного – вера.
41. Дискурс – анализ
Дискурс – анализ (в переводе с фр. «прагматический анализ текста») – направление в лингвистике, которое имеет своим объектом разные аспекты текста. Дискурс – анализ пересекается с лингвистикой текста и стилистикой. В немецкой традиции дискурс – анализ получил свое развитие как теория текстовых образцов.
Согласно теории текстовых образцов выделяют: 1) образцы установления и поддержания контакта (приветствия, вежливые вопросы и т.п.); 2) организационные образцы (регулирование смены реплик, планирование текста, обсуждение темы); 3) образцы текстов, конституирующие тот или иной сорт текстов (радиопередача, прогноз погоды).
Для классификации текстов предлагаются следующие признаки: 1) По средству коммуникации (письмо, телевидение); 2) По тематической сфере (частные или публичные); 3) По функции текста (передача сообщений); 4) По способу развития темы (рассказ, аргументация).
С точки зрения тематической сферы все тексты грубо можно разделить на частные и официальные.
Теория речевых актов
Советский ученый М.М. Бахтин разработал ТРЖ (теорию речевых жанров). В основе ТРЖ лежит тематическое содержание (стиль и композиционное строение неразрывно связаны с высказываниями и одинаково определяются спецификой данной сферы общения). Все тексты условно могут быть разделены на первичные (простые) и вторичные (сложные). Вторичными текстами являются в основном письменные жанры (романы, драмы, научные исследования). Первичные жанры включаются и перерабатываются во вторичном. Для ТРЖ основополагающим является трактовка понятия «функциональный стиль» как «языковой стиль» или «жанровый стиль» определенной сферы. ТРЖ получила дальнейшее развитие в прагмалингвистике, поскольку прагматика общения в значительной степени определяется спецификой жанральности и общения.
Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже
Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.
Размещено на http://www.allbest.ru/
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ИНСТИТУТ ЯЗЫКОЗНАНИЯ
Монография
Прагматика дискурса малых форм
С.Э. Носкова
Москва, 2006
Носкова С.Э.
Прагматика дискурса малых форм. Монография. - М.: Институт языкознания РАН; Тверь: ТвГУ, ТГСХА, 2006. - 194 с. - ISBN 5-227-00587-2
Научный редактор:
А.А. Романов, д-р филологических наук, профессор, зав. кафедрой общего и классического языкознания ТвГУ, Заслуженный деятель науки РФ.
Рецензенты: диалогический коммуникация эмотивный дискурс
О.Н. Морозова, д-р филологических наук, профессор кафедры теории языка и межкультурной коммуникации ТГСХА;
Г.Г. Яковлева, д-р филологических наук, профессор кафедры иностранных языков ЧувГУ им. И.Н. Ульянова.
Монография посвящена описанию эмотивного пространства дискурсивных проявлений малых форм. В работе определен статус эмотивного дискурса малых форм, представлен архив дискурсивных единиц малых форм, установлены функциональные свойства и роль интеръективных дискурсивных практик малых форм в развертывании типового иллокутивного фрейма диалогической коммуникации, выявлены особенности метакоммуникативного характера интеръективных дискурсивных практик.
Адресуется специалистам по теории языка и межкультурной коммуникации, коммуникативной лингвистике и риторике, преподавателям, аспирантам и студентам филологических факультетов.
Утверждено к печати Институтом языкознания РАН
ISBN 5-227-00587-2
© С.Э. Носкова, 2006
© А.А. Романов, 2006
ВВЕДЕНИЕ
В последние годы в рамках когнитивной парадигмы значительно возросло внимание исследователей к проблеме, затрагивающей интересы одного из новых направлений лингвистики - эмотологии (или лингвистики эмоций), сфера изучения которой охватывает аффективную культуру речевого поведения в обществе, эмоциональную компетенцию homo loquens, эмоциональные коммуникативные локусы, игру эмоциональных смыслов, лексико-прагматических средств языка как во внутрикульутрном, так и в межкультурном общении (В.И. Шаховский, 1995; А. Вежбицкая, 1996; 1999; Н.С. Кайтмазова, 2006). Новейший аспект этого направления, разрабатываемый в последние годы как в отечественном, так и зарубежном языкознании, - это прагма-семантический аспект эмотивности дискурсивных образований как языковых единиц (высказывание - реплика / шаг / практика - ход - дискурс), включенный в процесс эмоционального освоения регулятивно-коммуникативного пространства в окружающей действительности.
Предлагаемое исследование находится в русле названного теоретического направления современной лингвистики и посвящено системному описанию функционального класса эмотивных интеръективных единиц (интеръективов) в динамической модели комплексного поведения говорящего субъекта в рамках дискурсивно-функционального пространства. Обозначенный теоретический ракурс исследования дает возможность разработать некий общий знаменатель для разнообразных теорий эмоций - от этологических, социально-психоконструкти-вистских (в духе П. Бурдье, Ф. Варелы, У. Матураны) до нейрологических и культурологических.
Все возрастающий интересом к проявлению «человеческого фактора» в коммуникативном процессе приводит сегодня ученых к осознанию важности не только проблем описания языковых структур, участвующих в речевой интеракции, но и задач всестороннего исследования эмотивного пространства говорящего субъекта (homo loquens), использующего эти структуры в виде коммуникативных (или дискурсивных) проявлений малых форм для решения конкретных задач в пространстве диалогического взаимодействия. Языковая личность в ее способности осуществлять в рамках единого интерактивного пространства согласованные речевые (дискурсивные) действия или практики (в понимании М. Фуко, А.И. Ракитова, А.А. Романова, О.Н. Морозовой) с учетом коммуникативных установок другой говорящей личности становится ныне интегральным объектом изучения интенсивно развивающихся актуальных направлений науки о языке. Кроме того, актуальность исследования определяется не в последнюю очередь необходимостью систематизировать общие сведения о функционально-строевой специфике класса интеръективных дискурсивных единиц эмотивного плана в рамках диалогического взаимодействия и пересмотреть существующие взгляды на отдельные аспекты этих единиц с новых теоретических позиций.
Обращение к функциональному классу интеръективных дискурсивных единиц эмотивного плана (междометному дискурсу) активного синтаксиса представляется актуальным в силу того, что хотя с шестидесятых годов прошлого столетия лингвисты неоднократно возвращались к проблеме манифестационных и содержательных аспектов конструкций с междометиями или высказываний-междометий (по типу И.А. Крылова: «Ушица, ей-же-ей, на славу сварена»), тем не менее, единой теории эмотивности дискурсии малых форм создано не было и многие функционально-семантические свойства языковых единиц данной категории остались необъясненными. Необходимость разработки такой теории, несомненно, велика, так как само явление эмотивной дискурсии малых форм широко распространено в различных языках и играет огромную роль в дискурсивной (коммуникативной) деятельности участников диалогической интеракции, особенно в сфере обыденного и институционально-профессионального общения при возрастающей роли экстралингвистических факторов, таких, например, как своеобразие ситуации общения, количество ее участников, коммуникативная иерархичность в случае наличия асимметрии в социальном статусе участников диалогической интеракции, кодекс доверия собеседников и др., обеспечивающих в конечном итоге специфичность функционирования в социуме эмотивных коммуникативных стереотипов.
В работе обосновывается необходимость данного подхода к решению целого ряда актуальных проблем современной лингвистики с привлечением данных ряда наук, таких как этнолингвистика, социология, социальная психология, психология дискурса, теория речевой деятельности, дискурсология - комплексного описания вербальных форм эмотивной коммуникации как особой разновидности речевой деятельности, концептуализации интерактивной действительности человеком и ее репрезентации в национальной языковой картине мира, роли говорящего в осуществлении эмотивной дискурсивной деятельности, разработки критериев макросегментации актов эмотивной дискурсии, обусловленных социальными, межличностными отношениями коммуникантов и спецификой типовой ситуации диалогического общения и др.
Предлагаемый ракурс в изучении функциональных свойств актов эмотивной дискурсии малых форм позволил впервые исследовать социальную и национальную значимость указанной разновидности речевых актов в процессе межличностной коммуникации с привлечением не только собственно лингвистических, но и междисциплинарных понятий, предлагая авторский лингвистический инструментарий для сходных описаний эмотивного дискурса на материале других языков. Применение данных понятий к русским и немецким эмотивным образованиям малых форм диалогической интеракции позволило, с одной стороны, описать как общие, так и национальные особенности речетворческой деятельности, с другой - развить новую концепцию регулятивного статуса (по А.А. Романову) эмотивной интеракции в динамической модели диалогической интеракции, разрабатываемой в Тверской школе семантики и прагматики речевых образований.
Несмотря на существование большого числа работ, предметом рассмотрения которых являются различные характеристики эмотивных единиц, нельзя утверждать, что к настоящему моменту данный фрагмент языковой системы изучен в полной мере. Обращение к этой теме объясняется, прежде всего, отсутствием полного и систематического описания с позиций активного синтаксиса функционального класса эмотивных единиц как в общем, так и в других частных отраслях языкознания. Анализ регулятивной функции эмотивных единиц с позиций интегрального (прагматический, социолингвистический, психолингвистический, когнитологический) подхода актуален в равной мере как для специалистов в области теоретического языкознания, так и для тех, кто занимается практической реализацией риторических программ, ориентированных на эффективную коммуникацию с учетом социальных, психологических и экстралингвистических факторов, оказывающих влияние на формирование личностных установок говорящего субъекта.
Объектом предлагаемого исследования выступает целостное описание эмотивного пространства функционального класса интеръективных (междометных) дискурсивных проявлений малых форм, а предметом является назначение и употребление названных синтаксических объектов в динамической модели интерактивного поведения говорящего субъекта в регулятивной деятельности участников диалогического взаимодействия.
Основная цель работы носит многоплановый характер и состоит в разработке концептуальных и методологических основ дискурсного моделирования актов эмотивной интеракции, а также в последующем описании функционально-семантических свойств интеръективных (междометных) практик в типовых ситуациях эмотивной коммуникации с целью реализации их воздействующего потенциала на участников диалогического пространства.
Общей целью определяются конкретные задачи исследования:
Разработать теоретические основы описания эмотивного дискурса малых форм как особого лингвистического объекта с учетом специфики межличностной и национально-культурной коммуникации, организованного по принципу целостности, структурности, иерархичности, связности в самостоятельную форму диалогической интеракции;
Определить статус эмотивного дискурса малых форм в динамической модели и описать типовой набор основных интеръективных дискурсивных практик путем построения фрейма данного корпуса единиц в виде цепочек реализации функционально-семантического представления (фрейма) акта эмотивной дискурсии;
Рассмотреть инвентарь вербальных средств репрезентаций интерактивных цепочек во фреймовой конфигурации эмотивного дискурса малых форм, позволящих осуществить анализ общих и частных (уровневых) механизмов вербальной репрезентации эмоций в процессе реализации личностных установок участников диалогического взаимодействия;
Выявить особенности метакоммуникативного характера интеръективных дискурсивных практик и специфику закономерностей лексического представления эмоций в межличностной и национально-культурной коммуникации разных языков;
Рассмотреть стратегический принцип использования интеръективных практик дискурса малых форм в процессе реализации конкретных целей и задач участниками речевой интеракции.
Построить типологию интеръективных практик регулятивного плана в структуре диалогического взаимодействия;
Установить наличие и характер взаимосвязи между структурными факторами и фреймовой организацией эмотивного дискурса малых форм в межличностном и национально-культурном коммуникативном пространстве.
Для целей данного анализа в качестве минимальной речевой единицы исследования наиболее подходит коммуникативное единство интеръективного эмотивного дискурсивного пространства малой формы, построенное по монадному принципу определенной фреймовой модели акта типовой интеракции с установкой на реализацию проявления желания-воли говорящего субъекта.
В качестве теоретической базы исследования эмотивной структуры интеръективной дискурсии малых форм принимается деятельностный подход к анализу речевых (диалогических) единиц, разработанный в Тверской (Калининской) семантико-прагматической школе под руководством И.П. Сусова. За основу работы взята динамическая модель регулятивного пространства диалогической интеракции, разработанная А.А. Романовым (1984; 1986; 1987; 1988).
Материалом исследования послужили диалогические фрагменты из произведений русской и немецкой литературы, приводимые для соответствующей аргументации выдвигаемых положений и гипотез. Важной источниковедческой базой послужили также толковые и аспектные словари.
1. ЭМОТИВНЫЙ ДИСКУРС МАЛЫХ ФОРМ В КОММУНИКАТИВНО-ФУНКЦИОНАЛЬНОЙ ПАРАДИГМЕ: ОСНОВНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ И ПРОБЛЕМЫ ИССЛЕДОВАНИЯ
1.1 Эмотивный дискурс в когнитивной парадигме: истоки и состояние проблемы
Настоящее исследование посвящено анализу коммуникативно-прагматической и регулятивной функций интеръективов (междометных дискурсивных практик) в процессе диалогического взаимодействия коммуникантов.
За последние десятилетия наблюдается явный интерес к этому классу слов. В современной лингвистике мы можем выделить два основных подхода к объему междометных единиц.
Узкое понимание междометий исключает из их числа производные (непервообразные, вторичные) слова (Вежбицкая, 1999; Добрушина, 1995; Карцевский, 1984; Романов, 1990; Романов, Максимова, 1997; Wilkins, 1992).
