Ника неелова биография личная жизнь дети. Ника Неёлова: о себе и о маме. — То есть ваша профессия приносит прибыль

Они такие разные. Марина Неелова и Ия Саввина. Разные типажи, разные роли. Но есть в их судьбах кое-что общее. У каждой в жизни - одна большая тайна, имеющая отношение к их детям. А еще - один человек, который в разное время называл себя мужем обеих актрис.

ТАЙНА ОТЦОВСТВА

Главная тайна Марины Нееловой - ее дочь. Точнее имя отца девочки. Когда-то вся богемная Москва с удивлением и некоторым восторгом взирала на страстный роман между известнейшей актрисой и только набиравшим популярность шахматистом Гарри Каспарофвым. Они познакомились в 1984 году в гостях у прославленной фигуристки Татьяны Тарасовой (которую нынешнее поколение знает исключительно по ледовым шоу Первого канала) и ее мужа, пианиста с мировым именем Владимира Крайнева. Каспарову - 21 год. Нееловой - на 16 больше. Их такая мелочь, как разница в возрасте, интересовала мало. Окружающие, конечно, вздыхали, охали, ахали, осуждали, благословляли, но, даже не понимая, принимали. Как минимум - в свои компании. Так Гарри Каспаров стал вхож в лучшие дома столицы.

Только один человек, как гласит народная молва, был резко против этих отношений. Мама юного шахматиста, властная и непоколебимая Клара Шагеновна, чье веское слово для Гарри было законом. Все два года этого романа она лишь наблюдала за его развитием. Но когда стало известно об «интересном положении» Нееловой, наконец вмешалась. И вроде как после этого вмешательства Каспаров, повинуясь воле матери, дал отставку своей возлюбленной.

Столичный бомонд тогда повел себя на удивление единодушно. После такого поступка Каспарова все дружно встали на защиту Нееловой. А Валентин Гафт во всеуслышание объявил, что отныне шахматисту закрыт доступ в приличные дома столицы.

В 1987 году у Марины Нееловой родилась дочь Ника. Вопрос об ее отцовстве нередко поднимался в театральных кругах, но сама актриса всегда пресекала его на корню. Гарри Каспаров тоже никаких комментариев на этот счет не давал. Лишь однажды, когда о возможном отцовстве его спросили без обиняков, прямо в лоб, ответил расплывчато: «Определенно этот вопрос (во всяком случае для меня) не разрешен». И поди ты пойми, что имелось в виду...

Сама Марина Неелова после нескольких лет затворничества неожиданно вышла замуж за дипломата Кирилла Геворгяна, уехала из страны и сбежала таким образом от ненужных пересудов. В конце концов, родители ребенка - те, кто его воспитал. А дочь Нееловой Ника выросла в полной семье, где ее все любили и обожали. Сегодня Ника достойно представляет фамилию своей матери. Хотя она не выходит на сценические подмостки, однако тоже выбрала творческую профессию. Ника - художник, о самобытных работах которой ныне говорят по всей Европе. И это не преувеличение. В конце 2010 года девушка стала победительницей престижного европейского конкурса «Новые сенсации», не так давно в Лондоне прошла ее персональная выставка, многие работы Ники находятся в частных коллекциях по всему миру. И ведь никто не скажет, что к успеху Нееловой-младшей была причастна Неелова-старшая.

«ОТКАЖИТЕСЬ ОТ РЕБЕНКА!»

Единственный наследник Ии Саввиной, сын Сергей, тоже в свое время удостоился персональной выставки. И это стало для него невероятным достижением. Ведь мальчик родился со страшным диагнозом - синдром Дауна, что в нашей стране звучит как приговор.

Ей предлагали отказаться от сына не один и не два раза. Сначала в роддоме, потом в местной поликлинике. Далее - везде. Врачи с пеной у рта доказывали, что отдать его в детский дом будет самым правильным решением. Ия с ужасом смотрела на эскулапов и понимала: никогда в жизни она не решится на подобный шаг. «Ну как же, - убеждали тем не менее ее, - ведь вы известная актриса, а дети с таким диагнозом рождаются обычно у всяких деклассированных личностей - алкоголиков там или наркоманов. А что подумают ваши поклонники?» «Даже и не думайте, что когда-нибудь он сможет хотя бы узнавать вас, - продолжали настаивать медицинские светила. - Вы еще с ним намучаетесь, ведь дети с синдромом Дауна иногда и сидеть не могут научиться». «И помните, что живут люди с таким диагнозом лет до шестнадцати», - пугали ее все те же доктора.

А она, не слушая никого и ничего, бросила все силы на воспитание сына. Даже о собственной карьере она, Актриса с большой буквы, тогда абсолютно не думала (что не мешало ей, впрочем, продолжать блистать на киноэкранах и театральных подмостках). Да и на семейной жизни - ее первым мужем и отцом ребенка был известный ученый-геолог Всеволод Шестаков - пришлось поставить крест. Дни и ночи напролет она учила маленького Сережу самым простым вещам. То, на что у других детей уходят месяцы, он осваивал годами. Зато результаты позже удивляли видных медиков. И те из них, кто когда-то уверял ее в бесполезности подобных занятий, признали свою ошибку. Но больше удивляла самоотверженность актрисы, которая (с помощью своей свекрови, педагога по образованию, и знаменитого детского педиатра Георгия Сперанского) смогла достичь невозможного. Ее сын Сергей Шестаков не только освоил алфавит и русскую речь, он даже выучил английский. Стали появляться заказы - он работал на дому как переводчик. А уже в довольно зрелом возрасте Сергей увлекся живописью. На открытии его персональной выставки известная актриса плакала, не скрывая своих слез. Это была настоящая победа. Сына и ее самой! Сегодня Сергею Шестакову 56. Хотя он, по сути, так и остался большим ребенком, тем не менее поражает всех своими многочисленными талантами. Играет на рояле, декламирует стихи. Ну и рисует, конечно. Вот только до сих пор так и не может осознать, что его любимая мама уже никогда не посмотрит на него с гордостью и любовью: актриса Ия Саввина ушла из жизни 27 августа 2011 года...

ПЕРВЫЙ БРАК И ПОСЛЕДНИЙ

Марину Неелову и Ию Саввину связывает еще и то, что у обеих в разное время в мужьях числился один и тот же человек. Это режиссер, актер театра на Таганке Анатолий Васильев.