Широкое понимание этих языковых единиц связано с включением в группу первообразных междометий (первичных, непроизводных, прототипических) и непервообразных (Виноградов, 1986; Германович, 1966; Грамматика русского языка, 1984; Григорьева, 1998; Девкин, 1965; Кручинина, 1998; Ломоносов, 1757; Мухаммед, 1973; Русская грамматика, 1980; Середа, 2002; Шахматов, 1941; Шведова 1957; Шведова 1960; Щерба, 1974а; Юрченко, 1981; Ameka, 1992). Вторичные междометия являются производными от знаменательных слов, значение их мотивировано в определенной степени значением слова или словосочетания, от которых они происходят (Шмелев, 2002), в эту группу могут входить по разным классификациям также глагольные междометия, этикетные формулы, разного рода сращения из междометий частиц и наречий: да уж, ну уж, ну да, так-так, ой-ли, ну и ну, вот те раз, вот так-так, как бы не так.
Второй подход классификации междометий по происхождению (способу образования) выделяет следующие группы 1) собственно междометия - непроизводные единицы типа эй, фу, тьфу, ах, pfui, au, heda; 2) производные междометия - вон, марш, ужас, елы-палы, groЯartig, echt?; 3) глагольные междометия - шлеп, бульк, скок; witsch, hopp; 4) этикетные лексемы и сочетания - спасибо! до свидания! danke; 5) звукоподражания - буль-буль, мяу, tick-tack, bums.
Стоит отметить, что многие ученые в своих исследовательских попытках установить коммуникативные качества междометий не делают разделения между первичными междометиями и другими междометными единицами (Шаронов, 2005б; ср. в этой связи название статьи «Междометия склоняются или спрягаются?» Е.Г. Борисовой (2005)). Например, В.С. Григорьева (1998) в ряду междометий рассматривает звукоподражательные образования (ономатопеи), использующиеся для зова или отгона животных тпру, цып-цып или в немецком языке pus-pus, gurre-gurre. В отличие от междометий звукоподражательные единицы не могут функционировать в речи в качестве высказываний, фраз, а «представляют всего лишь уровень эмоциональной рефлексии» (Шаховский, 1987: 54). Действительно, трудно представить себе диалог типа «Мурр-р-р! - Пиф-паф!». Нам представляется вполне обоснованным разделение собственно междометий и ономатопей, - соответственно восклицаний, которые в силу своей коммуникативной направленности принимают форму высказывания, и не-восклицаний (Карцевский, 1984; также см.: Щерба, 1974а: 82). Наличие значения отличает междометия от звукоподражаний. На этом основании часть исследователей относит к междометиям только те единицы, которые служат для выражения внутреннего состояния человека, его ощущений, чувств.
Первичные междометия «ближе к природе» (Добрушина, электронная версия), они ведут свое происхождение от естественных эмоциональных возгласов и выкриков. Именно из междометий, по мысли А.А. Потебни, и возникали наши обычные слова: «...слова должны были образоваться из междометий, потому что только в них человек мог найти членораздельный звук. Таким образом, первобытные междометия по своей последующей судьбе распадаются на такие, которые навсегда остались междометиями, и на такие, которые с незапамятных времен потеряли свой интеръекционный характер» (Потебня, 1989: 93).
Первичные междометия имеют связи со знаменательными частями речи; ср. описание специфических признаков первообразных междометий в русском языке в работах И.А. Шаронова (2004) и Н.Р. Добрушиной (электронная версия). В рассматриваемую группу относят междометия, построенные по следующим моделям: 1) гласный + согласный х: ах, ах, эх, ух, их; 2) гласный + согласный й: ай, ой, эй, ей-ей, уй / уйя; 3) гласный + согласный х / г + гласный: ага, ого, угу, эге, эхе; 4) согласный х + гласный: ха, хо, хе, хи; 5) согласный ф + гласный: фу, фуй, фи, фе; 6) гласный, произносимый с определенной долготой / краткостью: о-о-о! у-у-у! Э-э-э! дда-а-а! и т.п.; 7) сочетание согласных / согласных с гласным: брр, гм / хм, эхм, тьфу, увы и т.п. Другим принципом моделирования по фонетическому составу является выстраивание корпуса междометий по рядам на начальный звук, например: а-а-а! ай! ай-ай-ай! ах! ага! и т.д. (Борисова, 2004).
Существуют междометия, которые содержат признак «аномальности фонетических свойств» (Шаронов, 2004), они так непохожи на обычные слова языка, что даже содержат звуки, которых нет ни в каких других словах, ср. междометия в следующих диалогических фрагментах:
(1) Бусыгин. У людей толстая кожа, и пробить ее не так-то просто. Надо соврать как следует, только тогда тебе поверят и посочувствуют. Их надо напугать или разжалобить.
Сильва. Бррр... Ты прав. А для начала мы их разбудим. (Двигается, что бы согреться, потом поет и прихлопывает.) (А. Вампилов)
(2) Сарафанов (испуганно). Тсс!.. Тише! (с упреком.) Ну что же вы, ведь я же вас просил. Не дай бог, мои услышат... (Сосед прикрывает рот рукой, быстро кивает.) (А. Вампилов)
Или другой пример: немецкое междометие pst, служащее для привлечения внимания, состоит из не характерного для немецкого языка сочетания согласных. Нестандартным для русского языка фонетическим обликом обладают такие междометия как алло, ату, ба, марш, пст, фи, фу, фуй, фюить. С XVIII в. они воспринимались из западноевропейских языков (Виноградов, 1986: 750; ср., однако, противоположную мысль Н.Р. Добрушиной о происхождении междометий фу и тьфу, как о единственных исконно русских словах, в которых есть ф). Н.Р. Добрушина (электронная версия) приводит примеры первичных междометий с нестандартным для русского языка фонетическим оформлением: пщщ (в значении фыркнуть). Такие единицы «не найдешь ни в каком словаре, учебнике или справочнике, поскольку они практически отсутствуют в письменной речи, а устная речь пока описана недостаточно». Вместе с тем отмечены и авторские попытки графической фиксации междометий:
(3) Борк в ответ только свистнул и сказал, с нескрываемым пренебрежением посмотрев на американского дворянина:
Фю-ю! На этот счет вы себе можете быть вполне спокойны. Это совсем не та история, что вы думаете. Здесь свобода: все равные, кто за себя платит деньги. (В.Г. Короленко) Или ср. еще:
Ш-ш-ш-шшш-шш, - зашикала на него Афродита и, не вставая, стала качать с грохотом люльку. (В. Войнович)
Следует обратить на условность литературной записи междометий, «буквенная традиция обозначения и привязанность к определенным культурным традициям сокращают репертуар подобных речевых возможностей» (Протасова, 2005: 175; Шаронов, 2005а; 2005б: 203; Ehlich, 1986).
Характерной особенностью первичных междометий является также особый интонационный рисунок и долгота / краткость и высокий / низкий тон звуков. В частности отмечается, что низкие звуки указывают на значительность и важность, а высокие - на незначительность, несерьезность, минимальность объекта экспрессивной реакции (Борисова, 2004; Шаронов, 2004), например, ср. низкие звуки о-о! у-у! и высокие э-э! и-и!
Отличительной чертой первичных междометий некоторые ученые считают морфологическую неделимость и отсутствие словоизменений. В области междометий однако могут существовать свои словообразовательные процессы, которые отличаются определенным своеобразием: явления агглютинации и редупликации подтверждаются следующими примерами: ого! ай-ай-ай!
Тем не менее, при рассмотрении вопроса о морфолого-синтаксических особенностях первичных междометий в современном языкознании зачастую указывается на их грамматическую «ущербность», так как единицы класса междометий не обладают системой грамматических форм и не изменяются (Виноградов, 1986: 612; Mathiot, 1983; Wilkins, 1992: 123, 153). Анализ первичных междометий на синтаксическом уровне сводится также к категоричному утверждению об их синтаксической обособленности (Щерба, 1957: 67; 1974а), потому что междометия не могут вступать в синтаксические связи с какими-либо единицами языка (Гвоздев, 1961: 184; Москальская, 1956; Реформатский, 1967; Щерба, 1957; Helbig, Buscha, 1984; Jung, 1966; Schmidt, 1966). Что касается связи междометий между собой, то признается только парадигматическое отношение междометия с другими междометиями (Mathiot, 1983: 35).
При этом исследователи обращают все же свое внимание на синтаксические особенности междометий-императивов: 1) прием агглютинации - приобретение глагольных окончаний и присоединение частиц: ну-ка, нуте-ка, брысьте, полноте, 2) предикативное употребление междометных звукоподражаний типа шарк, бух со значением мгновенного или неожиданного действия, например:
(4) «Ну, после смерти отца он иногда бывал у меня, встречался на улице и в один прекрасный вечер вдруг - бац! сделал предложение... как снег на голову...» (А.П. Чехов)
Как и глаголы, рассматриваемые единицы наделены категорией переходности и требуют именное или чаще местоименное дополнение, например: Ну тебя! Марш от меня! Вон из моей квартиры! Кроме того, междометия способны субстантивироваться, употребляться в функции членов предложения (см.: Девкин, 1965: 202-204; Мухаммед, 1973: 86-88; Шахматов, 1941; Wilkins, 1992: 130-131), например:
(5) Шерпинский. Я теперь иной. А материально ты не беспокойся, Ленушка, я ведь ого-го. (М. Булгаков) или:
(6) «Татьяна - ах! а он реветь.» (A.C. Пушкин) - Л.В. Щерба слово ах в условиях данного контекста относит не к междометиям, а к глаголам (1957: 67; 1974а: 82).
Наблюдения за активными процессами интеръективизации лексики (имен существительных, глаголов, наречий, местоимений) в современном русском языке описаны в работах Л.В. Валеевой (2004), А.И. Германовича (1966), Н.Э. Готовщиковой (2000) Е.Н. Сидоренко и И.Я. Сидоренко (1993), В.В. Шигурова (2004). Например, переход существительных в междометия сопровождается утратой номинативности, категориального значения, форм изменения, синтаксических свойств и приобретением экспрессивности (Сидоренко Е.Н., Сидоренко И.Я., 1993):
(7) Оправился, поднял мешок и только взялся рукою за скобу двери - услышал истошный крик: « Ка-ра-у-у-ул!.. Уби-и-или!.. Ка-ра-у-ул, люди добрые!..» …Посреди двора, раскорячившись, стоял Захар Денисович и орал: «Ка-ра-у-у-ул!». (В. Шукшин)
Или, например, установлено, что функциональная и функционально-семантическая транспозиция глаголов в «императивные периферийные междометия» (Шигуров, 2004: 129-131) происходит в связи с изменением дифференциальных признаков в структуре интеръективирующихся словоформ: подожди! хватит! будет!; усеченные формы в грубом просторечии хва! будя! (прекрати что-то делать); взы! от глагола «взять» (возьми); гибридные глагольно-междометные образования в просторечии или жаргонной речи типа свали! (уйди), вали / валяй, дерни / дергай, дуй, двигай, мотай, чеши (отсюда) и т.п. Любопытным в этой связи нам представляется подход В.В. Шигурова, который функционально-семантическую мобильность междометных образований расценивает как основной критерий их принадлежности к грамматической структуре языка.
Подвижность междометий в морфологической системе языка и успешное функционирование в роли междометий различных частей речи и целых словосочетаний: существительных господи! беда!; глаголов вали!; словосочетаний подумать только! батюшки мои! черт возьмu! - доказывает лишь тот факт, что междометия «продолжают развиваться» (Мещанинов, 1978: 355; также: Валеева, 2004; Девкин, 2004; Золина, Каширин, 1989; Середа, 2003; Трубина, 1993; Шигуров, 2004; Шмелев, 2002).
В большинстве случаев исследование междометий ограничивается анализом их структуры и семантики, специфики деления на лексико-грамматические разряды, классы. В существующих классификациях частей речи не достигнуто единого мнения о том, к какому классу слов относятся междометия - эта «неясная и туманная категория» (Щерба, 1974а: 82). Имеющиеся расхождения поэтому поводу объясняются прежде всего различиями в выборе критериев: синтаксического, семантического или морфологического (см.: Адмони, 1973; Виноградов, 1986; Гвоздев, 1961; Зиндер, 1957; Мещанинов, 1978; Москальская, 1956; Пешковский, 1952; Шахматов, 1941; Шведова, 1960; Щерба, 1957; Jung, 1966; Helbig, Buscha, 1984; Schmidt, 1966).
Как же рассматриваются синтаксические особенности междометий в современном языкознании? Междометия, примыкающие к предложению, относят к группе слов и предложений, «не образующих ни предложений, ни их частей» (Пешковский, 1952: 404; см. также: Гвоздев, 1961: 197-198; Сусов, 1984: 11). «Подлинно безглагольными» являются также междометные предложения «Спасибо!», «Ах!». Однако они, в отличие от модальных, лежат за пределами грамматического синтаксиса (Юрченко, 1981: 122).
С конца XX века исследования, посвященные вопросу междометий, демонстрируют противоположную точку зрения на синтаксические свойства междометий. Эти единицы зачастую определяются как «эквиваленты предложений», «слова-предложения», «минимальные предложения» или «слова-фразы», «грамматически аморфные фразы» или даже как «полноценные элементарные речевые высказывания», «автономные и самостоятельные высказывания» («independent utterances») (Адмони, 1994: 17; Вежбицкая, 1999; Карцевский, 1984: 131; Романов, 1990: 116; Aijmer, 2004: 103-125; Ameka, 1992; Fries, 1990; Wilkins, 1992 и др.). Тем не менее, синтаксическая автономность междометий не может считаться решающим фактором для причисления языковой единицы к классу междометий, потому что 1) границы класса междометий размываются синтаксически самостоятельными этикетными формулами, устойчивыми словосочетаниями, фразеологизмами и 2) междометия могут также выступать в качестве составных элементов высказываний или занимать финальную позицию (см., например, в исследованиях В.Д. Девкина (1965), А.А. Романова (1990), Н.Ю. Шведовой (1957; 1960)).
Заслуживающим внимания для конструктивного анализа междометий в различных синтаксических позициях является замечание Н.Ю. Шведовой, что «междометия и междометные сочетания не просто «прибавляются» к предложению или к его члену, а выступают в качестве одного из структурных элементов синтаксических конструкций определенного типа» (1960: 262; см. также: Девкин, 1965: 203).
Заметим, что изучение конструктивных особенностей междометий в современной лингвистике так и осталось на уровне анализа «грамматичности / неграмматичности» этих элементов. Причина в том, что первичные междометия типа эх, ой, ну и т.п. характеризуются предельной сжатостью формы, а синтаксис до начала 80-х годов 20-го века занимался полным предложением, исследуемым вне контекста. Вышеобозначенным подходам к анализу междометий не свойственно рассмотрение специфики использования междометий говорящим субъектом в процессе речи. Поэтому ограничение плоскостью грамматической системы языка не дает возможности выявить какие-либо типы манифестационных схем междометных высказываний, определить их семантическую и регулятивную сущность.
Для выявления структурных типов реплик с междометием представляется важным учитывать, что междометная реплика, как и любое высказывание, принадлежит динамической системе речевого общения «говорящий слушающий». С этих позиций A.A. Романовым (1990) были выявлены некоторые закономерности синтаксического комбинирования междометия с другими структурными единицами в пределах репликового шага и блока репликовых шагов, объединенных в один интерактивный ход.
Тем не менее, рассмотрение вопроса о синтаксических особенностях междометных единиц не может считаться законченным (Харьковская, 1999: 14). Ведь какой бы то ни было разработки типологии междометных синтаксических конфигураций ни в отечественной, ни в зарубежной лингвистике не проводилось. В этом смысле важным для исследования регулятивной специфики междометий в речевых высказываниях явилось бы установление «образцовых синтаксических схем» (massgebende Satzschemata, Erben, 1961: 172) или «фундаментальных предложений», которые могут служить основой для изучения семантико-прагматической и метакоммуникативной специфики рассматриваемых единиц в эмотивном дискурсе.
Для адекватного описания интеръективных единиц эмотивного дискурса названных формальных признаков недостаточно.
Выделенные в самостоятельный лексико-грамматический класс впервые, по утверждению И.Н. Кручининой (1998: 290), в латинской грамматике Варрона (1 в. до н.э.), междометия в последующей лингвистической традиции описывались неоднозначно. Так, в языкознании существуют противоположные точки зрения на место междометий в языковой системе среди других классов слов.
Первая точка зрения связана с признанием способности междометий функционально сближаться с разными частями речи (В.В. Виноградов, М.В. Ломоносов). Сторонники этой точки зрения, изучая историю возникновения, структуру междометных образований и их функции в речи, отводят междометию свое место в системе частей речи или подчеркивают «изолированность» от других лексических единиц, не делают резкого разграничения между их эмотивным и неэмотивным значениями (В.Г. Адмони, Ф.И. Буслаев, В.В. Виноградов, А.И. Германович, В.Д. Девкин, М.В. Ломоносов, Ф.Ф. Фортунатов, А.А. Шахматов, Н.Ю. Шведова).
Сторонники второй точки зрения описывают междометия как чуждые синтаксическому строю языка. А.Н. Гвоздев, А.М. Пешковкий, А.А. Потебня, А.А. Реформатский, Л.В. Щерба, Л.А. Булатова поддерживают мнение о том, что междометия не способны вступать в отношения с другими словами, поэтому исключаются из системы частей речи и в целом из общей языковой системы в «недифференцированную кучу слов» (Щерба, 1974: 147).
Сложности определения частеречного статуса междометия обусловили наметившееся в языкознании 50-70-х гг. XX века стремление к их систематизации по грамматическому признаку (морфологическому: изменяемость / неизменяемость, парадигматика; синтаксическому: сочетательные возможности с другими словами в предложении, способ связи, синтаксическая функция элемента в предложении) и отсутствие системно-иерархического описания их общей семантики. Таким образом, отмеченные колебания в установлении частеречного статуса междометий порождены разными подходами к определению понятия «часть речи». Теория классов слов не позволила четко обозначить место междометия в системе языка vs. речи и, тем более, отобразить все специфические свойства междометий и нюансы их «поведения» в речи (Протасова, 1999) потому, что были выбраны грамматические оси системы координат этих использования лексических единиц в построении предложений.
В современном языкознании все еще остается актуальной нерешенная проблема об определении границ класса и классификации междометий (Середа, 2003; 2004; 2005; Шаронов, 2004) «для дальнейшего непротиворечивого описания в едином формате» (Шаронов, 2004: 661). Основой здесь служат попытки изучения семантико-прагматической функции междометий в речевом общении путем (не всегда удачного) совмещения идей и методов лексикологии, лексикографии, прагмалингвистики, этнолингвистики, антропологии.
В большинстве случаев анализ содержательной стороны междометий базируется на дифференциальном подходе к семантике слова и строится по принципу деления междометий на группы по значению (например: Блинова, 2002; Кручинина, 1998; Середа, 2005; Шаронов, 2004). Представим наиболее часто встречающийся принцип выделения семантических групп / разрядов интеръективных единиц в отечественной лингвистике (см., например, работы А.А. Романова, А. Вежбицкой, Н.Р. Добрушиной, Б.Л. Иомдина, С.Э. Максимовой, И.А. Шаронова).
Междометия первой группы называют эмотивными, они передают чувства говорящего: фи выражает презрение, отвращение, а немецкое междометие tja - Междометия, которые сигнализируют, что говорящий получил какую-либо новую информацию и соотносит ее со своими знаниями и представлениями, называют когнитивными (А.А. Романов, С.Э. Максимова, А. Вежбицкая, Н.Р. Добрушина, Б.Л. Иомдин, И.А. Шаронов): а-а, ага, м-м-м, гм, вот как и т.п. Традиционно выделяются в отдельную группу императивные (побудительные, волитивные) междометия, выражающие желания и побуждения. К таким междометиям относятся, например, ау, тсс, эй, брысь и zuck, tross в немецком языке.
Возникающие трудность описания значений междометий связывают с нерасчленимостью выражаемого ими значения (Гак, 1998: 262; Quirk и др., 1972: 413) и имплицитностью связи междометия с понятийно-предметной (референтно-денотативной) сферой.
По сути, анализ семантической структуры междометия ограничивается выделением системного, или обобщенного, значения, представленного как совокупность дифференциальных значений (например, эмоционально-оценочные междометия со значением осуждения, удивления, радости, одобрения и т.п.), абстрагированными от их практического применения говорящими субъектами в речевом общении.
Системное значение междометия как элемента лексической системы языка представлено в толковых и энциклопедических словарях следующим образом: «восклицание», «выражение чувств», «призыв». Для примера приведем словарные статьи о междометии в немецком и русском языках. В немецком языке: (8) аch! «(Interj.) als Ausdruck des Schmerzes, der Betroffenheit, des Mitleids o.a.» (Deutsches Universalwцrterbuch Duden, 1989: 76), «(межд.) как выражение боли, смущения, сожаления и под.». В русском языке: (9) а «Восклицание, которое употребляется для выражения узнавания, ...для выражения радости, удовольствия при виде кого-либо, чего-либо, ...для выражения припоминания, догадки, удивления...» (Словарь структурных слов русского языка, 1997: 24).
Как видим, в словарях дается узкое и не дифференцированное толкование междометия как средства выражения чувств, не учитывается характер связи между употреблением этой единицы человеком как членом определенного социума и типичными ситуациями ее использования в соответствии с правилами и конвенциями коммуникативного поведения людей, принятыми в данном обществе)
В этой связи можно упомянуть, например, подход Е.Г. Борисовой (2005: 123-126) к описанию эмотивного компонента семантики междометий по приципу: выделение общего значения - функции - частного значения. Толкование значения должно «показывать связь с общим значением, что отражает предполагаемую деятельность слушающего, и с выполняемой функцией» (там же, с. 124): например, у междометия ох общее значение - «ощущение тяжести», функции и частные значения - «1. Функция «реакция на боль» Ох, спину ломит! Значение: говорящий испытывает неприятное чувство, боль для него тяжесть. 2. Функция «сожаление» Ох, извини! Ох, как это некстати! Ох, бедняжка! Значение: говорящий испытывает неприятное чувство, происшедшее вызывает у него чувство тяжести из-за недовольства чем-то, что вредит ему и собеседнику» и т.п. (там же, с. 125). По нашему мнению, анализ семантики междометия по такому методу наталкивается на непреодолимые преграды в том плане, что, вероятно, эмотивный компонент должен «прочитываться» на основе иллокутивного компонента значения или параллельно ему. С учетом этого положения приходиться признать, что в высказывании Ох, извини! эмотивным компонентом будет «сожаление» в том случае, если реплика выполняет контактивно-регулятивную иллокутивную функцию «извинение» (в терминах А.А. Романова (1988)). Эмотивный компонент такого высказывания с иллокутивной функцией несогласия или возражения может интерпретироваться неоднозначно.
Ввиду того, что всеми учеными признавалось (и до настоящего времени остается бесспорным) отсутствие у этих единиц предметно-логического значения (Карцевский, 1984; Медведева, 1980: 121; Экспрессивность, 1998 и др.), то единственно возможным считалось приписать этому лексическому классу слов значение эмоционального состояния говорящего. Ср. определения междометий у исследователей разных лингвистических школ и эпох: «Междометие по значению своему составляет особый отдел, потому что выражает не логические отношения и не разнообразие предметов речи, а ощущения говорящего» (Буслаев, 1959: 597); они «не выражают идей, но... выражают чувствования, испытываемые говорящими» (Фортунатов, 1956: 423); «это класс неизменяемых слов, служащих для нерасчлененного выражения чувств, ощущений, душевных состояний и других (часто непроизвольных) эмоциональных и эмоционально-волевых реакций на окружающую действительность» (Русская грамматика, 1980); «неизменяемое слово, служащее для выражения эмоций и других реакций на речевые или неречевые стимулы» (Н.Р. Добрушина, электронная энциклопедия «Кругосвет»); «неизменяемая и не имеющая специальных грамматических показателей часть речи, служащая для выражения чувств и волевых побуждений» (Ефремова, 2000); «указывают на действие, не называя его, и служат для нерасчлененного выражения чувств, ощущений, душевных состояний и других (часто непроизвольных) эмоциональных и эмоционально-волевых реакций на действительность» (Середа, 2002: 15).
Описание семантики конкретных междометий «через слова-дефиниции эмоций» (Вежбицкая, 1999: 636) как некий семантический инвариант эмоционально-оценочного значения слишком ограничено, ибо любая эмоция конкретизируется контекстом, типом социальных отношений между коммуникантами, следовательно, и выражение чувств и эмоций варьируется в зависимости от экстралингвистических условий использования этой единицы (Романов, 1990: 115). Кроме того, раз «любой мыслительный и коммуникативный акт пронизан эмоциями» (Шаховский и др., 1998: 65; также Волошинов, 1995: 296; Шаховский, 1984; Шаховский, 1987; Fiehler, 1990: 169), то, очевидно, проявление в междометиях психического состояния говорящего имеет сопутствующий характер. Абсолютизация признака эмоционального состояния субъекта в значении междометий не приносит пока существенных результатов.
Как видим, семантическое толкование (выделение обобщенного и частных значений) лексических единиц в словарных статьях не дает пользователю языка информации об их использовании в практике межличностной речевой коммуникации, ведь лексикографическое отражение значения междометия опирается на системно-формальное представление языка.
В «Русском семантическом словаре» (1998) под общей редакцией Н.Ю. Шведовой междометие относится к словам квалифицирующим. В словарных описаниях языковых единиц представлены их лексические значения, которые соотносимы с понятиями. Так, у междометий, как слов квалифицирующих, - это «понятие об оценке, возможности выразить субъективное отношение к кому-чему-либо». См. в качестве сравнения: «у именующих слов - это понятие о предмете (о живом существе, вещественной реалии, явлении), о признаке, состоянии или процессе; у слов указующих - понятие о любых данностях физического или духовного мира (об отвлеченных сущностях, предметах, процессах, признаках) как о том, что может быть означено не содержательно, а по признаку вычлененности из бесконечного множества подобных; у слов связующих - это понятие о том или ином виде отношения, зависимости между кем-чем-либо». Очевидно, что со строго философской или логической точки зрения такая характеристика междометий не может быть названо понятием, хотя и указывает на сущностное различие содержательного потенциала между междометиями и другими категориями (классами, разрядами и т.п.) слов.