С Мариной Нееловой он жил в браке, когда молодая актриса только начинала свой путь в профессию. Собственно, именно ему и можно сказать спасибо за то, что открыл миру ее талант, сняв в своей дипломной картине «Цвет белого снега», а потом уговорив переехать из Питера в Москву. Как только Неелова сменила место прописки, ее карьера резко пошла в гору. Сначала актриса попала в труппу театра имени Моссовета - с обязывающей, но такой лестной формулировкой: «К нам пришла молодая Раневская». Потом ее пригласили в «Современник», попасть куда для самой Марины (после работы с Олегом Далем в «Старой, старой сказке») казалось недостижимой задачей...

Часто бывает так: чем выше в гору идет карьера, тем сложнее становятся отношения в семье. А уж если это семья двух творческих людей, один из которых вдруг резко вырывается вперед, то диагноз здесь однозначный: такой союз практически обречен.

Неудивительно, что чем чаще появлялась Неелова в кино, тем мрачнее становилась обстановка дома. Тем не менее с первым мужем она прожила восемь лет. Брак с Васильевым тихонечко подошел к распаду, и супруги без публичного выяснения отношений приняли решение развестись. Тогда же они договорились: если и не скрывать от досужей публики этот свой союз, то по крайней мере особо его не афишировать. Так и получилось, что долгое время никто не знал, что Неелову и Васильева когда-то связывали супружеские узы.

С актрисой Ией Саввиной Анатолий Васильев встретился, когда они оба уже были взрослыми состоявшимися людьми - на момент их знакомства им было за сорок. Случилось это в 1979 году. Тогда Олег Ефремов зазвал Саввину отдохнуть на Соловках. И именно там набирался сил перед будущими творческими свершениями Анатолий Васильев.

В Москву они приехали, уже будучи парой. Поселились в одной квартире, а потом, поняв, что шум и суета столицы их обоих раздражает, удрали в деревню Дорофеево, где купили дом. Там звезда киноэкранов и театральная прима проводила все свободное время - примерно по пять месяцев в году. На пару с мужем она частенько просиживала часы с удочкой в руках и такой жизнью была безмерно довольна.

Да, бывали и у них размолвки. Все-таки оба люди тонкой душевной конструкции, чуть выведешь из равновесия - и все, от идиллии не остается и следа. Про взрывной нрав Саввиной знали даже те, кто не был с ней знаком. Ну а приятели - в шутку, в которой много правды, - называли ее помесью гремучей змеи с лесным колокольчиком. Валентин Гафт даже посвятил ей эпиграмму, очень короткую и точную. Не в бровь, а про глаза, как говорится:

Глазки светло-голубые:
Каждый добрый, вместе - злые.

Так что, конечно, ссорились. И разъезжались - каждый в свой угол. Однако спустя время понимали: они - две половинки одного целого. И вновь воссоединялись.

Ия Саввина и Анатолий Васильев прожили вместе долгих тридцать лет. Правда, почти все это время - в гражданском браке. И только за две недели до ухода из жизни, когда актриса начала подводить итоги своей жизни, она сама предложила Васильеву пожениться. Так что в мир иной она отправлялась со спокойной душой. Ведь точно знала: ее единственный сын не останется без присмотра...

МЕЖДУ ПРОЧИМ

Поразительно вот что. Когда-то Неелову называли отчего-то «молодой Фаиной Раневской». Так вот - и Ию Саввину, внешне, да и внутренне такую непохожую на Неелову, тоже постоянно сравнивали с Фаиной Георгиевной. Причем сама актриса активно поддерживала мнение, что есть между ними что-то общее.

Саввина, как и Неелова, когда-то служила в театре имени Моссовета. Ей посчастливилось застать Фаину Георгиевну. И хотя Раневская всячески опекала Саввину, между ними, обладательницами не самого легкого нрава, однажды вспыхнул грандиозный скандал. Как-то Раневская гаркнула на Саввину: «Как вы смеете стоять ко мне спиной, когда я на сцене!» Другая бы в ответ промолчала, однако не тут-то было. «Если не прекратите ваше барское хулигантство, я уйду, кувыркайтесь тут как хотите», - ответствовала она гордо. «Потом мы обе рыдали четыре часа. Она винила себя, а я - себя», - расскажет позже Саввина о той истории.

Фото PHOTOXPRESS, ИТАР-ТАСС

17 декабря 2015, 17:59

О романе юного Каспарова с замечательной актрисой Мариной Нееловой судачила вся театральная Москва. Когда они познакомились, Марине было 37 лет, а Гарику - 21.

В 1984 году Каспаров познакомился с актрисой Мариной Нееловой. Ему исполнился 21 год, и он был самым молодым претендентом на звание чемпиона мира в истории шахмат.

«Наше близкое общение с Мариной Нееловой продолжалось более двух лет. Она была старше меня на 16 лет, как и все мои тогдашние подруги. Отчасти потому, что я очень быстро повзрослел. Но гораздо больше из-за того, что ровесницы, как правило, стремились поскорее выйти замуж. Об этом, разумеется, я не мог и помыслить, так как готовился к первому своему матчу на первенство мира. Все - мое здоровье, мои тренировки, мои устремления - было подчинено этой цели. С другой стороны, я был нормальным молодым человеком с обычными потребностями и желаниями. Отнюдь не монах.

У нас с ней было много общих друзей среди писателей и художников. Она очень неординарная женщина. Вполне возможно, что наш союз опирался и на ощущение нашей исключительности». (Из книги Гарри Каспарова «Дитя перемен»)

Он тогда жил в Баку и в Москве бывал лишь наездами. Неелова принимала молодого любовника у себя в квартире на Чистых прудах. Но и в свете они не раз появлялись вместе. Когда в 84-м Каспаров впервые встретился в матче за титул чемпиона мира с Анатолием Карповым , Неелова сидела в зале рядом с мамой шахматиста.

Актриса поддерживала Каспарова в трудное для него время. В матче за звание чемпиона мира с Анатолием Карповым он сначала проигрывал. Да еще со счетом 0:5! Гарри даже прозвали долгоиграющим проигрывателем. На матчах Неелова сидела рядом с Кларой Шагеновной. «Две мамы», - говорили о них.