Словари решают нормативные и нормативно-этические вопросы использования слов, но упускают коммуникативный аспект употребления «маленьких слов» в речевом общении (Вежбицкая, 1999: 612; Григорьева, 1998: 55; Мартынюк, 2004; Malige-Klappenbach, 1980). Действительно, при семантическом описании междометий не принимается во внимание тот факт, что эти единицы существуют в диалоге в качестве прямой речи. Ведь при передаче чужой речи они могут быть опущены (Волошинов, 1995: 344; Карцевский, 1984: 131), например, ср.:
(10) Эк, спит-то! - сказал Захар, - словно каменщик. Илья Ильич! (И. Гончаров) и: (11) Захар сказал, что Илья Ильич спит словно каменщик.
Поэтому анализ значения междометий, даже если назначение междометий в дискурсе заключается только в манифестировании эмоций и чувств коммуникантов, необходимо проводить с учетом их роли в диалоге (Протасова, 2005: 162). Такой анализ «должен опираться на содержательную характеристику речевых произведений, т.е. диалогических шагов, в которых используются междометия» (Романов, 1990: 115). Тогда с этих позиций 6удет возможным представить не только семантическое, но и функциональное описание междометной практики в дискурсе (ср., например, Словарь структурных слов русского языка (1997), где лишь частично рассматривается функциональный аспект междометий).
Таким образом, постулирование системного и дифференциальных значений междометий «носит, скорее, априорный характер» (Романов, 1990: 115) и не позволяет учесть весь потенциал семантических признаков, проявляющихся в тех или иных экстралингвистических (контекстных, ситуативных) условиях (об интециональном подходе к семантике слова см.: Скребнев, 1985) актуализации смысловой структуры междометия.
В современной лингвистике наблюдается еще одна тенденция в исследовании этих слов - с позиций языковой личности, реализующей себя в дискурсивном общении как носителя культуры в лингвистических и экстралингвистических условиях реализации своих намерений и установок, что обусловливает рост интереса как к общим, стереотипным элементам образа мира, так и его национально-специфическим моментам.
«Культуроспецифичность» междометий (а также частиц, коннекторов, других дискурсивных единиц) активно изучается с точки зрения их адекватного использования в эффективной / успешной межкультурной коммуникации, попутно решаются вопросы их перевода на иностранный язык (Арутюнова, 1999; Вежбицкая, 1999; Городникова, Добровольский, 1998; Горохова, 1998; Карлова, 2000; Могутова, Антонова, 2000; Николаев, 2003; Румак, 2003; Шаховский, 2004; Чернышева, 2004; Aijmer, 2004; Doherty, 2003; Franz, 2001; Heggelund, 2001; Kцnig, Siemund, 1999; Kunzmann-Mьller, 1989; Lieflдnder-Koistinen, 1989; Rasoloson, 1994; Reske, 1982; Sadowska, 1988; Schlieben-Lange, 1979; Werner, 1981; 1991).
Следует, однако, заметить, что имеющие на данный момент изыскания по этому вопросу, к сожалению, не представляют собой комплексного исследования, где бы наряду с данными этнолингвистики и этносоциологии привлекались бы методы фреймового моделирования речевой коммуникации, социальной психологии, теории речевой деятельности, дискурсологии. Представляется, что такой подход позволил бы изучить междометия как особую разновидность речевой деятельности, концептуализации интерактивной действительности человеком и ее репрезентации в национальной языковой картине мира.
Вместе с тем, накопились обширные лингвистические знания в области теории речевых актов, конверсационного анализа, прагмалингвистики, которые позволили рассматривать междометия с точки зрения использования их в речевой практике (Городникова, Добровольский, 1998; Девкин, 1965; Вежбицкая, 1999; Григорьева, 1998; Романов, 1990; Ameka, 1992; Ehlich, 1986; Keller, 1981; Rasoloson, 1994; Wilkins, 1992 и др.).
Так, А. Вежбицкая в работе «Семантика междометия» (1999) рассматривает широкий круг вопросов, связанный с междометиями, полагая, что междометия не являются речевыми актами, так как не обладают иллокутивной силой (по ее мнению, нет компонента «Я говорю»). Отметим однако, что компонент «Я говорю» присущ всем «живым» высказываниям говорящего субъекта, коль скоро мы имеем дело с единицами речи. С другой стороны, наличие этого компонента в семантико-прагматической характеристике междометия могло бы привести к явлению плеонастичности (о плеоназмах в языке см.: Вежбицкая, 1978). По поводу избыточности выражения смыслов позволим себе одну цитату. «Язык вырабатывает свои модели в согласии со своим «тактом» (мерой, целесообразностью), ориентируясь на «комфортность» выражения, но отнюдь не в соответствии с тенденцией экономии (посредством которой подчас стремятся объяснить имплицитность). В языке, по всей вероятности, нет ни экономии, ни избыточности, ни недостаточности средств выражения. Язык имеет оптимальную организацию, основанную на принципе достаточности средств выражения. Экономию или избыточность можно усмотреть в языке, лишь сосредоточивая внимание на отдельных формах выражения, взятых в отрыве от всей системы языка, а также в отрыве от речи» (Панина, 1979: 49).
А. Вежбицкая предлагает свое определение понятия междометия, это - «языковой знак, выражающий текущее ментальное состояние говорящего» (1999: 616), уточняя при этом, что значение междометий «значительно более конкретное, нежели просто какая бы то ни было эмоция» (1999: 635). По ее мнению, все междометия, исключая звукоподражания, делятся на три типа, каждому из которых внутренне присущ определенный семантический компонент: эмотивные (с компонентом «Я чувствую»); волитивные («Я чего-то хочу») и когнитивные («Я нечто думаю», «Я нечто знаю»). Каждый из семантических компонентов образует семантический инвариант того или иного междометия. Исследование семантики, а именно разложение значения до конфигурации элементарных смыслов, специфика которых определяется лингвистическим ареалом использования междометий и культурными особенностями носителей того или иного языка, А. Вежбицкая проводит с помощью универсальных примитивов.
Разделение А. Вежбицкой всего корпуса междометий на три типа кажется нам неправомерным, поскольку в процессе коммуникации между людьми вполне обычной является диффузность смыслов в одной и той же формальной единице, используемой в том или ином контексте. Например, междометия, относящиеся к эмотивным или когнитивным (априорным носителям соответственно компонента «Я чувствую», или «Я нечто думаю / знаю»), как и любой произносимый знак произносится с какой-то целью, когда говорящий чего-то «хочет», будь то изменение ситуации или изменение сознания слушающего (ср., однако: Зализняк, 1984: 87). И если семантический компонент «говорить» при описании значения междометий можно опустить, так как он подразумевается самим фактом говорения, то целевой компонент «хотеть» или, по-другому, «говорить для чего-то, с определенной целью», именно в силу принадлежности междометия к процессу говорения нельзя оставить без внимания (Романов, 1982).
С другой стороны, из самого определения, данного А. Вежбицкой междометиям, следует, что раз междометия указывают «на ментальное состояние или ментальный акт говорения», то и междометия волитивного разряда несут нагрузку «эмотивности» и «когнитивности», т.е. когда при волеизъявлении говорящим «нечто чувствуется» и «нечто думается». Таким образом, описывая высказывание с междометием как предикативную единицу с предикатом состояния, А. Вежбицка не решает вопрос, обладают ли междометия иллокутивной силой, т.е. целенаправленностью. Вместе с тем, остается невыясненным и проблема соотнесения междометия с речевым актом.
Эту же задачу в работе «Значение фатических и волитивных междометий» ставит Ф. Амека (1992). Решая проблему «междометие = речевой акт», он рассматривает содержательную характеристику двух классов междометий, волитивных (volitive / conative), которые направлены на слушающего, и фатических (phatic), используемых для поддержания социального и коммуникативного контакта, - в сравнении со словами-формулировками (formulaic words, one-word routines). И волитивным (типа нем. psst! «Я хочу тишины» или brr! «Я чувствую холод») и фатическим (типа англ. aha! «Я понимаю» или oops! «Я смущен») междометиям, gо его мнению, присущ семантический компонент «Я чувствую / думаю / хочу {X}» (ср.: Вежбицкая, 1999). Семантику волитивных междометий можно истолковать как действование (acting out): «Я делаю поэтому это: {голосовой жест)», - тогда как в содержательной структуре фатических междометий в наличии иллокутивный глагол «говорить»: «Я говорю поэтому это: {голосовой жест}». Из этого определения не ясно, направлены ли фатические междометия на слушающего. Ведь если какой-то языковой феномен рассматривается как элемент речевой коммуникации, то говорящий использует этот элемент, с учетом того, слышит ли его кто-нибудь, а также принимая во внимание социальные и культурно-специфические характеристики потенциального собеседника.
Вопрос о том, являются ли междометия речевыми актами, решается Ф. Амекой в духе Дж. Серля следующим образом, если лексическая единица, конституирующая неэллиптичное высказывание, может быть описана с помощью парафразы иллокутивной цели «Я говорю это, потому что...», то она является речевым актом.
Принципиальное различие междометий и слов-формул (типа лексических единиц, англ. goodbye! sorry! welcome! thankyou! (сохранено авторское написание этих лингвистических элементов)) Ф. Амека видит в том, что в семантико-прагматической структуре первых нет конституирующего речевой акт компонента - иллокутивного диктума, в то время как формулы имеют такой компонент значения: «Я говорю: {X}. Я говорю это, потому что я хочу, чтобы ты...», - поэтому «интеракциональны» и являются речевыми актами (1992: 269). Кроме того, у междометий нет адресата, но может быть «намеренный» интерпретатор (intended interpreter), который в экспликациях значений представлен как «ты». В большей степени в лингвистическую систему включены волитивные междометия, потому как они направлены на того, от кого можно ожидать выполнения желания говорящего. Тем не менее, признается тот факт, что междометия обладают коммуникативной функцией, схожей с иллокутивной силой слов-формул.
Поэтому Ф. Амека относит все междометия к лингвистическим знакам, которые в своей семантической структуре не содержат целевого значения, иллокутивного диктума (illocutionary dictum), представленного в высказывании говорящего в виде «смеси (amalgam) мыслей, чувств, намерений, целей и пропозиций» (1992: 247), и которые, следовательно, не являются речевыми актами.
Исследуя междометия в рамках прагматической теории речевых актов, Ф. Амека не учитывает, например, коммуникативно-прагматическую роль слушающего, проблему условий и правил успешного достижения каких-либо целей партнерами по интеракции, что, возможно, и повлияло на подобные выводы. Но, с другой стороны, поскольку сама эта теория не рассматривает многие проблемы (эквипотенциальность системы говорящего и слушающего; структурный - этапный и фазовый - характер протекания взаимодействия партнерами по коммуникации; функциональная вариация типов речевой интеракции в соответствии с типом иллокутивности; динамическая и стратегическая природа речевого общения (Безменова, Герасимов, 1984; Романов, 1988)), то и невозможным был полный и объективный анализа междометного высказывания с точки зрения его диалогоорганизующей и диалогоуправляющей функции в речевом взаимодействии. Очевидно, все проблемы анализа междометного высказывания и междометия как строевой единицы высказывания кроются в теоретической базе, основе, на которую опирается тот или иной исследователь.
...Подобные документы
Интент-анализ дипломатического дискурса в кризисной ситуации. Проведение интент-анализа коллекции текстов семи дипломатов МИД России. Кооперативное, конфронтационное речевое поведение. Тактика самопрезентации. Адресация дипломатического дискурса в России.
контрольная работа , добавлен 08.01.2017
Понятие дискурса, его типы и категории. Разновидности онлайн-игр с элементами коммуникации и их характеристики. Жанровая классификация виртуального дискурса. Способы построения игрового коммуникативного пространства. Использование прецедентных текстов.
дипломная работа , добавлен 03.02.2015
Особенности электронного дискурса. Типы информации в тексте знакомств. Когнитивный и гендерный аспекты исследования дискурса. Гендерно-языковые особенности дискурса знакомств. Сравнительный анализ английского и русского дискурса с позиции аттракции.
курсовая работа , добавлен 02.01.2013
Понятие дискурса в современной лингвистике. Структурные параметры дискурса. Институциональный дискурс и его основные признаки. Понятие газетно-публитистического дискурса и его основные черты. Основные стилистические особенности публицистического дискурса.
курсовая работа , добавлен 06.02.2015
Определение и характеристика сущности дискурса, как лингвистического понятия. Ознакомление с основными функциями политического дискурса. Исследование значения использования метафор в политической деятельности. Рассмотрение особенностей идеологемы.
курсовая работа , добавлен 20.10.2017
Общее понимание термина "дискурс" в лингвистике. Типология и структура дискурса. Информационно-кодовая, интеракционная и инференционная модель коммуникации. Онтологизация субъектно-объектных отношений. Анализ дискурса на примере чат-коммуникации.
курсовая работа , добавлен 24.12.2012
История возникновения и развития теории дискурса. Изучение проблем, связанных со сверхфразовыми единствами. Определение основных различий между текстом и дискурсом. Анализ дискурса с точки зрения функционального подхода, предмет его исследования.
контрольная работа , добавлен 10.08.2010
Понятие политического дискурса, его функции и жанры. Характеристики предвыборного дискурса как речевой деятельности политических субъектов. Стратегии и тактики русскоязычного и англоязычного предвыборного дискурса, сходства и различия их использования.
дипломная работа , добавлен 22.12.2013
Особенности соотношений понятий дискурс и текст. Основные средства используемые для указания на слухи в английской политической коммуникации. Понятие дискурса в школах дискурсивного анализа. Особенности влияния дискурса на манипулирование в обществе.
реферат , добавлен 27.06.2014
Туристический дискурс как основа формирования образа региона. Семиотика территории в социальных и культурологических исследованиях: образ региона как культурный код территории. Лингвистическая прагматика туристического дискурса официальных путеводителей.
На правах рукописи
СОКОВ Алексей Анатольевич
НИКОНИМ В ВИРТУАЛЬНОМ ДИСКУРСЕ: ЛИНГВОПРАГМАТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ
Специальность 10.02.01 - русский язык
диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук
Великий Новгород - 2014
Работа выполнена в федеральном государственном бюджетном образовательном
учреждении высшего профессионального образования «Владимирский государственный университет имени Александра Григорьевича и Николая Григорьевича Столетовых»
Научный руководитель: Юдина Наталья Владимировна,
доктор филологических наук, профессор
Официальные оппоненты: Сидорова Марина Юрьевна,
доктор филологических наук, профессор, профессор кафедры русского языка ФГОУ ВПО «Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова»
Исаев Игорь Игоревич,
кандидат филологических наук, доцент, старший научный сотрудник ФГБУН Институт русского языка им. В.В. Виноградова Российской академии наук
Ведущая организация: ФГАОУ ВПО «Волгоградский
государственный университет»
Защита состоится «18» декабря 2014 г. в 16 часов на заседании совета по защите диссертаций на соискание учёной степени кандидата наук, на соискание ученой степени доктора наук Д 212.168.09 в Федеральном государственном бюджетном образовательном учреждении высшего профессионального образования «Новгородский государственный университет имени Ярослава Мудрого» по адресу: 173014, Великий Новгород, Антоново, ауд. 1208.
С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Новгородского государственного университета им. Ярослава Мудрого, с авторефератом - на сайтах http://www.vak.ed.gov.ru и http://www.novsu.ru
Учёный секретарь диссертационного совета, кандидат филологических наук, доцент
В.И. Макаров
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ
Системное изучение ономастического пространства на современном этапе развития научной мысли имеет достаточно долгую и относительно утвердившуюся исследовательскую традицию. Особое положение имён собственных по отношению к нарицательным именам отмечалось учёными ещё в античное время. Уже тогда вёлся спор «об истинности имён и их пригодности для именования вещей» (Суперанская 2009: 46). Однако наблюдения греческих и римских философов, как и выводы, сделанные логиками эпохи Возрождения, вряд ли могут претендовать на место комплексных теоретических основ ономастической науки.
На современном этапе развития мировой лингвистики широкий интерес к проблемам ономастики, сопровождающийся появлением многочисленных исследований, посвященных её отдельным, частным явлениям, требует создания множества теоретических работ, которые, с одной стороны, обобщали бы разрозненные факты и, в частности, уточняли, унифицировали бы ономастическую терминологию, а с другой стороны, выявляли бы изученные и неизученные области этой комплексной дисциплины, указывая направления дальнейших исследований. Методологической основой современной ономастической теории являются работы целого ряда отечественных (см. исследования В.Д. Бондалетова, Н.В. Васильевой, М.В. Горбаневского, Д.Ю. Ильина, В.А. Никонова, Н.В. Подольской, A.B. Суперанской, В.И. Супруна и др.) и зарубежных (см. работы М. Бреаля, А. Гардинера, П. Кристоферсена, Дж. Ст. Милля, Б. Рассела, Х.С. Сёренсена, К. Тогебю и др.) лингвистов.
Онимы, как и любые лексические единицы, живо реагируют на все явления, происходящие в окружающей человека среде, в результате чего имена оказываются регистраторами событий, имевших место в общественной жизни. Всё это фиксируется в именных основах. Вместе с тем, в зависимости от явлений, характерных для той или иной эпохи, могут быть выделены и онимические основы, типичные для определённого времени, поскольку слова, обозначающие актуальные явления, легко становятся основами собственных имён. Вместе с тем, современная эпоха с её прорывом в области информационных технологий вызвала к жизни появление новых лексических единиц, которые ранее по определению не могли встречаться ни в литературе, ни в коммуникативном пространстве социума. Одной из таких языковых единиц можно считать так называемый «ник» (от англ. nic-name), или «никониму> - имя, используемое при компьютерном общении в Интернете. Главный вопрос, который возникает в связи с обсуждением сущностных свойств никонимов, - это вопрос об автономной либо подчинённой, совпадающей со статусом подвида, позицией новых именных знаков в антропонимической системе. Другими словами, следует ли говорить о целесообразности выделения новой функциональной единицы или это лишь вариация онима, перенесённого в новую сферу речевого взаимодействия. Этот вопрос частично представлен в работах Т.В. Аникиной, Д.И. Ермоловича,
B.М. Капацинского, A.B. Ходоренко и некоторых других современных исследователей.
Вместе с тем, никоним не только становится объектом исследования традиционной ономастической науки, но и изучается в русле современных тенденций развития гуманитарного знания, в частности - в лингвофилософии, психолингвистике, лингвокультурологии, социолингвистике, когнитивной лингвистике, лингвопрагматике. В связи с этим вполне обоснованным представляется становление таких понятий, как виртуальный дискурс и виртуальная языковая личность, различным аспектам изучения которых в лингвистических исследованиях XXI века посвящены работы Д.В. Галкина, Е.И. Горошко, О.В. Дедовой, Е.И. Литневской, О.В. Лутовиновой,
C.Н. Михайлова, М.Ю. Сидоровой, Г.Н. Трофимовой, Н.В. Юдиной и ряда других лингвистов.
Реферируемое диссертационное исследование подключается к серии научных работ, в центре внимания которых находится специфика формирования и функционирования никонимов в виртуальном дискурсе с точки зрения лингвопрагматического аспекта.
Актуальность настоящей работы обусловлена недостаточной изученностью никонимов как особого разряда имён собственных. На данный момент практически отсутствуют исследования, в которых никоним рассматривается в рамках виртуального дискурса и в качестве одного из способов самовыражения виртуальной языковой личности. В научной литературе не представлен вопрос о функционально-тематических особенностях никонимов. Малочисленными являются работы, в которых никонимы рассматривают в рамках лингвопрагматического аспекта. Под лингвопрагматическим подходом в настоящей работе понимается изучение функционирования языка в речевой практике, специфические проявления которого свидетельствуют о его дискурсивном назначении.
Объектом исследования является ономастическое пространство виртуального дискурса, в то время как в качестве предмета исследования выступают никонимы как особый антропонимический разряд имён собственных, используемые в виртуальной коммуникации.
Эмпирической базой настоящего исследования являются 4500 лексических единиц, извлечённых из распространённых русскоязычных порталов интернет-коммуникации различных жанров (www.livejournal.com, www.rutwitter.com,www.chat.mail.ru,www.pefl.ru,www.krutomer.ru, www.games.ru и др.).
Цель диссертационного исследования заключается в осуществлении комплексного анализа функционирования никонимов как особого разряда имён собственных в виртуальном дискурсе с позиций лингвопрагматического аспекта.
В соответствии с поставленной целью к частным задачам работы относятся следующие:
1) сопоставить различные подходы в исследовании имен собственных и определить тенденции изучения имени собственного на современном этапе, на
основе чего обозначить место никонима в ономастическом пространстве русского языка XXI века;
2) выявить философские и лингвистические подходы в рамках прагматической теории, а также провести анализ виртуального дискурса, описать его типологические характеристики и жанровые разновидности;
3) проанализировать процесс самоидентификации и самопрезентации языковой личности в виртуальном пространстве с точки зрения лингвопрагматического аспекта;
4) на основе собранного языкового материала выявить принципы мотивации виртуальной языковой личности при автономинации в коммуникативном пространстве Интернета;
5) описать теоретико-методологические основы понимания никонима как единицы виртуального дискурса, охарактеризовав при этом специфику предметно-понятийных связей и трансформации языкового знака;
6) выявить и проанализировать лексико-семантические, структурно-морфологические и функционально-тематические особенности функционирования никонимов в виртуальном дискурсе.
В работе использованы как общенаучные методы исследования: наблюдение, описание, анализ, синтез, индукция, дедукция, статистический анализ, - так и собственно лингвистические", сравнительно-сопоставительный, семиотический и стилистический методы. Кроме того, в ходе исследования был проведён лингвистический опрос, в котором участвовали 300 респондентов в возрасте от 17 до 35 лет, в результате чего был привлечён метод статистического анализа полученных и классифицированных по различным критериям экспериментальных данных, а также прагматический анализ вербализированных результатов.
Научная новизна диссертационного исследования заключается в том, что в нём 1) впервые предпринята попытка комплексного описания никонима как формы реализации лингвокреативного потенциала виртуальной языковой личности, функционирующей в рамках виртуального дискурса; 2) проведено системное изучение особенностей и характерных языковых черт виртуальной языковой личности; 3) выявлены ключевые дифференцирующие признаки виртуального дискурса; 4) представлена первичная попытка анализа процесса автономинации с точки зрения лингвопрагматического подхода.
Теоретическая значимость работы заключается в том, что 1) результаты проведенного исследования вносят определённый вклад в систематизацию теоретических знаний в области становления и развития одного из новейших разделов лингвистической науки, посвящённого языку Интернета; 2) представленный комплексный анализ никонима как новейшей ономастической единицы расширяет теоретико-методологическую базу исследования в области имени собственного.
Практическая значимость работы предопределена тем, что материалы и наблюдения исследования могут быть использованы в лекционных и практических курсах по фонологии, лексикологии и стилистике современного русского языка, а также в спецкурсах и спецсеминарах, посвященных
проблемам ономастики, лингвистической прагматики, дискурс-анализа, когнитивной лингвистики, лингвокультурологии, социолингвистики, лингвистики Интернета.
На защиту выносятся следующие положения:
1. В современной ономастической науке развитие получают как традиционные тенденции рассмотрения ономастического материала, так и только возникающие. В связи с этим применительно к особой сфере коммуникации Интернета можно говорить о формировании особой языковой личности - виртуальной, которая имеет ряд таких отличительных признаков, как высокий лингвокреативный потенциал, демократичный характер общения, особое отнощение к модели коммуникации, множественная идентификация. Вместе с тем, представляется возможным выделить виртуальный дискурс, определяемый как текст, погружённый в ситуацию общения в виртуальной реальности. Виртуальный дискурс объективно выделяется как противопоставляемый дискурсу реальному на основе собственных категориальных признаков;
2. В современной антропонимической системе наблюдается появление новой категории, никонима, используемого в условиях виртуальной реальности, создаваемого пользователем самостоятельно под влиянием, с одной стороны, законов языка, с другой - особой сферы функционирования, и являющегося выражением лингвокреативного потенциала виртуальной языковой личности;
3. При создании никонимов основную роль играет такая функциональная задача онима, как дифференциация. Поэтому большинство никонимов является результатом индивидуальной самопрезентации. Однако иногда может наблюдаться и контаминация в вербальном выражении самопрезентации и самоидентификации. Поэтому при автономинации необходимо учитывать социальные характеристики личности, её уникальность, принадлежность к какой-либо социальной группе, лингвокреативный потенциал, а также прагматическую составляющую восприятия никонима другими пользователями и психологическую мотивацию при самоидентификации и/или самопрезентации;
4. Никоним как единица виртуального дискурса вступает в характерные для имени собственного внутренние предметно-понятийные связи, однако в ряде случаев наблюдается трансформация семантического треугольника. Лексико-семантические, структурно-морфологические и функционально-тематические особенности никонимов обнаруживают широкий спектр использования грамматических и семантических ресурсов языка;
5. Дуалистическая природа никонимов как на системно-структурном, так и на функциональном уровнях отражает интенсивность языковых процессов, происходящих в XXI веке, и характеризует ономастическое пространство русского языка как динамично и непрерывно развивающееся.
Апробация работы осуществлена в ходе выступлений на конференциях международного (Международный форум в рамках года двустороннего сотрудничества России и Германии (г. Берлин, Германия, 2012 г.); XVII Международная научная конференция студентов, аспирантов и молодых
учёных «Ломоносов» (МГУ, г. Москва, 2010 г.); Международная научная конференция студентов, аспирантов и молодых учёных «Россия и Восток: язык - культура - ментальность» (ВГГУ, г. Владимир, 2010 г.); Международная научная конференция «Языковые категории и единицы: синтагматический аспект» (ВлГУ, Владимир, 2013 г.)), всероссийского (Всероссийская научно-практическая конференция «Технологии бренд-конструирования национального образа России» (РГУиТП, г. Пенза, 2012 г.)) и регионального (ежегодные студенческие конференции ВГГУ (ВлГУ) (ВГГУ, г. Владимир, 2009, 2010, 2011 гг., ВлГУ, г. Владимир, 2012, 2013, 2014 гг.)) уровней, а также на аспирантских семинарах и заседаниях кафедры русского языка Владимирского государственного университета имени Александра Григорьевича и Николая Григорьевича Столетовых.