«В конце января 1985-го при счете 5:2 нас с Карповым даже прогнали из Колонного зала Дома Союзов. Потому что Карпов, несмотря на свои заверения, что вот-вот, мол, меня дожмнет, никак не мог выиграть, а тут уже один за другим помирали члены Политбюро, и для прощальных церемоний надо было освободить территорию. Потом Карпов сдал третью партию, и вопрос даже не в том, что он был физически истощен и не мог дальше играть... Ему стало некомфортно психологически - он просто испугался, а главное, струхнули те, кто был за ним.»

Но именно Клара Шагеновна их и разлучила.

Сначала она сказала сыну:
- Тебе надо сосредоточиться на шахматах. А если ты хочешь жениться на актрисе, лучше женись сразу на целом заводском общежитии. Она же заразит тебя дурной болезнью!
Когда Неелова забеременела, Клара Шагеновна внушила сыну, что внебрачный ребенок может негативно сказаться на его спортивной карьере. Честолюбивый Гарри, уже завоевавший титул чемпиона мира, возражать не стал. Его мама заявила в прессе: «Это не наш ребенок». Как бы намекая на то, что Неелова параллельно встречалась с другим мужчиной. Гордая актриса не проронила тогда ни слова. Но дочь Ника, которую она родила, оказалась как две капли воды похожей на Каспарова. Коллеги Нееловой по театру «Современник» были возмущены поступком гроссмейстера, а Валентин Гафт прилюдно заявил:
- Каспаров недостоин, чтобы его принимали в приличном доме.

«Я почти перестал видеться с Мариной. Расставание становилось неизбежным. Поэтому и был полностью уверен в том, что ребенок, которого она носила, не мог быть моим. Каждый из нас уже имел отдельную личную жизнь. Я попытался выбросить все это из головы и сосредоточился на шахматах». (Из книги Гарри Каспарова «Дитя перемен»)

В 1987 году у Марины Нееловой родилась дочка Ника, как две капли воды похожая на Гарри Каспарова.

Сейчас Нике 28 лет. В первый класс она пошла в Париже. Отца ей заменил нынешний муж Нееловой - российский дипломат Кирилл Геворгян . Именно благодаря отчиму Ника еще в школьном возрасте побывала в разных странах и выучила несколько иностранных языков. Дочь Нееловой, жгучая брюнетка, выглядит весьма привлекательно, хотя говорит, что никогда не считала себя красавицей.

Ника училась на курсах главного художника московского театра «Ленком» Олега Шейнциса. В 2008 году закончила Королевскую академию искусств в Гааге. Училась за границей, а точнее в Нидерландах, куда ее отец, Кирилл Геворкян, несколько лет назад был назначен послом РФ.

Известно, что она не любитель публичной жизни и отличается невероятными способностями в изучении иностранных языков. В Нидерландах она закончила академию, второе образование, художественное, получала уже в Лондоне, в школе дизайна.

В 2010 году закончила школу искусств в университетском колледже Лондона. Участвовала в нескольких коллективных выставках, преимущественно в Нидерландах. В 2010 году Ника с инсталляцией «Принципы повиновения» стала победительницей конкурса «Новые сенсации», проводимого лондонской галереей Саатчи. Согласно условиям этого престижного состязания до него допускаются все выпускники художественных вузов страны. Но из многочисленных претендентов на первом его этапе отбирают 20 лучших, работы которых выставляются на ярмарке искусств в Лондоне. И только четырем победителям выдается грант на создание новых проектов. После победы она получила много интересных предложений, у нее прошла персональная выставка в Лондоне.

Также ее работы были показаны на выставках в Базеле в Швейцарии, в Париже, в Литве и в Германии. «Принципы повиновения» и еще одна работа были приобретены для галереи Саатчи. А остальные разошлись по частным коллекциям.


Дата рождения: 04.02.1987
Гражданство: Россия

Ника, твое художественное образование началось в России, где ты училась на курсах главного художника «Ленкома» Олега Шейнциса. Затем поступила в Королевскую академию искусств в Гааге (2008). Чем был обусловлен твой выбор, как проходило обучение в академии?

На первом вступительном курсе в академии мы изучали все виды искусства – живопись, графику, скульптуру, а потом каждый выбрал себе какоето направление, получил студию и в течение четырех лет работал, консультируясь с преподавателями. Правда, многие студенты до финиша не добрались. На самом деле это очень трудно – работать самостоятельно. С самого начала преподаватели предупреждали, что, как правило, лишь 6% выпускников подобных академий искусств занимаются впоследствии своей профессией – остальные не выдерживают! Мы, конечно, преподавателям не верили, были полны энтузиазма и амбиций, но теперь я действительно убедилась, что очень немногие из тех, с кем я училась в Гааге, продолжают заниматься искусством.

Что же тебя мотивировало? Ты ведь была моложе всех на курсе, когда поступила на учебу.

Наверное, это и было одним из мотивов: доказать самой себе, что я смогу работать наравне с другими и желательно даже лучше!

Почему из всех видов искусств ты выбрала инсталляцию и скульптуру?

Для меня этот выбор был однозначным с самого начала. Я както сразу влюбилась в пространство, было интересно видеть и создавать вещи в пространстве, в трех измерениях. Меня этот процесс интриговал, заставлял искать новые структуры, материалы, формы, размеры.

Инсталляции, которые ты показывала в Нидерландах, отличаются огромными размерами, требуют больших расходов материалов и, соответственно, серьезных денежных затрат. К примеру, на одну из инсталляций пошло 360 килограммов обожженного сахара. Кто финансировал ее реализацию – колледж?

Нет. (Вздыхает.) Я сама. Я всегда работала на какихто других работах, в галереях, занималась переводами, писала статьи – и это приносило заработок, который я использовала для создания своих инсталляций.

Как рождаются идеи твоих работ?

Это довольно длительный процесс накопления всего увиденного, услышанного, прочитанного за месяцы, а иногда и за годы. Я очень часто работаю со своей собственной историей, воспоминаниями детства.

Расскажи, пожалуйста, об инсталляции «There is always a time for departure…».