Часть материалов настоящей работы нашла отражение в реализации таких научных проектов, как «Разработка образовательного Интернет-ресурса «Владимирский именослов» («Топонимическая карта Владимирской области»)» (поддержка администрации Владимирской области в рамках конкурса грантов для молодых учёных на проведение научных исследований по приоритетным направлениям развития науки, технологии и техники Владимирской области (2009 г.)), «Основные тенденции развития русского языка в XXI веке в лингвофилософском аспекте» (Федеральная целевая программа «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» (2009-2011 гг.)), «Языковая экзистенциальность XXI века в условиях модернизации современной России: лингвофилософский дискурс» (Федеральная целевая программа «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» (2010-2012 гг.)).
По теме диссертации опубликовано 10 работ, в том числе 3 статьи в рецензируемых журналах, рекомендованных ВАК Министерства образования и науки РФ для публикации основных научных результатов диссертаций на соискание ученой степени доктора и кандидата наук.
Структура работы обусловлена основными целями и задачами исследования, а также характером привлеченного для анализа языкового материала. Диссертационное исследование состоит из введения, четырёх глав, заключения, списка сокращений и библиографического списка.
Во Введении обосновывается актуальность темы исследования, описывается степень изученности проблемы, формулируются цели и задачи работы, характеризуется языковой материал, отмечается новизна полученных результатов, а также обозначаются используемые в ходе работы методы.
В главе первой «Место никоиима в ономастическом пространстве русского языка XXI века» представлен теоретический анализ основных подходов к изучению имени собственного, начиная с античности и заканчивая современными научными тенденциями; рассмотрены активные процессы в русском языке XXI века в их отношении к современному ономастическому пространству, а также описаны основные лингвистические позиции,
определяющие место никонима в ономастическом пространстве современного русского языка.
История изучения имени собственного берёт своё начало с древнейших времён, что объясняется его широким употреблением: имя собственное служит для наименования людей, географических и космических объектов, животных, различных предметов материальной и духовной культуры. Проблема изучения имени собственного начинается с античного периода. Отправной точкой в этом вопросе являются мысли, изложенные Аристотелем, Аммонием, Платоном, Дионисием Фракийским, Аполлонием Дисколом, римскими грамматиками Диомедом, Донатом, Консентием. Однако выводы относительно имени собственного, сделанные в этот период, вряд ли можно определить как лингвистические теории. Это были попытки философски описать взаимосвязь имени и вещи/предмета. Непосредственный анализ имени собственного как элемента языка и речи начинается с теоретических работ Дж. Ст. Милла, а затем получает своё развитие в трудах таких учёных, как М. Бреаль, В. Брёндаль, А. Гардинер, П. Кристоферсен, Б. Рассел, Х.С. Сёренсен и К. Тогебю. В отечественном языкознании систематическая работа по изучению имени собственного ведётся, в основном, в XX веке. Большой теоретический и практический вклад в исследование онимов внесли работы таких учёных, как В.Д. Бондалетов, Г.П. Бондарук, Н.В. Васильева, В.А. Никонов, Н.В. Подольская, А.И. Попов, Е.М. Поспелов, A.B. Суперанская, В.И. Супрун, Н.И. Толстой, В.Н. Топоров, О.Н. Трубачёв и многие другие. За это время сформировались такие основные теории в области изучения онимов, как теория уникальности имени, теории семантичности и асемантичности собственных имен по сравнению с нарицательными, теория синонимичности имен собственных, теории произвольности и строгой мотивированности имён собственных.
На протяжении всей истории изучения онимов одним из основных вопросов являлась проблема дифференциации имени собственного и имени нарицательного. Основные точки зрения в этой сфере представлены следующим образом: а) граница между нарицательным и собственным именами предельно чёткая; б) граница достаточно чёткая, поскольку никаких промежуточных явлений между собственными и нарицательными именами не существует; в) граница между именем собственным и нарицательным относительна.
Наиболее полный анализ ономастического пространства на современном этапе необходимо проводить, учитывая активные процессы, происходящие в русском языке XXI века. Для имён собственных наиболее релевантными и актуальными представляются изменения, происходящие в области орфоэпии, орфографии, словообразования, морфологии и лексики. При этом важно учитывать отношение таких лингвистических категорий, как норма и вариантность.
На современном этапе в области ономастической науки активно разрабатываются проблемы нормативно-языковых вопросов употребления онимов, трудности перевода, транслитерации и страноведения, культурно-
эстетические, а также вопросы литературной ономастики. Активно развивается направление региональной и городской ономастики. Среди относительно новых категорий ономастического пространства XXI века можно выделить урбонимы и эргонимы. К ним также представляется возможным отнести наименования, получившие название «никоним», который обладает рядом институциональных признаков, позволяющих дифференцировать данную единицу ономастического пространства среди ряда смежных.
В российской лингвистической науке в области интернет-коммуникации отсутствует общепринятый термин для обозначения имени пользователя в виртуальном пространстве. Часто можно встретить употребление термина никнейм или сокращённое от него ник (англ. nick - «прозвище», «кличка» и паше - «имя»). Следует отметить, что использование термина никнейм не совсем корректно, т.к. этимологическое «прозвище» или «кличка» относится к области социальной жизни человека в реальности и даётся ему окружающими людьми, тогда как наименование в виртуальном пространстве пользователь создаёт себе сам. Можно встретить для обозначения имени пользователя в виртуальном пространстве и словосочетание сетевое имя. Его недостаток видится в достаточно широком объёме содержания (ср.: сетевое имя компьютера, сетевое имя принтера и др.) (Андреев 2011). Предлагаемый некоторыми учёными вариант персоним встречается в лингвистической литературе для обозначения иных реалий, а также не отражает основных признаков имени пользователя в виртуальном пространстве (Голованова 2007). Наиболее удачным обозначением для описываемого явления нам представляется термин никоним, образованный из двух корней: английского nick и греческого (что является традиционным для научной терминологии) ovo^ia - «имя». Данный термин, во-первых, учитывает связь с описываемым денотатом; во-вторых, дифференцирует характерное понятие общей лексики и научный термин; в-третьих, позволяет вписать термин в один ряд с понятиями, относящимися к области ономастики (ср.: антропоним, гидроним, ойконим и др.).
Некоторые учёные приравнивают никонимы к псевдонимам. Псевдоним - вымышленное имя, существующее в общественной жизни человека наряду с настоящим или вместо него (Подольская 1978). Некоторые из свойств данной лексической единицы могут быть применимы и к никонимам, но среди основных отличий этих двух понятий нам представляется тот факт, что псевдоним избирается автором добровольно, тогда как создание никонима - необходимость, своеобразное правило сетевого поведения пользователя в виртуальной реальности, которое обусловлено наличием у никонима технической функции: служит для авторизации (входа) в систему. Кроме того, никоним является непременным атрибутом виртуальной языковой личности, средством реализации её линвокреативного потенциала и не всегда служит для того, чтобы за ним «скрыться».
Говоря о дифференциации никонимов и смежных с ними явлений, следует отграничить также понятие «логин». Логин (от англ. login - «вход в систему», «регистрационное имя») - имя, используемое пользователем для
входа в систему. Отличие данного понятия от никонима заключается в том, что логин - это идентификатор, подобный паролю, используемый для входа в защищенную систему и не обладающий самопрезентирующей функцией. Частое смешение этих понятий можно объяснить тем, что никоним нередко включает в себя функцию идентификатора в системе.
Таким образом, в настоящее время существует ещё достаточное количество вопросов и проблем, которые требуют решения и носят как фундаментальный (определение имени собственного, его место в языке и мышлении), так и прикладной (классификация, описание особенностей классов и др.) характер. В современной ономастической науке развитие получают как традиционные тенденции рассмотрения ономастического материала, так и только возникающие. В связи с этим специфика новых подходов к анализу языковых единиц проявляется в том, что значительное место в исследованиях отводится антропоцентрическому фактору. Кроме того, современный научный мир не может не учитывать реалии действительности общества XXI века и появляющиеся в связи с этим всё новые и новые объекты исследования, одним из которых является активно развивающееся виртуальное пространство.
В главе второй «Виртуальный дискурс в лингвопрагматическом аспекте» представлены основные лингвистические и философские предпосылки возникновения лингвистической прагматики как науки, приведены теоретико-методологические обоснования привлечения лингвопрагматического подхода к анализу никонимов, выделены конститутивные признаки и жанровые разновидности дискурса и «виртуального дискурса», а также описаны особенности функционирования языковой личности в виртуальном дискурсе.
Лингвистическая прагматика как научное направление берёт своё начало с середины XIX века и восходит к теории семиотики, заложенной Ч.С. Пирсом. Основной методологической базой лингвопрагматики послужили философские и лингвистические труды таких зарубежных учёных, как Э. Бенвенист, К. Бюлер, Л. Витгенштейн, Г.П. Грайс, У. Джемс, Дж. Дьюи, Р. Карнап, Ч.У. Моррис, Дж. Л. Остин, Ф. де Соссюр, П.Ф. Стросон. Лингвопрагматика стала самостоятельной (от философии) научной дисциплиной в середине XX века. В отечественной лингвистике проблемами прагматики как отдельной дисциплины стали заниматься в последней четверти XX века. В числе наиболее известных в этой области труды Ю.Д. Апресяна, Н.Д. Арутюновой, М.Б. Бергельсона, В.В. Богданова, Д.Б. Гудкова, В.З. Демьянкова, В.И. Карасика, В.Б. Кашкина, A.A. Кибрика, В.В. Красных, М.Л. Макарова, Г.Г. Почепцова, Ю.С. Степанова, И.А. Стернина, И.П. Сусова, С.А. Сухих, В.Н. Телия и др. Наиболее дискуссионными в теоретическом плане на настоящий момент для лингвопрагматики являются вопросы определения предмета и объектов изучения.
Современная теория дискурса, как и сам термин «дискурс», восходит к античной риторике, однако она начала складываться в самостоятельную область лишь в середине 60-х годов XX века в рамках многочисленных исследований, получивших название лингвистики текста. Это был период,
когда лингвистика вышла за рамки исследования изолированного высказывания (предложения) и перешла к анализу синтагматической цепи высказываний, образующих текст, конституирующими свойствами которого являются завершенность, целостность, связность и др. (Бабаян, Круглова 2002). Термин «дискурс» оказался многозначным и употреблялся рядом авторов в почти омонимичных значениях. Дискурс (франц. discours, англ. discourse) - это: 1) связный текст; 2) устно-разговорная форма текста; 3) диалог; 4) группа высказываний, связанных между собой по смыслу; 5) речевое произведение как данность - письменная или устная (там же). Вслед за Н.Д. Арутюновой под дискурсом в реферируемом исследовании понимается «связный текст в совокупности с экстралингвистическими - прагматическими, социокультурными, психологическими и другими факторами; текст, взятый в событийном аспекте; речь, рассматриваемая как целенаправленное социальное действие, как компонент, участвующий во взаимодействии людей и механизмах их сознания (когнитивных процессах)» (Арутюнова 1998).
Тип дискурса - это обобщённое представление о тексте, концепт текста в сознании носителей соответствующей культуры. В связи с этим в структуре дискурса как когнитивного образования выделяются три компонента, соответствующих: а) обобщённой модели референтной ситуации; б) репрезентациям знаний о социальном контексте, с учётом которого осуществляется социальное взаимодействие посредством текстов; в) лингвистическим знаниям (определённым схемам построения текста и семантико-синтаксическим структурам).
Виртуальный дискурс определяется как текст, погружённый в ситуацию общения в виртуальной реальности. При этом виртуальный дискурс объективно выделяется как противопоставляемый дискурсу реальному на основе собственных категориальных признаков. К ценностям виртуального дискурса относятся анонимность, демократичность общения, неограниченная доступность получения информации и завязывания контактов, скорость получения информации, отсутствие пространственных границ, стирание роли временного фактора и свобода самовыражения. Среди формально-структурных признаков виртуального дискурса выделяются следующие: виртуальность, дистантность, опосредованность, осуществляемая благодаря электронному сигналу как каналу общения, креализованность (т.е. использование различных паралингвистических средств, таких как рисунок, фотография, а также шрифт, цвет, графические символы и др.), наличие гипертекста.
Виртуальная языковая личность обладает своим набором характеристик, а именно: высоким лингвокреативным потенциалом, демократичным характером общения, особым отношением к модели коммуникации, множественной идентификацией. Одним из проявлений лингвокреативного потенциала языковой личности в виртуальном дискурсе является языковая игра, в том числе используемая в никонимах.
Нерешённым представляется вопрос о самоидентификации виртуальной языковой личности, с которой человек встречается на первом этапе вхождения
в виртуальное пространство, а именно - проблема выбора сетевого имени, получившего в лингвистической науке название никонима.