Это была моя последняя экзаменационная работа в Королевской академии искусств, за месяц до переезда в Лондон. Заканчивался длинный шестилетний период в моей жизни, впереди было чтото новое, неизвестное. Мне хотелось запечатлеть этот пройденный этап и неопределенность будущего. Ступая по липкому «чувствительному» полу, ощущаешь его фактуру, взаимодействуешь с ним, оставляешь следы. Для меня это чувство было необычайно оголено и усилено в тот переходный момент в моей жизни. Спираль в инсталляции – как лестница, которая, упираясь в потолок, ведет либо вверх, либо вниз, либо в никуда. В работе много ассоциаций с Голландией, ее историей, живописью XVIXVIII веков: темнокоричневые плитки, встречающиеся на полотнах Вермеера, их охристые прожженные оттенки – как символ пережитого.

А как появилась идея жженого сахара?

В детстве мы всегда жгли на ложечке сахар. Этот запах для меня – и запах детства, и какихто болезненных воспоминаний, чегото прожженного, изменившего свою консистенцию за короткие мгновения.

Многие твои инсталляции имеют философско-пессимистический настрой: лестницы, ведущие в никуда, колокола, которые никогда не зазвучат…

В основном они откликаются на чувство утраты – детства, истории, времени. Многие мои работы основаны на личном опыте.

Так сложилось, что я много переезжала – каждые пять лет, и с этим связаны детские воспоминания утрат. Я теряла один город – обретала другой, теряла одну жизнь –

обретала другую. Это был постоянный цикл непостоянства – я всегда знала, что приезжаю на время. Вот эта временность и хрупкость както укоренились во мне, мне интересно размышлять об этом в работах. После переезда в Лондон эта тема видоизменилась, я больше фокусируюсь на идее руин и реставрации истории по памяти, с сопутствующими ей искажениями прошлого.

А как создавалась инсталляция «Качели» («Attitudes to a Miss?»)?

-«Качели» я показывала в Гааге, в довольно странном соборе с десятиметровыми потолками. Я вернулась туда на очень короткое время, уже после переезда в Лондон, только чтобы сделать эту инсталляцию. Это был какойто момент возвращения в прошлое, и мне хотелось передать быструю реакцию и на это помещение, и на свое ощущение анахронизма между прошлым и настоящим. Качели для меня – это прежде всего воспоминание детства, причем это очень конкретные, реальные качели, некая иконная картинка в памяти. Я решила воспроизвести качели в большом размере в соборе. Материалом послужили старые доски из разрушенного дома, а цепи к качелям я прикрепила новые – как соединение прошлого с настоящим.

Как сложилась твоя жизнь в Лондоне? Почему ты выбрала именно Slade School of Fine Art?

Это один из лучших университетов в области искусства в Великобритании. Еще живя в Нидерландах, я отправила свои документы в Slade – ни на что, честно говоря, не надеясь. Документы подают тысячи, а на интервью отбирают 40 человек. И когда я вдруг получила приглашение на интервью, я поняла, что всетаки чтото происходит. Это поступление было для меня, наверное, самым неожиданным и большим достижением в моей жизни.

После окончания университета ты приняла участие в конкурсе «Новые сенсации», проводимом галереей Саатчи среди выпускников художественных вузов страны, и стала победительницей…

В конкурсе я приняла участие от безысходности. После окончания университета у меня не было ни работы, ни студии, к тому же заканчивалась моя британская виза. Подавая на конкурс, я особо ничего не ждала, и только когда из тысячи вошла в двадцатку, а потом попала в первую четверку, у меня появилась надежда, и я стала работать, как сумасшедшая. Инсталляция с колоколами («Принципы повиновения», 2010) на сегодняшний день одна из самых сложных и интересных для меня. Как и в работе с перевернутыми вверх корнями деревьями («The Grove», 2010), мне хотелось показать то, что скрыто от глаз, но имеет большое значение в жизни предмета. Я отлила языки колоколов из воска, смешанного с пеплом, – они потеряли все свои акустические свойства, не могли более выполнять свою главную функцию. Повиновение снятых колоколов, которые уже никогда не прозвонят, а лишь напоминают о чемто, что могло бы быть. Мне интересно вырывать вещи из их естественной среды и помещать в совершенно другой контекст, в котором они создают довольно необычное странное впечатление.

Твоя мама, Марина Неелова – одна из самых любимых актрис в России. А у тебя были когда-нибудь порывы стать актрисой?

Нет, не было. Мама их отбила (смеется), когда я была еще в возрасте трех лет. Я еще не умела говорить, но знала, что не стану актрисой!

А по папиным стопам, в дипломатической карьере не хотела себя попробовать?

Мне всегда очень нравилось исполнять роль дочери дипломата... и за все эти годы я многое увидела и многому научилась. Но, как мне сейчас кажется, я с самого начала внутренне знала, что хочу заниматься какимито видами искусства. С течением времени пришло осознание того, что это будет скульптура.

А что происходит с твоими инсталляциями после выставок?

Мои работы в основном – воплощение момента присутствия. Обычно они запечатлены в момент затянутого распада или перед самым распадом – на грани исчезновения в присутствии зрителя. Конечно, у них недолговечная жизнь. Но именно в этом и есть их суть – передавать временность жизни, страх исчезновения, смерти. До сих пор инсталляции благополучно покупали, а как будет дальше…

А кто покупатели?

Инсталляцию «Принципы повиновения» приобрел Саатчи для коллекции галереи, она у него сейчас хранится на складе. Люстру из угля купили в частную коллекцию в Лондоне, зеркала («Prophecies for the Past») с выставки “The Future Can Wait” сейчас приобретает коллекционер, а перевернутые деревья («The Grove») – это был заказ для парка в Нидерландах. Пока что все работы кудато идут, но я уже начинаю задумываться о том, что надо делать чтото более постоянное.

Какие планы на будущее?

Мне повезло, что за последнее время я получила три артпремии подряд, а также продала три инсталляции. В этом году у меня будут две персональные выставки: в апреле – в лондонской галерее Charlie Smith, а также в Берлине. Это мой первый опыт сольных выставок, поэтому ощущаю огромное напряжение и ответственность.

Твои ин сталляции, как правило, отличаются серьезными размерами, что, в свою очередь, требует больших студийных пространств для их реализации. Где ты сейчас работаешь?

Арендую небольшую мастерскую. Она слишком маленькая, чтобы делать более двух работ одновременно, так что я сейчас подыскиваю другое помещение.

Наверное, то, что ты говоришь на нескольких иностранных языках, помогает жить в таком космополитическом городе, как Лондон? Какими языками ты владеешь?

Французским, голландским, русским, английским. Сейчас изучаю итальянский.

Твое восприятие Лондона с точки зрения художника?

Начиная с первого посещения Лондона в 2006 году, я мечтала жить в этом городе. Лондон потряс меня, поразил своим предельно близким сосуществованием истории и современности, динамикой. Этот город вызывает во мне желание чтото создавать, отвечать на то, что я здесь вижу, чувствую, переживаю.

«Она просто соткана из секса!» — восхитился однажды Вячеслав Зайцев Мариной Нееловой, для которой создавал театральные костюмы. Однако это лишь констатация факта. Прима «Современника» не рассказывает о тех, кого любит или любила. Ни-че-го. Эти факты предали огласке бывшие спутники актрисы…

Скорлупа, пепел, воск, овечьи кости… Для непосвященного все это похоже на ингредиенты колдовского зелья. А для Ники Нееловой — обычный рабочий материал. Она занимается инсталляциями — весьма трудоемким видом современного искусства. Сделать себе имя в этом жанре непросто. Однако Ника, судя по всему, на верном пути: в конце 2010 года она стала победительницей престижного конкурса «Новые сенсации», который курирует лондонская галерея Чарльза Саатчи совместно с британским телевидением. Он проводится среди выпускников художественных вузов Великобритании — из сотен претендентов выбирают четырех финалистов, среди которых определяют сильнейшего. Им и стала Ника. Она миниатюрна и обаятельна, у нее мелодично-счастливый голос и притягательный взгляд голубых глаз. Держит дистанцию — доброжелательно, но жестко. Что ж, наследственность. Ее мама, легендарная Марина Неелова, чрезвычайно редко дает интервью и холодно пресекает вопросы о личной жизни. А отец, Кирилл Геворгян, дипломат. И этим все сказано. Так что Ника — истинная дочь своих родителей, о которых рассказывает взвешенно и мало. Однако даже этой скупой информации достаточно, чтобы составить представление о мире, который сформировал ее как личность.


Школа выживания

Ника за границей прожила дольше, чем на родине. В пять лет она уехала с родителями во Францию. В одиннадцать вернулась обратно в Россию, а в шестнадцать покинула ее практически окончательно, приезжая сюда изредка на неделю-две.

— Ника, где вы сильнее чувствуете себя иностранкой — здесь или за рубежом?

Ника НЕЕЛОВА: «Сейчас мне более привычно жить там. С тех пор как я уехала из Москвы, прошло уже восемь лет. За границей я получила образование, начала карьеру, чего-то добилась и теперь пытаюсь определить свои перспективы. А вообще, мне кажется, я научилась совмещать две культуры — русскую и западную. Мне импонируют европейский минимализм во всем, сдержанность и даже в какой-то степени отстраненность. И при этом мне также близки русские черты, сочетающие в себе некое изобилие всего. Эти две крайности мне дороги, так как они обе — часть меня».

— Что вам вспоминается из раннего детства, до первого отъезда?

Ника: «Детский сад, холодная зима, комбинезоны, жизнь с мамой, ее уходы на репетиции. Она никогда не брала меня с собой на работу — не хотела, чтобы меня заинтересовала театральная жизнь. В итоге она оказалась права, у меня никогда не появлялось желания стать актрисой».

— В 1992 году вы с мамой переехали в Париж вслед за вашим отцом, получившим там дипломатический пост. Трудно было адаптироваться на новом месте?

Ника: «Папа отвел меня в школу через два дня после нашего приезда. Мне было пять лет, и я не знала ни слова по-французски. Сначала на пальцах объяснялась, ходила за ручку с преподавателем. Но мне очень не нравилось, что я от кого-то завишу. Это стало хорошим стимулом, чтобы быстрее освоить язык».

— Как к вам относились одноклассники?

Ника: «Сначала издевались — смеялись и убегали. Но вскоре я выучила язык и уже не стеснялась отвечать им. И больше никто меня не трогал. Через два-три месяца я довольно бегло говорила по-французски, а спустя год свободно училась и стала первой в классе».

— А родители заступались, когда вас обижали?

Ника: «Нет, никогда. Они приучили меня самой решать свои проблемы и добиваться того, чего хочу. И не полагаться на кого-то. Это мне очень помогает сейчас, когда я живу за границей одна. К тому же с такими родителями рано приходит желание доказать, что я не только их дочка, но и могу добиться чего-то самостоятельно. А потом это „доказывание“ становится частью жизни».

— Дети быстро привыкают к новой среде. Не было такого момента, что вы почувствовали себя скорее француженкой, чем русской?

Ника: «Во Франции я очень быстро адаптировалась и превратилась в типичного парижского ребенка — у них у всех одинаковые аккуратные кофточки, туфельки и очень плохие характеры. Но мой папа всегда воспитывал меня как человека двух культур. Он научил меня любить Францию, но при этом не забывать, откуда я родом. Он рассказывал мне, когда и как в России отмечают Масленицу, Пасху. При этом мы праздновали и католическое Рождество, и православное. Папа вообще открыл для меня безграничные горизонты. Он подарил мне сначала Францию, затем Голландию, где был Чрезвычайным и Полномочным Послом. Без него я бы там не оказалась».

— Но перед тем как попасть в Нидерланды, вы вернулись из Франции в Россию и жили здесь несколько лет. Тоже с легкостью вписались?

Ника: «В России жизнь очень сильно отличалась от жизни во Франции, и поначалу многое было непонятно и непривычно. К примеру, здесь я была вынуждена избавиться от привычки не давать списывать. То, что во Франции считалось нормой, здесь воспринималось как жадность и серьезно портило отношения. Пришлось также привыкнуть к приставке «дочь Нееловой».

— Каких принципов в воспитании придерживались ваши родители?

Ника: «Они давали мне полную свободу заниматься тем, чем я хочу. Все решения с самого раннего детства я принимала сама. Они меня все время к этому подталкивали. Я окончила школу экстерном в пятнадцать лет — на полтора года раньше других, сама выбрала учебное заведение в Голландии — Королевскую академию искусств и специальность — скульптуру… Хотя родители предпочли бы, чтобы я выбрала архитектуру».