В третьей главе «Теоретико-методологические основы понимания никонима как единицы виртуального дискурса» описаны принципы автономинации в виртуальном дискурсе, представлен анализ трансформации языкового знака в никонимах, а также определена специфика предметно-понятийных связей никонима.
При создании никонимов, как и псевдонимов, основную роль играет такая функциональная задача онима, как дифференциация и уникальность конкретной языковой личности. Именно поэтому большинство никонимов является результатом индивидуальной самопрезентации. Однако иногда может наблюдаться и контаминация в вербальном выражении самопрезентации и самоидентификации. Поэтому при автономинации необходимо учитывать социальные характеристики личности, её уникальность, принадлежность к какой-либо социальной группе, лингвокреативный потенциал, а также прагматическую составляющую восприятия никонима другими пользователями и психологическую мотивацию при самоидентификации и/или самопрезентации.
Выявление принципов автономинации представляется возможным посредством проведения лингвистического интервьюирования, эксплицирующего номинативный акт в целом, включая мотивационную установку номинатора.
С целью получения рефлексивных текстов в ходе исследования был проведен опрос трёхсот интернет-пользователей. Результаты показали, что в 28% случаев при автономинации никоним интернет-пользователя представляет собой либо полное или частичное дублирование антропонима человека в реальной жизни, написанное ввиду технической особенности ресурса. В 14% случаев никоним частично дублирует антропоним пользователя или производный от него. Другая часть представляет собой отражение иной информации о человеке или создаётся под воздействием субъективных психолингвистических факторов. Большинство никонимов (57% от общего числа) не имеют связи с антропонимом и являются вымышленными или отсылают к прецедентным именам.
Таким образом, мотивация при автономинации определяется следующими характеристиками: стремление к прямой самопрезентации; использование в наименовании реалий, связанных с биографией пользователя (год рождения, место проживания и др.); стремление отразить особенности внешности пользователя; апелляция к прецедентным именам из сферы литературы, кино, музыки; стремление отразить тематику создаваемых текстов; проявление лингвокреативного потенциала посредством языковой или графической игры; связь никонима с профессиональной деятельностью пользователя.
При анализе никонимов с точки зрения выделения графических особенностей исследуемые лексические единицы обнаруживают своеобразие на уровне орфографии и пунктуации. При этом в первом случае спектр
трансформаций более широк, что зачастую связано с техническими позициями коммуникативной среды.
Анализ языкового материала позволяет выделить следующие особенности оформления никонимов на уровне орфографии:
1) использование букв кириллицы для обозначения никонимов русскоязычного происхождения наблюдается в единицах различного структурно-грамматического происхождения: однословных (ср., напр.: ИллюзиЯ (Чат Mail), Кварц (Чат Krutomer)), построенных по модели словосочетания (ср., напр.: Время Перемен (Чат Krutomer), Дежурный_Ангел (Чат Mail)), построенных по модели предложения (ср., напр.: эй человек (Чат Mail));
2) использование латинских букв для обозначения никонимов англоязычного происхождения, равных словоформе с предлогом (ср., напр.: withoutstress (пер. с англ. - "без стресса") (ЖЖ)); построенных по модели словосочетания (ср., напр.: angry daddy (пер. с англ. - "сердитый папа") (ЖЖ)); построенных по модели предложения (ср., напр.: Areyouready (пер. с англ. -"Вы готовы") (Чат Mail), 1_ат (пер. с англ. - "я есть") (Чат Mail), No name (пер. с англ. - "нет имени") (Чат Mail));
3) транслитерация кириллической системы письма в латинскую (ср., напр.: XuliganVovochka (транслит. "Хулиган Вовочка") (Твиттер), takoi_kak_vse (транслит. "такой как все"));
4) использование латинских букв в качестве кириллических на основе их графического сходства. Ср., напр.: apxivapiyc (транслит. "архивариус") (ЖЖ), bilet-na-vblxod (транслит. "билет на выход") (ЖЖ);
5) использование цифр в буквенной функции (ср., напр.: 4а6ка (транслит. "чашка") (ЖЖ), по4пауа_гека (транслит. "ночная река") (ЖЖ), s4astlivay (транслит. "счастливый") (ЖЖ));
6) использование знаков-символов в буквенной функции, что основано на их графическом сходстве с кириллическими или иногда латинскими буквами. Например, знак «*» сходен с буквой «ж», знак «@» - с буквой «а», знак «$» сходен с латинской буквой «s», выполняющей при создании никонимов роль кириллической буквы «с». Ср., напр.: G@№G$TER (транслит. "гангстер") (Чат Krutomer), жена@.жизни.пе1 (транслит. "жена, а жизни нет"), *ORIK (транслит. "Жорик") (Чат Krutomer);
7) ненормативное, произвольное использование прописных букв, (ср., напр.: ДрАкОшА (Чат Mail), ЕгОзА (Чат Mail), ОдеялкА (Чат Mail)).
На уровне пунктуации отмечаются следующие особенности: 1) пренебрежение знаками пространства (ср., напр.: gromkayatishuna (транслит. "громкая тишина") (ЖЖ), zlobnysuslik (транслит. "злобный суслик") (ЖЖ), russkiychelowek (транслит. "русский человек") (ЖЖ)); 2) знак пространства может заменяться символом «подчёркивание» (_) (ср., напр.: Дежурный_Ангел (Чат Mail), Горький_шоколад (Чат Mail)).
Двусторонность языкового знака в виртуальном дискурсе сохраняется: он состоит из означающего, образуемого в данном случае графемами, и означаемого, создаваемого смысловым содержанием языкового знака. Но при
этом обнаруживаются трансформации в связи обозначающего и обозначаемого, обусловленные использованием нехарактерных для традиционной системы русского литературного языка комбинаций графем. Используемые пользователем при создании никонима трансформации с элементами языковой, или скорее - «графической», игры могут быть рассмотрены с точки зрения когнитивного подхода. В этой связи никонимы выступают в качестве своеобразных маркеров реализации лингвокреативного потенциала современной виртуальной языковой личности. Трансформации, происходящие с языковым знаком в виртуальном дискурсе, не только отражают интенсивность языковых процессов, происходящих в XXI веке, но и характеризуют знаковую систему языка как динамично и непрерывно развивающуюся. Специфика предметно-понятийных связей никонимов проявляется в трансформации традиционного для лингвистической науки семантического треугольника. Анализ языковых единиц позволяет выделить четыре вида трансформации.
Во-первых, в случае если для виртуальной личности важным является позиционирование в определённой сфере коммуникации собственного имени, то никоним сходен с фамилией и/или именем конкретного человека и поэтому мотивирован ими. В свою очередь, фамилия и/или имя соответствует своему денотату и сигнификату. Во-вторых, при использовании никонима в качестве начала установления контакта наблюдается редукция треугольника, т.к. отсутствует объект, обозначаемый словом. В-третьих, никоним может отсылать посредством образа и через известное понятие к определённому, но при этом вымышленному объекту. В-четвёртых, объектом наименования никонима является виртуальный образ, относящийся сам по себе к области абстракции. Поэтому констатировать факт построения традиционного семантического треугольника не представляется возможным.
В четвёртой главе «Типологические характеристики никонима как единицы виртуального дискурса» описаны лексико-семантические, структурно-грамматические и функционально-тематические особенности никонимов.
Семантике имён собственных до последнего времени не уделялось должного внимания. Сфера языковых значений традиционно трактовалась как не поддающаяся или плохо поддающаяся системному описанию. Поэтому семантика собственных имён - область не только не исследованная, но и не определённая. Поскольку многие считают имена собственные категорией, лежащей вне понятий, а семантика всегда понятийна, нередко вообще возникает сомнение в правомерности выделения семантики в качестве особого аспекта имени собственного. Иногда семантику имён приравнивают к семантике тех нарицательных имён, от которых они образовались. Значение имён также переносят на те образы, которые складываются в нашем сознании как определённые денотаты имён, переходя в экстралингвистическую сферу. Наконец, есть мнение, что основное значение имён собственных в том, что это имена (Суперанская 2009).
Что касается никонимов, то необходимо отметить, что собранный языковой материал позволяет сделать вывод об их неоднородной природе с точки зрения происхождения. Поэтому при анализе лексико-семантических особенностей никонимов необходимо учитывать процесс образования лексических единиц, зависящий, как было указано выше, от функции, которую определённый никоним выполняет в сфере коммуникации. Данное утверждение даёт основание полагать, что значением обладают никонимы, образованные от нарицательных имён, т.к. пользователю при выборе сетевого имени важны коннотации, которыми нарицательное имя обладало.
Анализ языкового материала позволяет разделить никонимы по следующим тематическим группам:
«Человек». В этой группе выделяются различные лексико-семантические группы, среди которых наиболее релевантной является та или иная часть тела (глаза (ср., напр.: ГЛАЗА_ЦВЕТА_НЕБА (Чат Mail), Кареглазка (ЖЖ), zelenoglazaya (транслит. "зеленоглазая") (ЖЖ)); особенности внешности (ср., напр.: НеХудовыеЩёки (Чат Mail), kyrnosik (транслит. "курносик") (ЖЖ), mohnatoe-ushko (транслит. "мохнатое ушко") (ЖЖ)); наиболее релевантной является та или иная черта характера (ср., напр.: ШуТнИк (Чат Mail), Нервный (ЖЖ), 4elovek-pe4al (транслит. "человек печаль") (ЖЖ)); наиболее релевантной является профессия человека (ср. напр.: Летчик (Чат Mail), Advocat (транслит. "адвокат") (Форум ПЕФЛ), sv-yaz-ist (транслит. "связист") (ЖЖ)); на первый план выступает увлечение (хобби) человека (ср., напр.: Волейболист (Чат Mail), фотограф (Чат Mail)); архисемой является одежда/ элемент одежды, головной убор или обувь (ср., напр.: кагтан (транслит. "карман") (ЖЖ), бескоЗЫрка (транслит. "бескозырка") (ЖЖ), armeyskiysapog (транслит. "армейский сапог") (ЖЖ)).
К тематической группе «Природа» относятся номинации из сферы флоры (ягоды (ср., напр.: club-nichka-nn (транслит. "клубничка") (ЖЖ), malina-yagodka (транслит. "малина ягодка") (ЖЖ)), грибы (ср., напр.: muhamore (транслит. "мухамор") (ЖЖ)), цветы (ср. напр.: lutic (транслит. "лютик") (ЖЖ), orchideja (транслит. "орхидея") (ЖЖ)) и фауны (ср., напр.: Волчица (Чат Games), las-tochka (транслит. "ласточка") (ЖЖ), 4егера-ха (транслит. "черепаха") (ЖЖ)).
В тематической группе «Культура» выделяются номинации из сферы мифологии (ср., напр.: ajfrodita (транслит. "Афродита") (ЖЖ), Ahilles (транслит. "Ахилес") (Форум ПЕФЛ)), религии (ср., напр.: Ангел Архангела (Чат Krutomer), Чертяка (Чат Mail), adsky40rt (транслит. "адский чёрт") (ЖЖ)), номинации из сферы русской литературы (ср., напр.: Остап_Бендер (Чат Mail), chor-i-kalinich (транслит. "хорь и калиныч") (ЖЖ), kopeikinn (транслит. "Копейкин") (ЖЖ)) и зарубежной литературы (ср., напр.: karlssOn (транслит. "Карлсон") (ЖЖ), ledy-chatterley (транслит. "леди Чаттерлей") (ЖЖ)).
К тематической группе «Пища» относятся никонимы, которые можно разделить на такие лексико-семантические подгруппы, как еда (ср., напр.: Горъкий шоколад (Чат Mail), кура-гриль (Чат Mail)) и напитки (ср., напр.: k_v_A_S (транслит. "квас") (ЖЖ), kefffir (транслит. "кефир") (ЖЖ)).
Представляется возможным выделить тематическую группу «Время», где встречаются никонимы с упоминанием времени года (ср., напр.: 4ydo-oseni (транслит. "чудо осени") (ЖЖ), ajongwinter (пер. с англ. "долгая зима") (ЖЖ)) и с упоминанием месяца года (ср., напр.: апрель (Чат Games), august-morning (пер. с англ. "августовское утро") (ЖЖ)).
В тематической группе «Пространство» можно выделить никонимы с упоминанием страны (ср., напр.: СССР (Чат Mail), MEXICANBOY (Чат Mail)), города (ср., напр.: Баку_для_Бакинцев (транслит. "Баку для бакинцев") (Чат Mail), kiyevskiy-drug (транслит. "киевский друг") (ЖЖ)) или региона (ср., напр.: izkavkaza (транслит. "из Кавказа") (Чат Mail), 61 region (транслит. "61 регион") (Форум ПЕФЛ)).