— А когда вы решили, что вам надо заниматься именно инсталляциями, а не живописью, скажем?

Ника: «Со временем. Я рисовала с детства, но никогда не ходила в художественную школу. Потом посещала курсы известного театрального художника Олега Шейнциса. Восхищалась им, но поняла, что театральный дизайн — это не мое. Окончательно решила, чем хочу заниматься, только в Королевской академии искусств».

— Правда ли, что вы стали самой молодой абитуриенткой за всю историю ее существования?

Ника: «Да, говорят, что так… Я поступила в академию в шестнадцать лет, что для Европы очень рано. Туда предпочитают брать людей, у которых уже имеется жизненный опыт. Однако главе департамента понравилось мое портфолио, и меня зачислили. Правда, мне пришлось выучить голландский в рекордные сроки — за три месяца. В академии преподавали только на нем».

— Ну и какова студенческая жизнь в Голландии?

Ника: «Большую часть времени мы проводили в студиях академии, работали с утра до ночи, ходили друг к другу в мастерские, посещали музеи, галереи. При этом, конечно, не забывали и про всяческие кафе и клубы. Во многом это была прекрасная, разносторонняя жизнь — бесконечная работа в институте, сумасшествие Амстердама и спокойствие Гааги, расположенной на море…»

— В вашей биографии были сумасбродные выходки, свойственные юности?

Ника: «Было много разного, но в основном я старалась быть „правильной“ дочерью посла и дипломата. Поскольку мама часто улетала в Москву на спектакли, я ходила вместе с папой на приемы. Этикет сложности для меня не представлял. Меня с трех лет приучили есть с ножом и вилкой и не держать локти на столе. Кроме того, перед переездом в Голландию мы с мамой прочитали много книг по этикету, где были описаны все детали. И потом, меня всегда очень привлекала идея монархии. Несмотря на то что в Голландии она демократична и скромна, наличие королевы, фрейлин, жизнь при дворе — это все как-то волновало мое воображение».

— Вы никогда не огорчали родных?

Ника: «В детстве я была достаточно дерзкой, своенравной девчонкой, никогда никого не слушалась и училась исключительно на своих ошибках. Мама меня много критиковала — жестко, но всегда объективно. Благодаря ей я была способна выдержать жесточайшую критику от преподавателей академии. Студентам они часто говорили в лицо ужасные вещи — „какие вы бездарные, неспособные, и темы ваши пустые и никчемные“. В общем, на экзаменах лились слезы, летали стулья из окон. Многие студенты не выдерживали и уходили. Меня же критика всегда стимулировала. Если ругают, то есть возможность роста. У нас в академии похвала считалась плохим знаком — значит, тебе сочувствуют. Все начинали бояться, когда слышали в свой адрес положительные комментарии».


Без страха и упрека

— В Европе дети рано покидают родителей. Когда вы стали жить отдельно?

Ника: «Только когда окончила академию в Голландии. Продолжить учебу я решила в лондонской Slade School of Fine Art — одном из самых котируемых учебных заведений для художников. С тех пор я и стала жить самостоятельно. Мне очень нравится Лондон, там много людей разных национальностей, устремлений, интересов, меня восхищают его динамика и яркость».

— Англия известна своим фанатичным отношением к спорту. Вас это как-то затронуло?

Ника: «Нет сейчас времени на него. А раньше я была спортивной — плавала, играла в теннис, занималась гимнастикой и верховой ездой. Особенно любила скачки с препятствиями, хотя слишком часто неоправданно рисковала, падала с лошади и иногда препятствия брала уже без коня. Мне нравилось игнорировать чувство страха… Родители нервничали, но виду старались не подавать».

— Среди ваших работ есть винтовая лестница, упирающаяся в потолок, под названием «Уйти никогда не поздно». У вас бывали периоды, когда хотелось сбежать от людей и обстоятельств?

Ника: «Эта инсталляция была сделана перед моим отъездом из Голландии и символизировала окончание важного отрезка моей жизни. Я знала, что больше не вернусь туда, а если и вернусь, то буду уже не той, что раньше. Я прощалась с прошлым, о чем и говорила моя работа. Винтовая лестница — это спираль, символ непрерывного движения, которое никогда не возвращается в исходную точку. Либо ты выше, либо ниже. Остановиться невозможно — как и в жизни».

— Инсталляция «Принципы повиновения» принесла вам победу на конкурсе «Новые сенсации», ее называли удачной и философски глубокой. Вы могли бы объяснить, что означает ваш гимн абстракционизму — это масштабное сооружение с многочисленными грузами?

Ника: «Грузы — это языки колоколов, которые я отлила из воска по образцам, взятым в литейной мастерской Whiechapel, где отливали все лондонские колокола, в том числе Биг-Бен. Это тема, которой я давно занимаюсь, — показывать то, что обычно скрыто от глаз. Языки колоколов почти никогда не видны, никому не знакома их форма. А в восковом воплощении они теряют свои акустические свойства — становятся хрупкими предметами, извлеченными из своего привычного контекста, времени и истории. Так что языки колоколов уже не исполняют изначально предназначенную для них роль».

— Как ваша жизнь изменилась после победы в конкурсе?

Ника: «Я получила много интересных предложений, у меня прошла персональная выставка в Лондоне. Также мои работы были показаны на выставках в Базеле в Швейцарии, в Париже, в Литве и в Германии. „Принципы повиновения“ и еще одна работа были приобретены для галереи Саатчи. А остальные разошлись по частным коллекциям».

— То есть ваша профессия приносит прибыль?

Ника: «Пока что нет. Мои расходы на производство превышают доходы от продажи. Но сейчас прибыль не является моей главной целью».

— Родители помогают вам финансово?

Ника: «Я стараюсь справляться сама. Недавно получила спонсорскую поддержку от Фонда Ольги Рубиновой на финансирование выставок 2011 года. Также мне дали несколько премий после окончания института, да и работы мои продаются. Что будет дальше, не знаю».

— Вы любите использовать необычные материалы — скорлупу, пепел, шоколад, жженый сахар и кости животных. Зачем вам такие странные субстанции?

Ника: «Они имеют определенные свойства, необходимые для воплощения какой-то идеи в каждой работе. Да и сами по себе эти материалы уже говорят о многом, они затрагивают темы быстротечности времени, хрупкости, безвозвратности прошлого и истории».

— Ваша мама понимает ваше искусство, посещает выставки?

Ника: «Она очень интересуется моими работами и по возможности ходит на выставки. У нее подход не художника и не галерейщика, она воспринимает увиденное на эмоциональном уровне. Ее мнение очень важно для меня».

— А вы смотрите фильмы и спектакли с ее участием?

Ника: «Я знаю все ее спектакли почти наизусть и иногда в шутку цитирую ей ее же монологи… Мне почему-то сложнее видеть ее на экране, особенно в старых фильмах, еще до моего появления на свет. Мне всегда больно видеть, как она страдает. Мама восхищает меня как актриса, но даже в зрительном зале я прежде всего остаюсь ее дочерью».

— Что вы читаете, какую музыку предпочитаете?

Ника: «Музыку я особо не слушаю. Так получилось, что мне больше нравится тишина. А читаю много. У мамы огромная библиотека».

— Вы очень спокойны и уверены в себе. Неужели у вас никогда не было комплексов — по поводу внешности, допустим, в подростковом возрасте?

Ника: «Эта уверенность, увы, очень обманчива… Я никогда не была уверена в себе и никогда не считала себя красивой».

— Замуж не собираетесь?

Ника: «Нет, пока не собираюсь. Хотя молодой человек у меня есть и мы живем вместе».

— А кто он?

Ника: (После паузы.) «Он не из моей профессии. Он итальянец, мы познакомились в Лондоне. А вообще я предпочитаю придерживаться представления, что личная жизнь на то и личная, что о ней можно не рассказывать».

— И все же интересно: чем должен обладать мужчина, чтобы находиться рядом с вами?

Ника: (Сухо.) «Он должен быть умным и интересующимся человеком. Дальше люди просто дополняют друг друга».

— В России девочек часто воспитывают на сказке про Золушку, ожидающую принца. Как вы к этому относитесь?

Ника: «Ждать — не в моем характере. Я всего предпочитаю добиваться сама, ни на кого не рассчитывая. И я никогда не мечтала надеть свадебное платье».

Фото: личный архив Ники Нееловой

В минувшем году Ника Неелова окончила скульптурное отделение лондонской Slade School of Fine Art. Может быть, сей факт и остался бы незамеченным в арт-мире, не выиграй Ника премии «Новые сенсации». В этом ежегодном конкурсе, проводимом галереей Саатчи и Четвертым каналом Британского телевидения, принимают участие тысячи выпускников художественных вузов Соединенного Королевства. Так что победа Нееловой – серьезное признание таланта скульптора, только начинающего свой творческий путь, и великолепный старт на пути к завоеванию лондонского художественного рынка. До переезда в столицу Британии Ника вместе с отцом – дипломатом Кириллом Геворгяном и мамой – известной актрисой Мариной Нееловой сначала пять лет жила в Париже, затем (в конце 1990-х) семья вернулась в Россию. В 2003 году Геворгян был назначен российским послом в Нидерландах. В Гааге 16-летняя Ника поступила в Королевскую академию искусств – став, кстати, самой молодой абитуриенткой в ее истории. И вот теперь – Лондон, победа в конкурсе «Новые сенсации», на подходе – персональная выставка в галерее Charlie Smith…


Ника, твое художественное образование началось в России, где ты училась на курсах главного художника «Ленкома» Олега Шейнциса. Затем поступила в Королевскую академию искусств в Гааге (2008). Чем был обусловлен твой выбор, как проходило обучение в академии?

На первом вступительном курсе в академии мы изучали все виды искусства – живопись, графику, скульптуру, а потом каждый выбрал себе какоето направление, получил студию и в течение четырех лет работал, консультируясь с преподавателями. Правда, многие студенты до финиша не добрались. На самом деле это очень трудно – работать самостоятельно. С самого начала преподаватели предупреждали, что, как правило, лишь 6% выпускников подобных академий искусств занимаются впоследствии своей профессией – остальные не выдерживают! Мы, конечно, преподавателям не верили, были полны энтузиазма и амбиций, но теперь я действительно убедилась, что очень немногие из тех, с кем я училась в Гааге, продолжают заниматься искусством.

Что же тебя мотивировало? Ты ведь была моложе всех на курсе, когда поступила на учебу.

Наверное, это и было одним из мотивов: доказать самой себе, что я смогу работать наравне с другими и желательно даже лучше!

Почему из всех видов искусств ты выбрала инсталляцию и скульптуру?

Для меня этот выбор был однозначным с самого начала. Я както сразу влюбилась в пространство, было интересно видеть и создавать вещи в пространстве, в трех измерениях. Меня этот процесс интриговал, заставлял искать новые структуры, материалы, формы, размеры.

Инсталляции, которые ты показывала в Нидерландах, отличаются огромными размерами, требуют больших расходов материалов и, соответственно, серьезных денежных затрат. К примеру, на одну из инсталляций пошло 360 килограммов обожженного сахара. Кто финансировал ее реализацию – колледж?

Нет. (Вздыхает.) Я сама. Я всегда работала на какихто других работах, в галереях, занималась переводами, писала статьи – и это приносило заработок, который я использовала для создания своих инсталляций.

Как рождаются идеи твоих работ?

Это довольно длительный процесс накопления всего увиденного, услышанного, прочитанного за месяцы, а иногда и за годы. Я очень часто работаю со своей собственной историей, воспоминаниями детства.

Расскажи, пожалуйста, об инсталляции «There is always a time for departure…».

Это была моя последняя экзаменационная работа в Королевской академии искусств, за месяц до переезда в Лондон. Заканчивался длинный шестилетний период в моей жизни, впереди было чтото новое, неизвестное. Мне хотелось запечатлеть этот пройденный этап и неопределенность будущего. Ступая по липкому «чувствительному» полу, ощущаешь его фактуру, взаимодействуешь с ним, оставляешь следы. Для меня это чувство было необычайно оголено и усилено в тот переходный момент в моей жизни. Спираль в инсталляции – как лестница, которая, упираясь в потолок, ведет либо вверх, либо вниз, либо в никуда. В работе много ассоциаций с Голландией, ее историей, живописью XVIXVIII веков: темнокоричневые плитки, встречающиеся на полотнах Вермеера, их охристые прожженные оттенки – как символ пережитого.