Анализ собранного языкового материала позволяет сделать вывод о том, что в достаточно большом количестве исследуемых именных знаменателей используются единицы ономастического пространства. В связи с этим представляется возможным объединить никонимы в следующие группы: имена живых существ и существ, воспринимаемых как живые (антропонимы, обозначающие человека, проживающего в эпоху древнего мира, (ср., напр.: Ш-on-ham-on (транслит. "Тутанхамон") (прим.: Тутанхамон- фараон Древнего Египта из XVIII династии Нового царства) (ЖЖ)), античности (ср., напр.: aristokl (транслит. "Аристокл") (прим.: Аристокл - греческий философ, представитель Перипатетической школы) (ЖЖ)), Возрождения (ср., напр.: boticheli (транслит. "Ботичели") (прим.: Сандро Боттичелли - итальянский живописец флорентийской школы) (ЖЖ)), Нового времени (ср., напр.: indiragandhi (транслит. "Индира Ганди") (прим.: Индира Ганди - индийский политический деятель) (ЖЖ), eva-braun013 (транслит. "Ева Браун"), (прим.: Ева Браун - жена Адольфа Гитлера) (ЖЖ)), Новейшего времени (ср., напр.: Abramovich (транслит. "Абрамович") (прим.: Роман Абрамович - миллиардер, предприниматель) (Форум ПЕФЛ), lOOtskaya (транслит. "Стоцкая") (прим.: Анастасия Стоцкая - певица) (ЖЖ), мифонимы (ср., напр.: affrodita (транслит. "Афродита") (прим.: Афродита - богиня греческой мифологии) (ЖЖ), Ahilles (транслит. "Ахилес") (прим.: Ахилес - герой греческой мифологии) (Форум ПЕФЛ), Hermes (транслит. "Гермес") (прим.: Гермес - бог в греческой мифологии) (ЖЖ), ziggfried (транслит. "Зигфрид") (прим.: Зигфрид - герой германо-скандинавской мифологии) (ЖЖ)).
Среди именований неодушевленных предметов встречаются астронимы (ср., напр.: _kassiopea_ (транслит. "Кассиопея") (прим.: Кассиопея - созвездие Северного полушария неба), сортовые и фирменные названия (ср., напр.: TU-134 (ЖЖ), coca-cola (ЖЖ)), товарные знаки (ср., напр.: Dunhill (транслит. "Данхилл") (ЖЖ), doppel-herz (транслит. "Допель Герц") (ЖЖ), láceoste (транслит. "Ла кост") (ЖЖ)).
Кроме того, выделяются никонимы, включающие в свой состав собственные имена комплексных объектов, среди которых названия произведений русской литературы (ср., напр.: bednaya-liza (транслит. "Бедная Лиза") (прим.: повесть Н.М. Карамзина) (ЖЖ), bespridanitsa (транслит. "бесприданица") (прим.: пьеса H.A. Островского)), названия произведений
зарубежной литературы (ср., напр.: КрАсНаЯшАпОчКа (прим.: сказка Ш. Перро) (ЖЖ), barmaglOt (транслит. "бармаглот") (прим.: стих JI. Кэрола) (ЖЖ)) и названия произведений кинематографического искусства (ср., напр.: chorni-tylpan (транслит. "черный тюльпан") (прим.: фильм Кристиана Жака, 1963) (ЖЖ), donni brasco (транслит. "Дони Браско") (прим.: драма режиссёра Майка Ньюэлла, 1997) (ЖЖ)).
Таким образом, лексико-семантическое описание анализируемых единиц позволяет выделить шесть групп, соотносящихся с понятиями «Человек», «Природа», «Культура», «Пища», «Время» и «Пространство». При этом наиболее многочисленной группой по количеству примеров является группа «Человек», что позволяет сделать вывод об антропоцентрической ориентации современной виртуальной языковой личности.
Особую группу в лексико-семантической классификации представляют никонимы, в структуре которых (полностью или частично) присутствуют уже существующие единицы ономастического пространства. Среди них - имена живых существ и существ, воспринимаемых как живые; именования неодушевленных предметов; собственные имена комплексных объектов. Обозначенные особенности свидетельствуют об особом характере когнитивного стиля виртуальной личности - использование прецедентных имён при автономинации. Важно отметить, что при этом достаточно высок культурный уровень личности, о чём говорит наличие примеров, где используются названия произведений литературы и искусства.
Анализ структурных и морфологических особенностей никонимов обнаруживает широкий спектр использования основных моделей построения ономастических единиц. Выделяются монокомпонентные и поликомпонентные наименования. Учитывая морфологическую природу, монокомпонентные наименования мы можем разделить на именные субстантивные (ср., напр.: АлиГарх (Чат Mail), Богиня (Чат Mail)), адъективные (ср., напр.: ЕршисТый (Чат Mail), Желанная (Чат Mail), Красивая (Чат Mail)), прономинализованные (ср., напр.: ОНА (Чат Mail), ОнО (Чат Mail)); глагольные (ср., напр.: Беги! (Чат Mail), НаДоЕЛИ (ЖЖ), Целую =* (Чат Mail)); наречные (ср., напр.: гОрЬкО (ЖЖ), ЗАБАВно (ЖЖ), Неважно (Чат Mail), ОЧЕНЬ (Чат Mail)); междометные (ср., напр.: Ах! (Чат Krutomer), Shhh (Чат Krutomer)) и звукоподражательные (ср., напр.: bimbom (транслит. "бим-бом") (ЖЖ), bzzzzzzzzzzzzz (транслит. "бз") (ЖЖ)).
Среди поликомпонентных наименований можно выделить никонимы, равные словоформе (ср., напр.: в неадеквате (Чат Mail), Из пепла (Чат Krutomer)), сочетанию слов с сочинительной связью (ср., напр.: Добрая, но Жестокая! (Чат Mail), КрасивыйиБольшой (Чат Krutomer)), словосочетанию с подчинительной связью (в соответствии с номинативной концепцией словосочетания В.В. Виноградова) (ср., напр.: Горький_шоколад (Чат Krutomer), Мартовский Кот (Чат Krutomer), Одинокая Луна (Чат Krutomer)) и предложению - как двусоставному (ср., напр.: МожетТыТаСамая (Чат Mail), ЭфФфеюп достигнут (Чат Mail), я побежал за солнцем (Чат Games)), так и
односоставному (ср., напр.: Можно спрошу? (Чат Mail), ИщуПослушных (Чат Mail), Поговорю_ПО Тел (Чат Mail)).
Таким образом, никоним, будучи относительно новой ономастической единицей, использует все структурные ресурсы языка, что позволяет поставить его в ряд с другими единицами антропонимической системы.
Релевантность функции того или иного никонима предопределяется не только и не столько человеком сознательно, сколько пространством коммуникации, её жанровым своеобразием (форум, чат, блог, или сетевой дневник, электронная почта, запись в гостевой). Поэтому следует учитывать жанровые особенности сферы коммуникации в виртуальном дискурсе. В данном случае внимание необходимо остановить на так называемых жанрах, оформляющих неспециалъное, непрофессиональное общение (всевозможные дискуссионные группы, чаты, гостевые книги, письма электронной почты, избранные почтовые рассылки и др).
В связи с этим выделяются никонимы, выполняющие номинативную (ср., напр.: tina kandelaki (Твиттер), Валюшка (Чат Mail), Женек (ЖЖ), Сл@в@ (Чат Mail)), идентифицирующую (ср., напр.: vovanjbolvan (транслит. "Вован болван) (ЖЖ), grisha mot (транслит. "Гриша мот") (ЖЖ)), контактоустанавливающую (ср., напр.: МОГУ_МНОГО (Чат Mail), Пригласи в гости! (Чат Mail), Я бы влюбился! (Чат Mail), Ищу красивую (Чат Mail)) и техническую 111 (форум ПЕФЛ), qwerty (Чат Mail), 123 (ICQ), user (Чат Mail)) функцию.
Таким образом, никоним, являясь обязательным атрибутом для входа в виртуальное коммуникативное пространство, представляет собой полифункциональную антропонимическую категорию. При этом важно отметить, что никоним может выполнять сразу несколько функций, но для того, чтобы выявить наиболее релевантную, необходимо учитывать жанровое своеобразие коммуникативной среды.
В Заключении работы подводятся итоги, обобщаются выводы проведённого исследования.
В настоящее время отсутствует единая, общепринятая концепция имени собственного, что во многом объясняется различием исходных положений и методов их создателей, а также тем, что поиски велись порой в разных направлениях и парадигмах лингвистического знания. В современной ономастической науке развитие получают как традиционные тенденции рассмотрения ономастического материала, так и только возникающие. В связи с этим специфика новых подходов к анализу языковых единиц проявляется в том, что значительное место в исследованиях отводится антропоцентрическому фактору. Кроме того, современная лингвистика не может не учитывать реалии действительности общества XXI века и появляющиеся в связи с этим всё новые и новые объекты исследования, одним из которых является активно развивающееся виртуальное пространство.
Виртуальный дискурс, вызывающий большой интерес исследователей, определяется как текст, погружённый в ситуацию общения в виртуальной реальности. При этом виртуальный дискурс объективно выделяется как
противопоставляемый дискурсу реальному на основе собственных категориальных признаков. Применительно к виртуальному дискурсу можно говорить о формировании особой языковой личности - виртуальной, которая имеет ряд отличительных признаков. В современной антропонимической системе наблюдается появление новой категории - никонима - соотносящейся с виртуальной реальностью, являющейся непременным атрибутом виртуальной языковой личности и имеющей ряд особенностей.
В результате предпринятого анализа никонимов были описаны следующие особенности данных лексических единиц: на уровне графики фиксируется использование букв кириллицы для обозначения никонимов русскоязычного происхождения; использование латинских букв для обозначения никонимов англоязычного происхождения; транслитерация кириллической системы письма в латинскую; использование латинских букв в качестве кириллических на основе их графического сходства; использование цифр в буквенной функции; использование знаков-символов в буквенной функции; ненормативное, произвольное использование прописных букв.
На структурном и морфологическом уровнях никонимы делятся на монокомпонентные и поликомпонентные. Среди монокомпонентных выделяются именные (субстантивные, адъективные, прономинализованные), глагольные, адвербиализованные, междометные, звукоподражательные. Среди поликомпонентных выделяются никонимы равные а) словоформе, б) сочетанию слов с сочинительной связью, в) словосочетаниям с подчинительной связью, г) предложению - односоставному и двусоставному.
На лексическом-семантическом уровне выделяются никонимы, образованные от нарицательных имён и относящиеся к тематическим группам «Человек», «Природа», «Культура», «Пища», «Время», «Пространство».
В данном исследовании впервые была предпринята попытка классификации анализируемых лексических единиц с точки зрения их функционально-тематических особенностей. Были выделены никонимы, выполняющие номинативную, идентифицирующую,
контактоустанавливающую и техническую функции.
В завершение работы предлагается следующее определение никонима: никоним - вид онима, имя собственное, используемое в условиях виртуальной реальности XXI века, создаваемое пользователем самостоятельно под влиянием традиционных законов языка и новейшей коммуникативной сферы функционирования в интернет-пространстве, а также являющееся выражением лингвокреативного потенциала современной виртуальной языковой личности.
В реферируемой диссертации намечаются пути дальнейшего изучения никонима в виртуальном дискурсе и перспективы её практического применения: 1) рассмотрение никонима как элемента речевого портрета современной языковой личности; 2) анализ функционирования никонимов в рамках лингвокультурологического, социолингвистического и лингвофилософского подходов; 3) рассмотрение вопроса о функционировании доменного имени как особого разряда имени собственного, используемого в Интернете.
Основные результаты исследования отражены в следующих публикациях:
1) Соков A.A. Функционально-стилевые особенности никонимов в виртуальном дискурсе // Известия Волгоградского государственного педагогического университета. Серия «Филологические науки». - Волгоград, 2013. - №4 (79). - С. 69-72. (0,4 пл.).
2) Соков A.A. Автономинация как результат реализации лингвокреативного потенциала виртуальной языковой личности XXI века // Вестник Московского государственного областного университета. Серия «Русская филология». - Москва, 2014. - №4. - С. 78-84. (0,35 п.л.).
3) Соков A.A. Никоним как языковой знак: особенности графического оформления // Научное мнение: научный журнал / Санкт-Петербургский университетский консорциум. - № 9. - СПб., 2014. - С. 130134. (0,45 п.л.).
Статьи и материалы конференций:
4) Соков A.A. Интернет-язык как следствие речевого конфликта в сознании современной языковой личности // Сборник работ студентов Владимирского государственного гуманитарного университета по итогам студенческой научной конференции в 2009 году. - Владимир: ВГГУ, 2009. -С. 116-118.
5) Соков A.A. Топонимическая карта Владимирской области (к вопросу о создании электронного образовательного модуля) // Материалы XVII Международной конференции студентов, аспирантов и молодых учёных «Ломоносов». Секция «Филология». - М.: Изд-во Моск. ун-та, 2010. - С. 165167.
6) Соков A.A. Лингвокультурологические маркеры Востока и современное русское языковое пространство // Россия и Восток: язык - культура - ментальность: Материалы Международной конференции студентов, аспирантов и молодых учёных. - Владимир: ВГГУ, 2010. - С. 272-277.
7) Соков A.A. К вопросу о креативности в эргонимии // Сборник работ студентов Владимирского государственного гуманитарного университета по итогам студенческой научной конференции в 2010 году. - Владимир: ВГГУ, 2011.-С. 55-58.
8) Соков A.A. Русский язык как национальный символ России в условиях глобализации // Материалы V Международной научно-практической конференции «Молодёжь. Наука. Инновации». - Пенза, 2012. - С. 65-68.