А как появилась идея жженого сахара?

В детстве мы всегда жгли на ложечке сахар. Этот запах для меня – и запах детства, и какихто болезненных воспоминаний, чегото прожженного, изменившего свою консистенцию за короткие мгновения.

Многие твои инсталляции имеют философско-пессимистический настрой: лестницы, ведущие в никуда, колокола, которые никогда не зазвучат…

В основном они откликаются на чувство утраты – детства, истории, времени. Многие мои работы основаны на личном опыте.

Так сложилось, что я много переезжала – каждые пять лет, и с этим связаны детские воспоминания утрат. Я теряла один город – обретала другой, теряла одну жизнь –

обретала другую. Это был постоянный цикл непостоянства – я всегда знала, что приезжаю на время. Вот эта временность и хрупкость както укоренились во мне, мне интересно размышлять об этом в работах. После переезда в Лондон эта тема видоизменилась, я больше фокусируюсь на идее руин и реставрации истории по памяти, с сопутствующими ей искажениями прошлого.

А как создавалась инсталляция «Качели» («Attitudes to a Miss?»)?

-«Качели» я показывала в Гааге, в довольно странном соборе с десятиметровыми потолками. Я вернулась туда на очень короткое время, уже после переезда в Лондон, только чтобы сделать эту инсталляцию. Это был какойто момент возвращения в прошлое, и мне хотелось передать быструю реакцию и на это помещение, и на свое ощущение анахронизма между прошлым и настоящим. Качели для меня – это прежде всего воспоминание детства, причем это очень конкретные, реальные качели, некая иконная картинка в памяти. Я решила воспроизвести качели в большом размере в соборе. Материалом послужили старые доски из разрушенного дома, а цепи к качелям я прикрепила новые – как соединение прошлого с настоящим.

Как сложилась твоя жизнь в Лондоне? Почему ты выбрала именно Slade School of Fine Art?

Это один из лучших университетов в области искусства в Великобритании. Еще живя в Нидерландах, я отправила свои документы в Slade – ни на что, честно говоря, не надеясь. Документы подают тысячи, а на интервью отбирают 40 человек. И когда я вдруг получила приглашение на интервью, я поняла, что всетаки чтото происходит. Это поступление было для меня, наверное, самым неожиданным и большим достижением в моей жизни.

После окончания университета ты приняла участие в конкурсе «Новые сенсации», проводимом галереей Саатчи среди выпускников художественных вузов страны, и стала победительницей…

В конкурсе я приняла участие от безысходности. После окончания университета у меня не было ни работы, ни студии, к тому же заканчивалась моя британская виза. Подавая на конкурс, я особо ничего не ждала, и только когда из тысячи вошла в двадцатку, а потом попала в первую четверку, у меня появилась надежда, и я стала работать, как сумасшедшая. Инсталляция с колоколами («Принципы повиновения», 2010) на сегодняшний день одна из самых сложных и интересных для меня. Как и в работе с перевернутыми вверх корнями деревьями («The Grove», 2010), мне хотелось показать то, что скрыто от глаз, но имеет большое значение в жизни предмета. Я отлила языки колоколов из воска, смешанного с пеплом, – они потеряли все свои акустические свойства, не могли более выполнять свою главную функцию. Повиновение снятых колоколов, которые уже никогда не прозвонят, а лишь напоминают о чемто, что могло бы быть. Мне интересно вырывать вещи из их естественной среды и помещать в совершенно другой контекст, в котором они создают довольно необычное странное впечатление.

Твоя мама, Марина Неелова – одна из самых любимых актрис в России. А у тебя были когда-нибудь порывы стать актрисой?

Нет, не было. Мама их отбила (смеется), когда я была еще в возрасте трех лет. Я еще не умела говорить, но знала, что не стану актрисой!

А по папиным стопам, в дипломатической карьере не хотела себя попробовать?

Мне всегда очень нравилось исполнять роль дочери дипломата... и за все эти годы я многое увидела и многому научилась. Но, как мне сейчас кажется, я с самого начала внутренне знала, что хочу заниматься какимито видами искусства. С течением времени пришло осознание того, что это будет скульптура.

А что происходит с твоими инсталляциями после выставок?

Мои работы в основном – воплощение момента присутствия. Обычно они запечатлены в момент затянутого распада или перед самым распадом – на грани исчезновения в присутствии зрителя. Конечно, у них недолговечная жизнь. Но именно в этом и есть их суть – передавать временность жизни, страх исчезновения, смерти. До сих пор инсталляции благополучно покупали, а как будет дальше…

А кто покупатели?

Инсталляцию «Принципы повиновения» приобрел Саатчи для коллекции галереи, она у него сейчас хранится на складе. Люстру из угля купили в частную коллекцию в Лондоне, зеркала («Prophecies for the Past») с выставки “The Future Can Wait” сейчас приобретает коллекционер, а перевернутые деревья («The Grove») – это был заказ для парка в Нидерландах. Пока что все работы кудато идут, но я уже начинаю задумываться о том, что надо делать чтото более постоянное.

Какие планы на будущее?

Мне повезло, что за последнее время я получила три артпремии подряд, а также продала три инсталляции. В этом году у меня будут две персональные выставки: в апреле – в лондонской галерее Charlie Smith, а также в Берлине. Это мой первый опыт сольных выставок, поэтому ощущаю огромное напряжение и ответственность.

Твои инсталляции, как правило, отличаются серьезными размерами, что, в свою очередь, требует больших студийных пространств для их реализации. Где ты сейчас работаешь?

Арендую небольшую мастерскую. Она слишком маленькая, чтобы делать более двух работ одновременно, так что я сейчас подыскиваю другое помещение.

Наверное, то, что ты говоришь на нескольких иностранных языках, помогает жить в таком космополитическом городе, как Лондон? Какими языками ты владеешь?

Французским, голландским, русским, английским. Сейчас изучаю итальянский.

Твое восприятие Лондона с точки зрения художника?

Начиная с первого посещения Лондона в 2006 году, я мечтала жить в этом городе. Лондон потряс меня, поразил своим предельно близким сосуществованием истории и современности, динамикой. Этот город вызывает во мне желание чтото создавать, отвечать на то, что я здесь вижу, чувствую, переживаю.